Запретное влечение

Лондон, 10 апреля 1809 года

Герцог Солити умер.

Естественно, его вдова решила устроить бал. По мнению эксцентричной герцогини это был самый подходящий способ почтить уход своего супруга.

Фейн Карлайл, маркиз Тэм, выплеснул остатки бренди в стакан и покачал головой, обескураженный и пораженный.

Ради всего святого, бал в честь покойного! Никто не заподозрил бы Карлайлов в заурядности. Герцогиня даже выразила желание включить покойного в список гостей, но Фейн воспротивился столь неслыханной дерзости, твердо отказав матери в ее просьбе. Он с легкостью представлял себе все это: герцог, великолепный в своем прощальном наряде, в центре зала, как было при жизни, в окружении двух любимых мастиффов абрикосового окраса, которые заняли бы место на страже его гроба красного дерева.

Пусть небеса уберегут его от прихотей матери!

Расположившись в самом дальнем углу зала, Фейн с мрачной задумчивостью наблюдал за гостями, появлявшимися в комнате и исчезавшими. По приказу матери, в центре зала на всеобщее обозрение был выставлен портрет герцога высотой в двенадцать футов. Картина была подарком герцогини на тридцатилетие их отца. Вокруг портрета были выставлены огромные фарфоровые вазы в черно-золотых тонах, набитые тепличными цветами.

Фейн отпил из стакана, не ощущая вкуса бренди. День выдался более чем ужасным. У Фейна до сих пор шла кругом голова, когда он вспоминал о том, как утром ему и его семье пришлось с медленной торжественностью двигаться в процессии по направлению к Вестминстерскому аббатству, где предстояло упокоиться герцогу Солити. Пока младшая сестра Фейна Файер рыдала, уткнувшись в его плечо, герцогиня сидела рядом с ним с бесстрастным выражением лица, напоминая статую из мрамора. Она скрывала свои слезы от посторонних. С тех пор как страшная весть о смерти герцога достигла их дома, герцогиня была безутешна. Она погружалась в забытье только тогда, когда их врач, под неусыпным контролем Файер, насильно вливал в нее успокоительную микстуру. Это происходило каждый вечер.

Фейн не мог узнать в этой молчаливой бледной женщине, сидевшей рядом с ним в траурном экипаже, свою безутешную мать, ему хотелось, чтобы она выказала былой задор, чтобы она дала понять, что не умерла вместе с мужем. Именно по этой причине Фейн согласился на проведение этого невиданного бала.

Он наблюдал, как какая-то леди упала на колени перед портретом герцога и начала плакать, уткнувшись в носовой платок. Фейн не видел ее лица и лениво размышлял над тем, была ли эта леди одной из любовниц его отца. Он обвел взглядом дюжину окружавших портрет герцога людей и решил, что большинство из них искренне скорбят. Если они и считали необходимым подойти к Фейну и завести какой-то разговор, то мрачное выражение его лица и гордая осанка их тут же останавливали. Это было к лучшему, так как герцогиня не простила бы сыну, если бы он повздорил с кем-нибудь из ее ненавистных гостей.

– Все еще предпочитаешь пить чай холодным, как я вижу, – прозвучал слева мужской голос, нарушая мрачные размышления Фейна.

Любой здравомыслящий человек отнесся бы с уважением к желанию скорбящего сына побыть наедине с собой. К сожалению, Фейну приходилось иметь дело с людьми, которых нельзя было назвать здравомыслящими.

Он потер правую бровь и бросил раздраженный взгляд на своего белокурого друга.

– Рамскар. Я как раз думал о том, как была бы шокирована герцогиня, если бы меня спровоцировал на ссору какой-нибудь глупец, затронувший меня из лучших побуждений.

Фаулер Ноден, граф Рамскар, едва улыбнулся, услышав угрожающие нотки в голосе своего друга. Рамскар отличался высоким ростом, хотя и был ниже почти двухметрового Фейна. Однако уверенная манера держаться и ленивое изящество давали понять постороннему наблюдателю, что графа не следует недооценивать. Фейн выжидающе наблюдал за Рамскаром, который вытащил из-за спины графин с бренди и взмахнул им перед Фейном, словно флагом.

– Твой стакан пуст, а слуги боятся близко к тебе подходить. Бичмор, Эверод и я тянули жребий. Я проиграл, – добавил Рамскар.

В выражении его лица была такая искренность, что Фейн лишь покачал головой. Из трех его ближайших друзей Рамскар был лучшим посредником. Герцогиня всегда называла его самым благоразумным. Под легкомысленной внешностью графа скрывалась чувствительность, а в умных карих глазах читалась честность. Глубина его натуры открыто проявлялась в редкие моменты, такие как этот.

– Никаких возражений с моей стороны, – саркастически улыбнулся Фейн, протягивая стакан.

В глубине души он приветствовал вмешательство друга, нарушившего его одиночество. Несмотря на то что в зале играла музыка, атмосфера была довольно гнетущей: гости взирали на портрет герцога, и в их взглядах читалась искренняя боль. Многие рыдали, уткнувшись в платки, особенно дамы, не сумевшие сдержать чувств.

Фейну не в чем было винить мать. Она и его сестра сделали все, чтобы восславить герцога, а не погрузиться в траур. Только так и можно было провожать человека, который, по мнению многих, получал все возможные удовольствия от жизни.

Рамскар вернул друга к настоящему, когда зазвенел хрусталем, наполняя стакан. Бормоча что-то себе под нос, граф нырнул во внутренний карман своего сюртука и извлек оттуда пустой стакан. Щедро наполнив его бренди, Рамскар поставил графин на пол между ними.

– Итак, каков твой план, Солити?

Фейн поморщился. Он еще не думал о будущем, однако герцогский титул теперь по праву принадлежал ему. С этого дня он уже не будет называться лордом Тэмом. Теперь он герцог Солити. С новым титулом он получал все положенные ему привилегии. И проклятия. Нетвердой рукой Фейн поднес стакан к губам.

Рамскар бросил на друга взволнованный взгляд.

– Ты же наследник рода, Карлайл. Наверняка ты ждал того дня, когда сможешь вступить в права наследования.

Взгляд Рамскара устремился на портрет герцога, возле которого остановились две молодые леди, желая почтить память усопшего. К сожалению, Рамскар терял всякое понятие о приличиях, когда дело касалось женского пола. Он отпил бренди, и его голодный взгляд скользнул по соблазнительным изгибам спины одной из скорбящих.