Принцессы тоже плачут

Потому он и позволил старшему брату умолчать об уже подписанном Великим князем Константином отречении, а затем долго еще после смерти Александра I все упрашивал Константина признать себя императором. Он упустил время, чем поставил семью на грань гибели. Навсегда сохранилась у него сильная ненависть к Польше, которая была символом его несчастий. И поэтому не мог он спокойно слышать самоуверенных разговоров Александра об Ольге Калиновской, с которой цесаревич намеревался повторить «подвиг» своего дяди Константина, жившего в морганатическом браке с неродовитой польской дворянкой Иоанной Грудзинской.

Николай желал для сына иной участи и готовил его к настоящей славе. Александр должен был стать самым образованным и дисциплинированным монархом на континенте. Его первым воспитателем был назначен полковник Мердер, грамотный службист, преклонявшийся перед строгим армейским распорядком, и вместе с тем человек образованный, известный высокой степенью порядочности и благородства. Позднее Александр получил лучших в отечестве учителей по разным отраслям знаний, но главную науку император преподавал сыну сам — Николай I стремился научить наследника царствовать.

Как только ситуация стала выходить из-под контроля, Николай, прошедший испытания 1825-м годом, на этот раз решительно взял все в свои руки. Слишком много надежд связывал император со своим первенцем, слишком многое было поставлено на карту. Отчасти Николай понимал желание супруги видеть женой Александра свою племянницу — она хотела укрепить родовые отношения российской императорской фамилии с прусским престолом, со своей семьей. Но Александр практически не оставил родителям возможности выбора — он проявил характер. Николай был этому даже рад. Теперь надо только обратить своеволие цесаревича в акт политической воли.

Государыня эти доводы, конечно, понимала, но надеялась повернуть дело по-своему. Приезд Марии Дармштадской был неизбежен, и императрица решила сделать вид, что уступает намерению супруга. Она повела свою игру, в ее плане важная роль отводилась фрейлине Репниной.

Когда стала известна дата приезда гессенской принцессы, императрица велела срочно звать к себе Наталью, пребывавшую все эти дни в апатии и глубоком равнодушии ко всему, что происходило при дворе. Поначалу Александра Федоровна подумала было, что это как-то связано с высылкой Калиновской, но потом вездесущая Нарышкина сообщила, что грусть обычно живой и непосредственной в эмоциях Наташи — личного свойства и связана с размолвкой с ее обожаемым женихом, князем Андреем Долгоруким.

Александра Федоровна отрядила Нарышкину за Репниной, и та привела ее почти что за руку. Разговор с наследником немного взбодрил упавшую духом Наташу, но все же не вернул ей прежнего равновесия. Да и брошенный на прощанье взгляд скорее смутил, побудив избегать встреч с цесаревичем. Слишком хорошо Наташе был знаком этот проникновенный взор с поволокой. Меньше всего ей хотелось бы провоцировать наследника, княжна прекрасно понимала, что нет для мужчины лучшего утешителя душевных ран, кроме как близкая подруга былой возлюбленной.

Приходу Нарышкиной Наташа не удивилась, бойкая новая фрейлина быстро вошла во вкус дворцовой жизни и начала играть в ней весьма заметную роль. С некоторых пор ее даже стали за глаза именовать порученцем императрицы для особых случаев. И если она пришла, значит дело действительно важное, и сказаться больной было невозможно. Наташа поблагодарила Нарышкину за приглашение и последовала за ней. По дороге в покои императрицы та болтала без умолку, продемонстрировав поразительное знание всех подробностей Наташиной драмы: И при этом всячески старалась выражать сочувствие, за которым — Наташа была уверена в этом — скрывалось не только типичное женское любопытство, сколько будущая интрига. Знать бы только — какая?

— Натали, вы в последнее время сами на себя не похожи. Не расскажете ничего забавного, не посмешите. Все молчите и молчите, — с сомнительным елеем в голосе на ходу упрекнула Наташу Нарышкина.

— Мне сейчас не до шуток.

— Стоит ли так долго отягощать себя печалью?

— Я не печалюсь, я думаю.

— Того хуже!

— Вы тоже считаете, что думать вредно для здоровья?

— Думать — вредно для любви. В любви главная ценность — легкое дыхание.

— Вы советуете мне не думать о будущем?

— Я советую вам вообще поменьше думать. Тем более о таких мелочах, как внимание жениха к смазливой селянке. То же мне повод, чтобы сердиться!

— В данном случае сердилась не я, это князь Андрей на меня сердится.

— Вам бы следовало больше доверять ему. Мужчины вообще непостоянны, но если им об этом напоминать, то можно потерять их окончательно, — улыбнулась Нарышкина и кивнула слуге, отворившему дверь в покои императрицы.

Она прошла первой, Наташа только вздохнула и, придав своему лицу выражение кротости и тихого счастья, предстала перед государыней. В гостиной зашушукались фрейлины. Александра Федоровна бросила на них суровый взгляд и тут же приказала всем выйти. Нарышкина замедлила было с уходом, но и ей государыня знаком приказала — оставь нас! Нарышкина вежливо поклонилась и вышла, хотя Наташа была уверена, что она немедленно прильнула к замочной скважине с внешней стороны двери, оттеснив других, не столь напористых любопытных.

— Подойдите ближе, дитя мое, — Александра Федоровна протянула к Наташе руку, указывая на место подле себя. — Я, конечно, наслышана о твоей ссоре с князем Андреем Долгоруким. Нет-нет, фрейлина Нарышкина здесь не при чем! Я сама умоляла ее передавать мне самые свежие подробности, так как ты предпочла замкнуться в своем горе и промолчать.

— Простите меня, Ваше величество! — воскликнула Наташа.

— Мне жаль, что ты не доверяешь мне и не позволяешь утешить тебя и помочь тебе…

— Ваше величество!..

— Не спеши с извинениями, — остановила ее государыня. — Ты всегда была верна мне. Я же в отсутствие твоих родителей приняла на себя обязательства опекать тебя и содействовать твоему счастью. Мне больно видеть слезы в твоих глазах и печаль на твоем челе. И я не могу тебе позволить поддаваться унынию.

— Но…

— Полагаю, самое время вызвать князя Андрея в Петербург. В разлуке вам трудно разобраться в собственных чувствах.

— Вы словно читаете мои мысли!

Мне хочется видеть тебя радостной и спокойной, — императрица взяла Наташу за подбородок и заглянула ей в глаза. — И поэтому я озаботилась договориться с Государем о скорейшем возвращении твоего жениха ко двору.

— Вы очень великодушны, Ваше величество, — Наташа с благодарностью прижалась щекой к сухой и теплой ладони императрицы.

— Вот и славно, дорогая моя, — по лицу государыни было заметно, что она довольна поведением фрейлины и ее реакцией на добрую весть. — Кстати, ты уже знаешь, что мы ожидаем прибытия ко двору принцессы Марии Гессен-Дармштадтской?

— Да, Ваше величество, — кивнула Наташа и заволновалась, кажется, стала проясняться причина столь щедрого «подарка» государыни.

— Мы решили предложить тебе должность ее главной фрейлины на время этого визита.

— Это великая честь для меня…

Если это честь, отчего же ты не рада? — императрица пристально посмотрела Наташе в лицо. — А, понимаю! Ты, наверное, думаешь, что принцессу пригласили , в Россию для того, чтобы она в известном смысле заняла место Калиновской, с которой вы были дружны?

— Я не смею обсуждать решения Ваших величеств!

— Разумеется. Но даже если ты действительно не думаешь об этом, то я думаю! И я желаю, чтобы именно ты оказалась рядом с Марией. Мне будет нужна помощь и верный человек в ее покоях.

— Могу ли я опросить, как именно Вы хотите, чтобы я помогла Вам?

Александра Федоровна ответила не сразу. Она встала с диванчика и сделала несколько шагов по комнате, словно собираясь с духом, чтобы открыться. Наташа поспешила подняться вслед за ней и теперь вежливо ждала продолжения трудного разговора.

— Цесаревич, похоже, не осознает, что выбирает не только супругу, но и будущую императрицу, — заговорила, наконец, государыня. — И с этой стороны, боюсь, его выбор совершенно неправильный.