Опасные удовольствия

Второй веревкой палач не очень сильно связал его запястья и наклонился вперед, чтобы еще раз подтянуть веревки на локтях. Колин почувствовал на своем затылке горячее дыхание и понял, что от палача пахнет кофе и копченой рыбой.

Затем послышались его слова:

– Около пятого стражника… споткнись и падай.

Глава 2

Слова проникли сквозь оцепенение, в которое Колин, сам того не понимая, впал, и он едва не возмутился этим вмешательством, потому что ощущал теперь болезненную настороженность.

«Около пятого стражника споткнись и падай». По ту сторону лестницы, ведущей из тюрьмы к двери должников, был Центральный уголовный суд Олд-Бейли, эшафот, тысячи ожидающих англичан и вечность. «Или что-то в этом роде», – думал Колин. Он не успел ничего обдумать, как палач подтолкнул его к лестнице. Ноги не слушались Колина, словно невидимые кандалы мешали ему идти. Казалось, время обрело вязкость. Он проталкивался сквозь него как медленный пловец, глядя на эту бесконечную, но все же имеющую свой предел лестницу, затем поднимаясь по ней и мучительно преодолевая каждую ступеньку.

Он почти добрался до самого верха, когда услышал низкий гул.

На долю секунды в этом звуке ему послышался шум моря, который можно услышать, только если очень тихо стоять на краю Пеннироял-Грин.

Через мгновение Колин понял, что это гудят голоса тысяч людей, которые столпились там за дверью, чтобы увидеть его казнь.

Еще два шага, и они миновали дверь должников и оказались на эшафоте.

Колин глотнул свежего воздуха и увидел солнечный свет. Он моргнул и закрыл глаза, защищаясь от слепящего солнца. Но потом заставил себя их открыть.

Толпа увидела его и взорвалась ликующими криками и возгласами одобрения. Море людских лиц было повернуто в его сторону, все они распевали песни о нем, произнося его имя. Для него были надеты все эти воскресные пышные наряды и создано праздничное настроение.

Колин слегка поклонился. Песни умолкли, возгласы одобрения переросли в рев.

Внизу блестели на солнце наконечники штыков и копий в руках у солдат, выстроившихся вдоль эшафота, чтобы держать под контролем беснующуюся толпу. Стражники.

«Около пятого стражника споткнись и падай». Ему и раньше приходилось в жизни считать. Считать, прежде чем выстрелят дуэльные пистолеты. Считать перед состязаниями по ходьбе и скачками. Мысленно считать, чтобы не взорваться раньше времени, когда рядом с ним в постели прекрасная женщина.

Но ему никогда не приходилось вести подобного счета.

И пока толпа визжала «Снимите шляпы!» тем счастливчикам, которые оказались близко к виселице, Колин стал считать наконечники штыков. Пока он шел, он слышал, как толпа на разные голоса распевала его имя. Он прошаркал мимо первого стражника. Ему казалось, что ноги по-прежнему существуют отдельно от тела и только какая-то внешняя сила толкнула его вперед мимо второго стражника.

– Колин! – послышался визгливый женский голос. – Храни тебя Бог, парень!

Колин поравнялся с третьим охранником. Тот повернулся и бросил на него безразличный взгляд. В ямочке у него на щеке Колин заметил родинку.

Теперь он совсем не слышал толпы и не видел ее. Он слышал только цифры и то, как пульсирует у него в ушах кровь, нагнетаемая бешеным ритмом ударов сердца.

Штык четвертого стражника блеснул на солнце ярким огнем и на мгновение ослепил Колина. Он остановился и перевел дыхание. Потом шагнул в пятому стражнику, зацепился мыском, споткнулся и упал на одно колено.

Позади эшафота раздался гигантской силы взрыв.

Пронзительные крики толпы поглотил грохот второго взрыва, прогремевшего на этот раз где-то в толпе. Затем послышались взрывы, один за другим. После каждого взрыва поднимался огромный столб ядовитого серого дыма, клубясь и обволакивая собой Олд-Бейли, пока небо из голубого не стало серым.

В считанные секунды толпа пышно разодетых жителей Лондона превратилась в одно целое визжащее и колышущееся существо с тысячами рук и ног.

Колин закашлялся и попытался встать, но из-за связанных веревками рук не смог удержать равновесия и снова упал на одно колено. Он запрокинул голову, пытаясь сделать вдох. Сквозь дымовую завесу он мельком увидел солдата номер пять с разинутым ртом, который тщетно пытался услышать что-либо в этом хаосе.

Солдат пропал из виду, когда на голову Колина грубо натянули мешок.

Спустя мгновение он почувствовал на себе невидимые руки. Они были повсюду: резко подняли его, потом взяли под мышки и за ноги и потащили головой вниз с эшафота.

Те, кто взял Колина в плен, бросились в обезумевшую людскую толпу, пришедшую посмотреть казнь, и спасли от виселицы Колина Эверси.

– Сукин сын!

Айзая замер. Из всех вульгарностей, которые он мог произнести в обществе, кто бы догадался, что именно эта ждала своего часа в укромном уголке его мозга? Но когда речь шла о семье Эверси, он полагал, что этим все сказано.

Он слышал взрывы, видел дым и понял: сегодня казни не будет. Айзая медленно повернулся.

Рука Виолетты с иглой и ниткой замерла на полпути к вышивке. Рука сына зависла над ферзем на шахматной доске. Неужели он собирался выиграть? Или мошенничал?

Все они смотрели на него. «Это чем-то напоминает Помпеи», – подумал Айзая. Словно один эпитет обездвижил их на целую вечность.

Айзая перевел взгляд на Фанчетту, ожидая увидеть укоризненный румянец на щеках или беспокойно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы на коленях. Так было всегда, когда она чувствовала неуверенность.

Но руки Фанчетты спокойно лежали на обтянутых серым шелком коленях. Интересно, сколько стоит это платье?

– Я думаю, казни сегодня не будет, – сухо сказал Айзая.

– Колин Эверси такой симпатичный, – подала голос Виолетта, – как можно его повесить?

– Виолетта! – возмутилась кузина. Взгляды всех, кто был в комнате, устремились к Виолетте, которой это очень нравилось.

Айзая подумал было, что это разрядило напряженную тишину в комнате, но нет, на некоторое время она снова воцарилась.

Поэтому когда Фанчетта дважды хлопнула в ладоши, в звенящей тишине этот звук показался сродни взрывам на улице.

Рядом с ней появился человек в дорогой ливрее, расшитой золотом. Это тоже являлось одной из причин, по которой Айзая лишил жену содержания.

– Принесите еще хереса для всех, Освальд. Не вижу причины, почему бы вам не выпить за семью и за то, что мы вместе. Но боюсь, вам придется сделать это без меня. У меня очередной приступ головной боли, и я пойду к себе в комнату на время.

Дети искренне обожали мать. Она поднялась и вышла из комнаты, шурша шелком и слыша шепот сочувствия.

Айзая нахмурился, глядя ей вслед, затем подошел к Майлзу и сел напротив.

Сквозь волокна мешка Колин мог только с трудом дышать и с трудом смотреть. Он видел лишь тени и цветные пятна – людей или здания, – пока те, кто его нес, пробирались сквозь толпу. Отовсюду слышался шум: визжали женщины, откуда-то доносилась ругань, гул голосов и топот ног.

Они миновали кучку людей, которые пьяными голосами пели:

Эта проклятая песня жила своей жизнью.

Веревки врезались в запястья, руки онемели, но Колин держался изо всех сил, поскольку это было лучше, чем болтаться на виселице. Он пытался избавить разум от боли и неразберихи, но мысли путались. Что пользы от мыслей, если его в любой момент могли посадить на штык?

Но этого не случилось.

В дыму и беспорядке он вполне мог сойти за какого-нибудь парня, потерявшего сознание, которого выносят из этой свалки его товарищи. И этот мешок, укрывавший его с головы до плеч, был весьма кстати. Весь этот хаос был явно спланирован.

«Все ради меня».

Колин наконец осознал, что можно сделать, чтобы установить последовательность в сложившейся ситуации. Он насчитал сорок один шаг, прежде чем его резко подняли повыше, когда похитители завернули за угол, и семьдесят три шага, прежде чем они снова резко повернули.