Загадочные женщины XIX века

Эта история — обнародованная в 1909 году, еще при жизни Евгении, в составе целого ряда подлинных биографических документов — кажется совершенно невероятной Мы приводим ее, хотя нам все это не представляется убедительным. Но если когда-нибудь отыщется где-нибудь на чердаке пожухлые бумаги — фрагменты дневника, письма, — подтверждающие эту версию придется признать, что и в жизни самых аскетичных испанок всегда найдется место для серенады…

После смерти императора Евгения прожила еще сорок семь лет. На ее глазах появились автомобили, авиа-кинематограф… Время от времени она приезжала в Париж и жила в Континентале на улице Риволи. Она умерла 11 июля 1920 года в возрасте девяноста четырех лет.

ЛЕОНИ ЛЕОН ДЕЛАЕТ ИЗ ЛЕОНА ГАМБЕТТЫ ДЖЕНТЛЬМЕНА

14 ноября 1868 года во Дворце Правосудия в Париже шел суд над республиканцем Делесклюзом, который обвинялся в организации подписной кампании за сооружение памятника Бодэну, убитому на баррикадах в Сент-Антуане 3 декабря 1851 года.

Аудитория, которую составляли члены оппозиции, хранила враждебное молчание.

Внезапно поднялся защитник Делесклюза. Это был молодой, никому не известный адвокат. Публика сочла его внешность вульгарной. Морис Талмейр так описывает его: «Грузный коренастый человек, широкоплечий, чуть выше среднего роста, с мощной шеей, одутловатым маслянистым багровым лицом, во взгляде которого мертвенная неподвижность то и дело уступала место пламенному воодушевлению, сочетавший плотоядную жесткость фаса с тонкостью римского профиля».

Он заговорил, и все тут же забыли о несуразном облике этого человека, простив ему заодно и некоторые замечания, попахивавшие квасным патриотизмом.

Публика была изумлена. Воспользовавшись процессом, адвокат произнес речь против имперского режима в целом.

С поразительной отвагой, заставившей императрицу недоуменно воскликнуть: «Чем мы провинились перед этим человеком?» — он гремел:

— Да! 2 декабря вокруг одного из претендентов сгруппировались неведомые никому люди, бездарные и бесчестные, из тех, кто во все времена содействовал государственным переворотам и к кому легко применимы слова, сказанные Саллюстием в адрес сброда, окружавшего Катилину, повторенные самим Цезарем, оставившим портреты приспешников, этих отбросов общества: Aere alieno obruti et vitiis onusti! (Банда людей, чью совесть отягощают долги и преступления!)

Именно с такими людьми во все века борется закон…

Несколько раз его речь пытались прервать, но все было напрасно. Адвокат, как сообщает Жюль Кларети, «перекрывал своим голосом возражения противника, подавлял его, уничтожал…» Наконец, растрепанный, полностью выложившийся, он рухнул на скамью. Его платье было в беспорядке, галстук отсутствовал, воротничок расстегнулся.

Зал взорвался аплодисментами. Трибун снова поднялся с места, и республиканцы, восхищенные его красноречием, отточенными формулировками и демократическим пафосом, уже прикидывали, как можно его использовать в ближайшем будущем.

Среди тех, кто стоя кричал «браво», были две женщины, незнакомые друг с другом, но одинаково покоренные молодым адвокатом. Они обе влюбились в него, и обе попытались узнать, как зовут защитника Делесклюза.

И в ответ на расспросы обе услышали имя, которое на следующий день стало известно всей Франции:

— Леон Гамбетта!

Одну из этих женщин звали Мари Мерсманс. Эта изящная блондинка с подернутыми дымкой глазами имела за плечами довольно бурную жизнь. Она родилась 20 ноября 1820 года в Брюсселе и была внебрачной дочерью басонщицы. В Париж ее привело стремление как можно лучше использовать восхитительное тело которым одарил ее Создатель.

Вскоре она сильно преуспела на этом поприще. Благодаря богачам, поклонникам фламандских форм ее постель превратилась в золотоносную жилу. Мари как и других куртизанок, тянуло к артистам, писателям, мыслителям, и она стала любовницей Мистраля.

Так как она жила в Париже, а он в Арле, любовники встречались на полпути между двумя городами, в Лионе.

Другая женщина была невысокой брюнеткой с огромными голубыми глазами, тщетно пытавшейся спрятать под напускной скромностью глубокую чувственность натуры.

Она родилась 6 ноября 1838 года в Париже. Ее дед, Якоб Леон, женился на мулатке с острова Морис, и она являла собой причудливое и обворожительное сочетание еврейской и негроидной крови.

В 1864 году она познакомилась с сорокапятилетним Альфредом Ирвуа, главным полицейским инспектором императорской резиденции, и стала его любовницей. Через год она родила очаровательного малыша, которого на протяжении всей своей жизни выдавала за своего племянника.

Выйдя из здания суда, взволнованные женщины стали ожидать молодого оратора.

Леон Гамбетта, окруженный поклонниками, прошел мимо, даже не заметив их. Несколько дней подряд обе женщины бродили неподалеку от дома адвоката, жившего на улице Бонапарта, и старались попасться ему на глаза. Но все было напрасно.

Тогда Леони Леон явилась во Дворец Правосудия и выразила Гамбетте свое восхищение его речью. Он равнодушно поблагодарил ее и присоединился к стоявшим в отдалении друзьям.

Мари Мерсманс, со своей стороны, предприняла более откровенную атаку. Она пришла на улицу Бонапарта под тем предлогом, что ищет защитника для процесса в суде, была принята, пустила в ход все свое обаяние и, в конце концов, очаровала толстяка Леона.

В тот же вечер они предавались радостям любви на просторной постели…

Мари Мерсманс, на протяжении тридцати лет оказывавшая услуги довольно капризной клиентуре, продемонстрировала искусство, поразившее Гамбетту, чьи юношеские любовные опыты были довольно пресными.

Прекрасная фламандка руководила действом, и в течение четырех часов, по словам Пьера Филона, «адвокат демонстрировал свое красноречие».

К двум часам ночи Гамбетта окончательно выдохся. Тогда нежная, ласковая Мари отправилась на кухню и, пошарив в шкафу, обнаружила гусиный паштет, масло, сыр, варенье, бутылочку бургундского вина, что позволило приготовить скромный ужин, который она и принесла в спальню.

Оратор откушал с большим аппетитом. После чего с новыми силами возобновил прерванное было занятие.

Через несколько дней он послал Мари записку:

«Утро, 9 ч. 1/4.

Моя дорогая королева, я должен идти на заседание, которое продлится до половины седьмого, после чего мне придется побывать на банкете. Так что нашу встречу придется отложить до завтра. Свободна ли ты часов в двенадцать? Так хочется обнять и приласкать тебя.

Моя дорогая Жанна (в это время Мари Мерсманс называла себя Жанна-Мари), я словно обрел новую жизнь. Ты с такой нежностью и заботой ухаживаешь за мной, что я совершенно переродился. Ах, как бы мне хотелось умчаться с тобой прочь от всех парижских забот туда, где мы могли бы свободно любить друг друга и быть счастливы!

Я обожаю тебя, целую и жажду встречи.

Леон».

Из двух женщин — Леони, которой было тридцать, и Мари, которой исполнилось сорок семь, — Гамбетта выбрал ту, которая позволяла ему чувствовать себя ребенком, окруженным материнской лаской.

На протяжении пяти лет Гамбетта испытывал особую привязанность к Мари Мерсманс.

В 1869 году, когда он представил свою кандидатуру на выборах, она повсюду следовала за ним, готовила ему гоголь-моголь, полезный для горла, варила бульоны, подавала чернила, делала подарки избирателям.

Он получил необходимое число голосов в Париже и в Марселе, выбрал Марсель и отпраздновал с Мари свою победу.

— Я горжусь тобой, мой Львенок, — сказала она, — и я уверена, что однажды ты опрокинешь империю. Благодаря тебе, твоим речам Республика победит, в этом нет никакого сомнения!

Она вздохнула.

— Но, боюсь, победа, которую ты заслуживаешь и о которой я мечтаю, отдалит тебя от меня. Когда-нибудь ты станешь принадлежать Франции, и в твоей жизни не останется места для меня…