Пленительная страсть

Калеб устало направился к себе в комнату, которая находилась неподалеку от апартаментов сестры.

— Спокойной ночи, Сирена. Хорошего тебе отдыха.

Прежде чем лечь спать, она собрала все тарелки с едой и спрятала их в чулане. Джулия потом сможет убрать все это, унеся на кухню.

Только Сирена уснула, как первые лучи солнца разбудили ее (она забыла ночью зашторить окна). Через некоторое время раздался стук в дверь. Это означало, что принесли завтрак.

Соскочив с постели, отдохнувшая и счастливая Сирена удивила фрау Хольц тем, что отодвинула задвижку и открыла дверь.

Старая женщина недоверчиво смотрела на нее. Эти испанцы могут по пять дней находится в заточении по собственной воле, поминая умерших родственников.

Экономка вручила хозяйке письмо, скрепленное печатью с изображением испанской короны. Сеньорита вскрыла конверт и опять направилась в постель. Фрау Хольц последовала за ней, неся поднос с завтраком. Сирена резко обернулась, чуть не перевернув поднос.

— Сегодня я обедаю у сеньора Альвареса, — заявила она.

Удивленная экономка оставила поднос на прикроватном столике и покинула комнату.

— Калеб! Калеб! Иди сюда! — позвала Сирена, и через минуту на пороге появился заспанный мальчик в ночной рубашке. — Меня днем не будет дома. Я хочу, чтобы в это время ты занялся изучением карт: обращай серьезное внимание на рифы и пороги в устье реки Смерти, — она вытащила карты из чулана, где спрятала их после возвращения с «Раны». — Когда-нибудь ты сам сможешь провести корабль по реке. Также изучай западный мыс Явы и Зондский пролив, — затем она вдруг сменила тему разговора: — Калеб, что ты думаешь о доне Цезаре Альваресе? Ты часто встречал его здесь во время приемов.

Мальчик открыл было рот, чтобы ответить, но Сирена продолжала:

— Я нахожу его галантным и очаровательным. Все испанцы — джентльмены, не то что эти грубые голландцы. Он держится так величественно... не шаркает и не топает ногами при ходьбе. Он не похож на Ри... Я нахожу сеньора Альвареса очень привлекательным.

— Да, Сирена, он привлекателен.

Калеб ни за что не признался бы, что предпочитает Ригана. Это правда, что голландская речь кажется отрывистой и грубоватой. Но Цезарь Альварес с этой его надушенной заостренной бородкой и усами напоминал дьявола. Калебу больше нравились открытые лица. Что прячет испанец за своей бородкой? Возможно, слабо развитый подбородок, лишающий его лицо мужественности.

Сирена собрала карты и вручила их мальчику.

— Забери это в свою комнату и смотри, чтобы никто не увидел их у тебя. Запомни, Калеб: может быть, когда-нибудь твои знания навигации спасут нам жизнь.

После этого мрачного наставления мальчик покинул комнату сестры, а та, проводив его, занялась своим туалетом.

* * *

Сирена удобно расположилась в мягком кресле, стоявшем в библиотеке Цезаря Альвареса. В руке у нее был серебряный бокал с вином.

— Позвольте мне заметить, как вы красивы, моя дорогая Сирена.

— Я позволяю, — спокойно и насмешливо ответила она.

Его черные глава смеялись в ответ. Цезарь поглаживал свою острую бородку, а Сирена разглядывала костюм испанца, который мало было назвать элегантным — он был просто королевский. Девушка была восхищена: какой все-таки этот Цезарь... красавец!

— Меня сейчас веселит то, что я вижу свое отражение в ваших сапогах, — заметила она.

Альварес улыбался, осознавая, что нравится ей. И это было приятно, так как и сама Сирена была головокружительно красива. «Да, — подумал он, — эти тевтонские дикари не способны оценить такую женщину. Им могут нравиться только похотливые нордические коровы с бледной, как рыбье брюхо, кожей. Но Сирена, с ее темными волосами и страстной натурой, способна захватить воображение настоящего мужчины, заставив его достичь небывалых высот страсти». Он наблюдал за ней, изучал ее и был уверен, что за холодной, сдержанной маской, за хорошими манерами и воспитанием скрывалась темпераментная, буйная натура, способная на изощренную жестокость. И эта ее воображаемая им жестокость возбуждала его страсть.

— Как дела у Ригана? Ручаюсь, он, как всегда, занят.

— Если быть честной, то я не знаю, — ответила Сирена, не спеша потягивая вино. — Он отсутствовал эти пять дней... а где он был, я не знаю. Но почему вы спрашиваете об этом, дон Цезарь?

Она вслушивалась в голос собеседника, который, казалось, исходил из самой глубины его груди. Но, кроме глубины, он обладал убаюкивающим, успокаивающим свойством. Даже за короткое время обеда Сирена почувствовала себя так, словно была дома, в Испании. Легкость, изысканность, мягкая напевность родного языка утихомирили ее напряженные нервы.

— У вас такое прекрасное имя — Сирена!Оно соотносится с чем-то нежным, экзотическим, как лепестки редких цветов, расправленные крылья птиц, легкое парение облака...

— Как вы галантны, сеньор Альварес! Но... вы должны помнить, что я в трауре. Мой отец, мой дядя... И я теперь являюсь мефрау ван дер Рис, — мягко заметила она и постаралась представить, что бы сказал Риган о ее имени. Возможно, он бы предположил, что такое имя больше подошло бы ощипанному петуху. Но Ригана здесь не было, а Цезарь находился рядом.

— Сирена, я не просто так пригласил вас, у меня была особая причина. И я намерен сейчас поговорить с вами об этом. Вы родились испанкой, дорогая, и всегда останетесь ею. Я в этом не сомневаюсь. Из-за того, что вы вышли замуж за голландца, ведь ничего не изменилось, не так ли? Ваш отец был преданным испанцем, и вы, как его дочь, надеюсь, тоже. Глупый вопрос, но я бы хотел услышать от вас самой...

— Ну... да, — заикаясь ответила Сирена, не понимая, куда он клонит. Чего добивается этот человек?

— Мне нужна ваша помощь как... союзницы... Мне кажется, что мы могли бы заключить своего рода сделку, выгодную нам обоим.

— Продолжайте, дон Цезарь.

— Прежде чем я продолжу, позвольте мне сказать вам, что я никогда не пригласил бы вас сюда и не предложил бы этого союза, если бы не был знаком с ситуацией, сложившейся в вашем доме. Я имею в виду, — поторопился объяснить он, — то, что ваш брак устроен не по вашей воле, а по родительской. Риган не хотел его, как, должно быть, не хотели и вы. Мне рассказали, что у каждого из вас отдельные апартаменты, а ваш муж продолжает свои любовные связи... Так говорят слуги, — объяснил он. — Как я понимаю — и надеюсь, что не ошибаюсь, — вы не испытываете любви к этому человеку. Если бы это было не так, он бы не волочился за каждой проституткой от Явы до Суматры.

— Боже мой! — пробормотала Сирена.

«Понимает ли этот человек, о чем он говорит? Может, он хочет предложить свои услуги и избавить меня от девственности?» Эта мысль была так нелепа, что вызвала у нее невольную улыбку, которую Цезарь воспринял за благосклонное отношение к его словам и продолжил:

— Именно сейчас, дорогая, я нахожусь в затруднительном положении. Как вам известно, я отвечаю за судоходство на островах и представляю интересы Испании — так же, как Риган представляет интересы Голландии. За последние несколько лет голландцы достигли больших успехов в торговле. Мне необходимо превзойти их, тогда я с честью вернусь в Испанию. Мне так хотелось бы вернуться героем! Тем более, что я намерен вернуться на родину в ближайшее время: эта жизнь на острове начинает утомлять меня, я мечтаю о жизни при мадридском дворе. Но, к сожалению, моя деятельность здесь оказалась не достаточно успешной, и если бы вы... Риган и я... мы немного соперники. Хотя мы и общаемся, но порой я ставлю подножку ему, иногда — он мне. Я хочу сказать, — он расправил плечи, — если бы вы смогли время от времени информировать меня кое о чем, например, о времени отправления кораблей, их маршрутах...

Сирена откинулась в кресле поудобнее и слушала мягкий, певучий голос испанца. Что-то не нравилось ей в услышанном. И дело не в том, что Альварес и Риган были конкурентами (это ее совсем не удивило), и не в том, что они старались обойти один другого. Что-то другое рассердило ее... и она едва сдерживала себя.