Опасные намерения

Как мертвецы могут кем-то гордиться? Питу не хотелось быть мужественным. Ему хотелось визжать, кричать, плакать. Он хотел, чтобы его отец и мать были рядом. Папа обещал летом отвезти его в Калифорнию и научить кататься на доске для серфинга. И еще в Австралию, в Беллз-Бич, о котором папа прочитал в журнале. Он говорил, что примерно раз в двадцать лет там поднимаются гигантские волны. Пит мечтал увидеть их. И мама тоже.

Пит вытер слезы. Интересно, как поступил бы на его месте Барни? Он плакал и совершенно этого не стыдился. К черту всех этих высоколобых психологов, пишущих в толстых журналах, что мужчины никогда не должны показывать слабые стороны своего характера.

Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в воображении свою доску для серфинга. Родители подарили ее, когда ему исполнилось шесть лет, и в том же году погибли. С тех пор Пит возил ее с собой повсюду. Иногда он смотрел на нее часами.

Лео никак не мог понять, зачем племяннику нужна эта доска, а Пит никогда не пытался ему объяснить. Лишь однажды он попытался это сделать, когда его комнату в поместье собрались отремонтировать и дядя хотел выбросить доску. «Отремонтируйте лучше мою задницу», — возмутился тогда Пит. Он был самым обыкновенным девятнадцатилетним парнем, знакомым с улицей, и иногда употреблял такие словечки, которых Лео в жизни не слышал. Тем летом Пит провел каникулы не в поместье. Дядя отправил его в пеший поход в Вайоминг — такой трудный, что даже натренированные люди порой не могли преодолеть весь путь и возвращались в лагерь. Пит дошел до конца, желая Лео казни тысячами разных способов, самым мягким из которых было разрывание лошадьми. Он вернулся в поместье за два дня до отъезда в Гарвард и обнаружил в гараже новенький «ягуар» с откидным верхом. Почувствовал ли он какую-то благодарность? Ничего подобного. Он посоветовал дяде выбросить машину на свалку и больше не посмотрел в ее сторону.

В двадцать лет Пит наконец понял, почему он не любит Лео. Время от времени в его памяти пробуждались какие-то смутные воспоминания, и непонятно было, реальность это или детские фантазии.

Ему четыре или пять лет, он играет на веранде с Барни и слышит, как на кухне разговаривают родители. Мать задает какой-то вопрос, и отец отвечает ей: «Я скорее буду собирать куриный помет, чем попрошу у Лео помощи». Барни и Питу эта фраза показалась жутко смешной, и они зажали рты, чтобы не рассмеяться, но в том, что отец сказал потом, ничего веселого не было: «Лучше потерять дом и машину и найти другую работу. Поверь, Мария, я люблю тебя всем сердцем, но не стану просить у Лео денег. Конечно, у меня нет возможности осыпать тебя мехами и бриллиантами, но о вас с Питом я позабочусь. Просто скажи мне, что ты со мной, а все остальное не имеет значения». И потом Пит услышал голос мамы, голос, который он любил больше всего на свете: «Конечно, я с тобой, Альберт, так же, как и Пит, но скажи, где мы возьмем деньги, чтобы купить мальчику доску для серфинга? Мы же договорились, что но станем обещать ему того, что не сможем выполнить». — «У меня есть кое-какие идеи, — помолчав, ответил отец. — Для начала мы сдадим все бутылки из-под шипучки, которые свалены на чердаке. Ты можешь спечь что-нибудь и продать, а я наймусь подстригать газоны к кому-нибудь в другом конце города. Кто знает, может, между делом найду работу». Мама тогда засмеялась в ответ.

Папины идеи так и остались идеями, и в конце концов мама заложила в ломбард свой золотой медальон в виде книги и даже с крохотными страничками внутри. Мама хранила там фотографию совсем маленького Пита и еще одну, когда он пошел в детский сад, свой свадебный снимок и фото, на котором они были все втроем. После похорон мисс Водлоу дала ему коробочку, где лежали четыре крошечных снимка и квитанция на медальон. Пит плакал днями напролет. Мисс Водлоу подумала, что это из-за похорон, и была отчасти права. Каждый раз, когда Пит смотрел на доску для серфинга, он начинал плакать. Даже сейчас, когда он открывает шкаф и видит ее, его глаза наполняются слезами.

— Черт! — воскликнул Пит и поднялся со стула. У него нет времени для воспоминаний.

В прихожей он мельком взглянул на себя в зеркало. Вид такой, будто его только что вытащили из грязной лужи. Пит пригладил рукой волосы, потер ввалившиеся щеки и снова выругался. Следовало захватить солнцезащитные очки, они хотя бы скрыли темные круги и мешки под глазами.

— Выгляжу, как клиент похоронного бюро, — пробормотал он и вышел за дверь.

Дженни Хобарт тоже не оказалось дома. Господи, куда они все подевались? Мэдди не могла уйти вот так, ничего не объяснив. Пит чувствовал, что что-то случилось, ощущал беду каждой клеточкой своего тела. Он вспомнил о пачке приглашений на свадьбу. Одно из них лежало у него в бумажнике, и он наизусть помнил все, что там написано.

Привратника в доме Дженни разговорить не удалось. «Она переехала», — вот и все, что он из него вытянул.

Уже сидя в машине, Пит понял, что узнал от этого человека больше, чем от привратника в доме Мэдди. Дженни переехала. Она снимала меблированную квартиру, а у Мэдди вся мебель была своя. Дженни заменяла для нее семью. Возможно, Мэдди помогала ей с переездом или что-нибудь в этом роде. «Не выдумывай, Пит Соренсон», — сказал он себе. Мэдди не могла отложить собственную свадьбу ради того, чтобы помочь подруге с переездом. Это было слишком на нее не похоже.

Неожиданно Пит развернул машину, нарушив правила, выехал на встречную полосу и поехал обратно. Священник, вот кто сможет объяснить ему, что стряслось. Мэдди обязательно ему позвонила. А что если он все же ничего не знает и думает, что свадьба состоится?

Через двадцать минут Пит, оставив машину в запрещенном для парковки месте, перебежал улицу и оказался на крыльце церкви. Он нажал на кнопку звонка, подождал немного и нажал на нее еще раз. В третий раз он уже не отпускал палец, и ему показалось, что звонок воспроизводит мотив «Отче наш». Он, наверное, спятил. Пит вытер пот со лба рукавом рубашки и снова попытался пригладить волосы, не отрывая пальца от звонка.

Наконец на пороге появился священник.

— Как приятно видеть вас, мистер Соренсон. Не означает ли это, что свадьба все-таки состоится?

Его вид как-то успокоил Пита. Глаза священника смотрели спокойно, на губах играла доброжелательная улыбка. От всей его фигуры исходило умиротворение. «А с чего бы ему не выглядеть умиротворенным?» — сердито подумал Пит. Все, что от него требуется, это молиться целыми днями. Ему самому всегда не доставало религиозности, и сейчас он жалел об этом.

— Я ничего не знаю, ваше преподобие. Мне нужно поговорить с вами.

— Конечно, сын мой. Пройдем в мой кабинет и побеседуем там. Чай, кофе? Может быть, сандвич или кусок пирога?

Этот добрый и приятный мужчина походил на херувима-переростка.

— Кофе, — ответил Пит.

Священник усмехнулся.

— А теперь мне хотелось бы услышать, чем я могу вам помочь.

— Скажите, вам звонила Мэдди? Она отменила свадьбу?

— Несколько дней назад. Ее голос звучал очень странно, возможно, она плакала. Точнее, рыдала. Я очень расстроился и хотел приехать к ней или пригласить ее к себе, но она, кажется, ответила, что это будет неразумно. Хотя я мог и ослышаться. Она сообщила, что свадьба не состоится, и положила трубку. Мне понадобилось несколько минут, чтобы найти ее номер телефона в своей записной книжке, и я сразу же позвонил, но оператор сообщил, что телефон отключен. Тогда я набрал номер ее свидетельницы, но и там услышал то же самое. Свой телефон вы мне не оставляли, мистер Соренсон. — В голосе священника промелькнули нотки раздражения, но смущенный вид Пита, кажется, заставил его смягчиться.

В кабинет вошла бледная женщина в белом переднике, почти таком же, который носила когда-то его мать, и поставила на угол стола поднос с массивными кружками и посыпанными сахаром пышными булочками. Мама тоже пекла булочки, которые пахли лимоном или апельсином. Пит попробовал одну — даже вкус был тот же самый.