Блеск

Принц оперся локтем на полированный бок экипажа, наклонился вперед и ответил серьезным голосом, которого Пенелопа прежде не слышала:

— Я бы ждал вас целую вечность.

Пенелопа подмигнула и отвернулась, чтобы уйти вслед за супругом. Она уже вошла в дом, когда поняла, насколько улучшилось её настроение от последних слов принца.

Вечером Пенелопа понадеялась, что Генри не заметит, как она выскользнула из дома в ниспадающем волнами красно-коричневом кисейном платье и украшенной жемчугом эгретке. Но танцуя в бальном зале «Шерриз» с одним рослым господином королевской крови, она больше не думала о муже. Ведь, как уже не раз замечал её спутник, только дурак не станет обращать внимания на столь яркую жену, и Пенелопа не стала бы возражать, если бы Генри пришлось смотреть, пусть и недолго, на одобрительные взгляды, которыми Фредерик награждал её обнаженные плечи и стройную фигуру.

Безусловно, на неё смотрели все, и когда Фредерик положил руку на её поясницу, Пенелопа затрепетала от тихих перешептываний присутствующих в зале и ощущения того, что о ней снова говорят. Принц надел черный костюм и зализал назад волосы. Он походил на Генри, на любого красивого джентльмена из высшего света, разве что выглядел представительнее её мужа и не сводил с неё проницательных глаз. Пенелопа знала, что они очень хорошо смотрятся вместе. Задолго до того как сыграть инженю, чтобы выйти замуж за наследника одной из старейших и богатейших семей Нью-Йорка, она частенько заводила короткие интрижки исключительно ради развлечения. И ей нравилось переживать те ощущения снова, нравилось танцевать в паре с таким восхитительно уверенным в себе мужчиной. Но затем, когда музыка смолкла, Пенелопа увидела, что даже разведенная Люси Карр не пыталась скрыть своего презрения.

— Я вела себя очень плохо, — сказала она не так дерзко, как намеревалась, когда принц проводил её к столику, где уже сменилось около восьми блюд, от которых молодая миссис Шунмейкер отщипнула едва ли не столько же кусочков.

— Надеюсь, ваши соотечественники не станут судить вас слишком строго. — Принц отодвинул для Пенелопы стул, дождался, пока она сядет, и сел сам. Он вытащил бутылку шампанского из стоявшего в центре стола запотевшего ведерка со льдом и заново наполнил бокалы. Затем оглядел просторную комнату, заполненную круглыми столиками, под которыми не помещались пышные юбки. Свет люстры льстиво золотил лица слегка подвыпивших посетителей ресторана. Принц Фредерик в буквальном смысле слова блистал.

— О нет, станут. — Пенелопа поправила белые перчатки на несколько сантиметров повыше локтя и уперлась кулачком в подбородок. Она выпила больше шампанского, чем обычно, и уже достаточно захмелела, понимая, что это не лучшим образом отразилось на цвете её лица, да и в качестве предмета для слухов казалось нежелательным, но все равно меланхолично покрутила бокал в пальцах и сделала глоток.

— Бедная моя миссис Шунмейкер, — посетовал принц. — Ей так безнадежно грустно.

— Я не грущу, — возразила она. — Лишь слегка устала. День выдался длинным.

Это было правдой. День был грустным и одиноким и требовал значительного самообладания. К тому же, Пенелопа очень долго стояла в новеньких черных туфлях из кожи с отделкой из лент, и теперь у нее болели пальцы ног. Но усталость беспокоила её вполовину меньше, чем то, что принц может её пожалеть — она не из тех девушек, к которым позволительно испытывать жалость.

Но в следующую секунду это перестало её беспокоить, потому что принц положил руку ей на плечо и провел по предплечью, скользя ногтями сначала по обнаженной коже, а затем по шелковой перчатке, тем самым вызывая легкий трепет во всем теле Пенелопы. Её уже давно никто так не трогал. Она почти невольно закрыла глаза и поняла, что нестерпимо жаждет, чтобы принц снова её поцеловал. И с легким испугом почувствовала, что это желание не имеет никакого отношения к стремлению вызвать ревность мужа или развлечься скандалом. Но тут она почувствовала теплое дыхание Фредерика у темных прядей волос, собранных над ухом.

— Вы бы не выглядели такой печальной, если бы были принцессой, — прошептал он.

Никакие другие слова не могли бы прозвучать для ушей Пенелопы слаще. Хотя принц говорил с умыслом, Пенелопе его слова подарили то самое головокружительное девичье ощущение, которого она не испытывала уже год, а то и больше. Оно было чудесным, и девушка ещё несколько секунд сидела с закрытыми глазами, потому что в её душе поселилось чувство, в чем-то совсем неотличимое от любви. Впервые за несколько лет Пенелопа задумалась, что титул миссис Генри Шунмейкер не предел того, что она может достичь.

Глава 30

— Публике нравятся такие вещи, — сказал Дэвис Барнард, стоя у буфета, где разливал виски в кофейные чашки. Газетчик говорил о пикантных новостях, которыми вчера после похорон поделилась с ним Диана. У мистера Барнарда были темные резкие брови, вздернутый нос и телосложение, по его собственному часто выражаемому мнению, символизирующее хорошую жизнь. — Но, по моему убеждению, сейчас людям гораздо интереснее было бы прочесть интимный дневник Дианы Холланд с иллюстрациями. Вы, дорогая моя, могли бы обеспечить рекордный тираж.

Диана рассеянно улыбнулась с тахты у окна, где сидела в длинной темно-синей юбке и перламутрово-розовой блузке, облегающей её миниатюрную аппетитную фигуру. Она неплохо изучила небольшую квартиру Барнарда на третьем этаже дома на Восточной Шестнадцатой улице: трещины в рассветно-голубой краске, оттиски в рамках, худо-бедно прикрывающие щели, большая хрустальная чаша для пунша на застекленном шкафчике, боксерские перчатки над камином, который летом использовался в качестве тумбочки для многочисленных книг. До своего отъезда во вторник Диана намеревалась спасти несколько экземпляров из этой кипы изданий.

— О, это все пустые разговоры, — ответила она и отвернулась к окну понаблюдать за пушистыми белыми облаками, плывущими по невероятно чистому небу.

Дэвис смерил её взглядом и протянул «кофе» Диане и своему другу Джорджу Грассу, писателю, сидящему на стуле из ротанга напротив Дианы.

— Не верю ни единому слову, а вы, Грасс?

Грасс поднес чашку к своему длинному лошадиному лицу и глотнул. Все его тело было длинным и тоже похожим на лошадиное, а ноги он скрестил на манер бывалого гуляки. Когда полчаса назад писатель появился на пороге, Диана подумала, что он уродлив, но интересен.

— Совершенно не понимаю, о чем вы. — Он вытянул руку, чтобы чокнуться чашками с Дианой. — Сплетни — лишь инструмент отвлечения людей, которым больше нечем заняться, от зависти к тем немногим из нас, чьи сердца все ещё благородны.

Диана запрокинула кудрявую головку и рассмеялась, а Дэвис скорчил кислую мину.

— Этот «инструмент» оплатил виски, которым вы сейчас наслаждаетесь, — заметил он, но Диана видела, что он не возражает. Дэвис частенько подшучивал над собой, называя себя наемным писакой.

— Не думайте, что я не благодарен. — Грасс улыбнулся, обнажив коричневые зубы. — Искусством сыт не будешь.

— Ну же, мисс Холланд, — продолжил Дэвис, не обратив внимания на слова друга. — В следующий раз, когда вы убежите на другой край света, я не хочу узнать об этом из телеграммы с просьбой выслать денег и требованием напечатать в газетах ваше алиби.

Через несколько дней она снова уедет, и с нетерпением этого ждет. Ей казалось, что прошли уже годы с тех пор, как они с Генри оставались наедине. Это отдельный вид агонии — такое долгое отсутствие тайных встреч. Ночью Диана засыпала, представляя, какой поцелуй вновь соединит их с Генри. К тому же в последние дни за ней повсюду следовали порицающие взгляды и ядовитые перешептывания, а мать носилась по дому в безмолвной ярости, ожидая, когда история официально появится в газетах и репутация семьи погибнет безвозвратно. Диане не хотелось задерживаться в этой обстановке.