Дитя Феникса. Часть 1

Она скользнула в молельню. Роберт полз за ней на четвереньках. В маленькой часовне было очень темно. Дети затаили дыхание, озираясь по сторонам.

– Ты чувствуешь какой-то странный запах? – прошептала Элейн, приложив губы к самому уху Роберта.

– Нет, – ответил он, нервно сглотнув.

– Это ладан, – прошелестела Элейн, – когда она приходила, комната наполнялась запахом ладана.

Роберт почувствовал, как волосы стали дыбом у него на затылке: теперь уже он жалел, что они не поехали верхом.

– Никакого запаха я не чувствую. – Он озирался по сторонам, стараясь не двигать головой. – Здесь ничего нет, пошли.

– Нет, подожди. – Теперь Элейн удалось уловить запах. Сквозь неподвижный воздух молельни едва заметно проникал насыщенный, диковинный аромат. – Она здесь, – выдохнула Элейн.

Роберт отступил назад и сквозь рубашку почувствовал холод грубых камней стены. У него пересохло в горле. Мальчик нервно повернул голову, чтобы смотреть через арку в окне. Там ничего не было. Он нахмурился, стал смотреть пристальнее, следуя за направлением взгляда Элейн. Руки его взмокли от пота.

– Видишь ее? – мягко спросила Элейн. Там ничего не было, и прежний аромат быстро испарился. Она взглянула на Роберта; тот тряс головой, подняв глаза вверх, пытаясь что-то увидеть. Лицо его было мертвенно-бледным.

– Это не дама из замка Фозерингей, – очень спокойно произнесла Элейн. – Видишь, оно большое. И безобразное. Страшно безобразное!

Лицо Роберта стало еще бледнее. Он покрепче прижался к стене, моля Бога, чтобы камни скрыли его.

– Я ничего не вижу, – ответил Роберт, – совсем ничего не вижу. – В его глазах читался молчаливый вопрос, потом взгляд его стал пристальнее.

Лицо девочки осветилось от едва сдерживаемого хохота. Элейн хихикнула.

– О, если бы ты мог видеть сейчас свое лицо, племянник Роберт, – поддела его Элейн.

– Но здесь ничего нет, – медленно проговорил он, страх и ужас исчезли с его лица. – Здесь совсем ничего нет! Ты посмеялась надо мной! Почему ты…

Элейн, хохоча, нырнула за его спиной. Она с топотом выбежала из пустой спальни и опрометью кинулась по длинным винтовым лестницам, все кружа и кружа по ним, а красный от волнения Роберт в это время спрятался в тенистой комнате внизу, как раз в тот момент, когда в дверном проеме появился лакей Джона. Он уставился на Элейн, когда та остановилась, с восхищенным одобрением заметив раскрасневшееся лицо и сбившуюся на сторону вуаль.

– Добрый день, миледи, – сказал он с поклоном. – Его светлость ожидает вас в большом зале. – Его взгляд задержался на мальчике, стоявшем за ней, и он скрыл улыбку. – Рад видеть вас снова, мастер Роберт.

– А я вас, мастер лакей, – дерзко огрызнулся Роберт. – Он обернулся к Элейн и в свою очередь поклонился. – Нам не стоит заставлять ждать дядю Джона, тетушка Элейн, – строго произнес он и подмигнул ей: – Я догоню вас!

Элейн колебалась лишь несколько секунд, в то время как Роберт бежал через всю комнату, грохоча по ее дорогому паркету. Он выбежал через парадный вход и скрылся из виду.

Граф и графиня Хантингтон покинули замок спустя два месяца после того, как Изабелла и Роберт уехали в Шотландию. Элейн очень скучала по ним – после их проделки с охотой на привидений они стали неразлучными друзьями, а Роберт сохранил тайну видений, посещавших Элейн. Она успокоилась, лишь услышав обещание, что Роберт приедет снова; и гости уехали домой.

Вновь оставшись одна, Элейн с большей благосклонностью стала относиться к обществу Джона. Она очень скучала по Ронвен, но также испытывала облегчение от того, что страшные видения оставили ее. Приятным сюрпризом стало исчезновение чувства вины, которое она испытывала прежде, объезжая поместья в обществе мужа.

Земли, входившие в домен графов Хантингтон, в основном лежали на равнинах. Разрезаемые течением черной неторопливо текущей реки Нин, они начинались в болотах, откуда изгороди графских земель тянулись в сторону больших лесов центральной Англии на много миль.

Элейн не нравились равнинные ландшафты, и, хотя она, как умела, старалась угодить Джону, ей все же не удавалось изображать восторг при виде тех городов, которые они проезжали. Ей не понравились ни Кембридж, ни Хантингтон, ни Нортгемптон, где они были проездом во время путешествия из одного замка в другой, – и меньше всего Лондон, где у графа был городской дом. Она чувствовала бессознательное недоверие к неторопливым в речах, холодным и подозрительным жителям восточной части страны и тосковала по горам и морю, по быстро болтавшим, быстроногим, добросердечным людям Гвинеда – быть может, вспыльчивым, но от природы живым, теплым и гостеприимным. Джон дважды обещал ей, что они поедут в Честер и оттуда смогут завернуть в Абер. Однако изнурительные приступы лихорадки, неоднократно терзавшие Джона и огорчавшие Элейн, расстроили их планы. Когда следующим летом на равнинах восточной Англии наступила жара и чета вновь оказалась в Фозерингее, Джон вновь заболел, и на сей раз куда серьезнее, чем обычно.

Нортгемптон. Май 1231

Ронвен, неторопливо возвращаясь с рынка в дом, где нашла работу, остановилась, чтобы переложить из одной руки в другую корзину с покупками. Ее новой хозяйкой была жена богатого торговца шерстью, который любезно предоставил Ронвен место воспитательницы его шумных детей. Дважды Ронвен отправляла Лунед послания, в которых тщательно выбирала слова, чтобы сообщить, где она живет, но они оставались без ответа. Она не могла заставить себя вернуться в Уэльс. Ей хотелось быть поближе к Элейн и вернуться в ее дом.

Двое мужчин праздно прислонились к стене церкви на углу улицы; на платье одного из них красовался герб графа Хантингтона. От волнения у Ронвен пересохло в горле. Неужели граф знает, где она живет? Но ведь теперь у него не было никакой власти над ней, вспомнила она. Теперь она свободная горожанка, имеющая честный доход, к тому же ее охраняют городские стены.

Она поколебалась, а затем, движимая отчаянным желанием узнать новости от прислуги графа, подошла к мужчинам.

Те дерзко уставились на нее.

– Ну что, красавица, не в силах устоять перед нами, а? – Тот, что был повыше, заметил, что она рассматривает их.

– Попрошу без оскорблений, – вспыхнула Ронвен. – Вы из свиты графа Хантингтона?

Мужчина кивнул, потом нахмурился.

– Но это продлится недолго, – сказал он, после чего отошел к стене и принялся ковырять пальцем во рту. – Граф при смерти, я приехал в Нортгемптон, чтобы привезти к нему врача.

– При смерти? – отозвалась Ронвен, неподвижно уставившись на его лицо так, что он отшатнулся от нее. – А что с ним такое?

Он пожал плечами.

– Лихорадка, – неуверенно проговорил он. – Кто знает, да и кому какое дело? Мне платит его лакей. – Добравшись до заплечного мешка, он вытянул из него серебряный пенни и подкинул его в воздухе. По звону монет, раздавшемуся, когда он положил монетку обратно, можно было догадаться, что денег у него хватает.

– А где он? Они вернулись в Фозерингей? – спросила Ронвен.

Мужчина кивнул.

– А как насчет того, чтобы помочь мне потратить немного денег, пока мы ждем здесь? – спросил он и осекся.

Прошуршав юбками, Ронвен скрылась в толпе.

Фозерингей

Элейн была потрясена болезнью Джона. Лихорадка началась внезапно, и девочка была крайне удручена, увидев его таким слабым и беспомощным. Ухаживая за ним, она поняла, как сильно полюбила его за это время, и поняла, что опасалась за его жизнь. Именно она послала за королевским лекарем, посетившим в то время Нортгемптон.

Элейн сидела у постели Джона и гладила ему лоб, когда вошла Ронвен. На мгновение она посмотрела на женщину, не веря глазам своим и оцепенев, а потом кинулась в ее объятия. Но если Ронвен надеялась, что они с Элейн будут сидеть и смотреть, как умирает Джон Честер, ее ждало разочарование. Элейн явно была готова приложить все силы, чтобы спасти жизнь мужа, она рыдала и молила Ронвен о помощи, и Ронвен, не в силах отказать своей любимице, села рядом со своим врагом, причинившим ей столько страданий, и с этого момента, как никогда, стала бороться за его жизнь.