Видение в голубом

— Не только несправедливо — нетерпимо! — заявила Джемма.

Луиза во все глаза смотрела на нее.

— Ты не считаешь меня слишком самонадеянной, если я приехала в Лондон с надеждой быть принятой в светском обществе, самом избранном?

Говорила Луиза неуверенно и робко, что было ей не присуще, и Джемме это не понравилось. Безграничная самоуверенность Луизы подчас раздражала, но только не Джемму. И такая перемена в подруге была ей не по душе.

— Избранном, но в каком смысле? Полагаю, хорошие манеры и доброжелательность здесь ни при чем, — заявила Джемма. — Мне известно, как устроено светское общество, известно также и то, что я не вправе судить об этом, поскольку не знаю своего происхождения, но мы ни в чем не уступим им, этим высокомерным и заносчивым дамочкам, которые думают, что могут решать, кто достоин развлекаться во время лондонского сезона, а кто нет.

— Не уступим? — всхлипнула Луиза, оглянувшись в поисках платка. Джемма вскочила и вытянула чистый, отделанный кружевами платочек из ридикюля Луизы, та взяла платок и энергично высморкалась.

— Нет, даже не думай! — Джемма стояла, скрестив руки на груди. — Луиза, меня унижали всю жизнь. Многие девочки в пансионе игнорировали меня, высмеивали, награждали обидными прозвищами. Одна из них однажды вылила мне в кровать ведро с помоями. Мне тогда было двенадцать лет.

— О, как это омерзительно! — воскликнула Луиза. Выпрямившись, она села на кровати. — Неужели кто-то мог совершить такое?

— Ее мучила зависть, потому что учитель танцев восхищался моей грацией, а ее считал неуклюжей. — Джемма едва заметно улыбнулась при этом воспоминании. — Учитель танцев был симпатичным, мы все обожали его.

Луиза слушала, однако по-прежнему выглядела подавленной.

Джемма продолжала говорить:

— Я убеждена, что настоящие леди и джентльмены обладают прирожденным тактом, как их благородные родовитые предки, которые никогда не позволили бы себе ничего подобного. Всегда найдется кто-нибудь, кто попробует дать понять свое превосходство, унизив другого. Но это и есть признак недалекого ума и духовной ограниченности. Если позволить себе, Луиза, обижаться и страдать из-за них, тогда они добились своего.

Луиза вздохнула:

— Но как можно спокойно терпеть подобное отношение? Мне просто хочется, чтобы люди любили меня! — Джемма молчала, и Луиза быстро продолжила: — Я, конечно, эгоистка! Ты столько вынесла, а я болтаю о том, что какие-то две леди выразили мне свое пренебрежение. Прости меня, Джемма, я постараюсь исправиться.

— В этом как раз и состоит весь секрет, — мягко заметила Джемма.

— В чем именно? — Луиза снова вытерла нос.

— Раз ты не нуждаешься в их одобрении, значит, тебя не должно задевать их высокомерно-презрительное отношение. Если ты выказываешь явное равнодушие к их мнению, это начинает их раздражать. Порой таким образом можно добиться своего.

Луиза криво улыбнулась:

— Пожалуй, тогда меня не скоро можно будет увидеть в светском обществе. Однако я учту твой совет и попробую поступать именно так. Спасибо тебе.

Луиза протянула руки навстречу Джемме, и они обнялись. На какой-то миг обеим стало легче от чувства крепнущей духовной близости между ними.

Вид у Луизы был заплаканный, веки опухли, на щеках виднелись полоски слез. Луиза посмотрела на себя в зеркало.

— Придется воспользоваться целой корзиной огурцов, — предположила она мрачным тоном. — Иначе прислуга заметит, что я плакала.

Джемма рассмеялась.

— Все образуется, — заверила ее Джемма. — А завтра придумаем еще что-нибудь, чтобы поднять себе настроение.

Пожелав Луизе спокойной ночи, Джемма ушла к себе в спальню и предалась размышлениям.

Лорд Гейбриел наконец-то в Лондоне. Он прочтет ее письмо и ответит ей. Но когда?

Завтра, может быть, она это выяснит.