Поверь в мечту

– Я хочу тебя, – прошептал Спенс, лаская ее тело. – Я хотел тебя с первой нашей встречи.

Он приподнял ее, и она обвила руками его шею, прижимаясь нежными округлостями своего тела к стальным мышцам. Мысли ее путались. Была ли в его словах правда? Кинкейд наклонил голову и слизнул соленые брызги с ее груди. Язык его описывал неторопливые круги, приближаясь к соску. Тори выгнулась, дрожа от напряжения, и, когда он наконец схватил губами сосок, она вскрикнула, вцепившись в его волосы, словно боясь, что он исчезнет.

– Расслабься, милая, – шепнул Спенс, не отрываясь от ее груди.

Он, наверное, шутит. Как можно расслабиться, когда он делает с ней нечто совершенно непристойное – и замечательное? Спенс оперся спиной о гладкую поверхность скалы и притянул к себе Тори. Колено его раздвинуло ей бедра. Положив ладони на ее круглые ягодицы, он слегка приподнимал ее, так, что она скользила по его ноге – вверх-вниз. Она оказалась еще более чувственной, чем он ожидал. Она стонала и вздрагивала в его руках.

Но как только ладонь его коснулась верхней части ее бедер, Тори крепко сомкнула ноги.

– Не прячься, Тори. – Он ласкал нежную кожу – осторожно, так, как это делали теплые волны моря. – Откройся для меня.

Она прижалась щекой к его плечу и послушно развела бедра. Губы Спенса скользили по ее лицу, а пальцы играли завитками волос внизу живота. Вот рука его коснулась самого интимного ее местечка, и от сознания, что никто не делал этого прежде, никто не слышал стона, который сорвался с ее губ, Спенс едва не достиг разрядки. Он смотрел на ее запрокинутое лицо, на капельки воды на груди, на разметавшиеся волосы и уговаривал свое тело подождать – нужно дать Тори к нему привыкнуть. А Тори, удивленная и благодарная, раскрылась навстречу его ласкам. Никогда прежде не была ее жажда столь близка к насыщению.

Спенс осторожно ввел палец в горячую глубину ее тела. Боже, какая же она маленькая! Он не хотел причинять ей боль – но что же делать… Он двигался вглубь, растягивая нежную плоть до тех пор, пока не увидел на ее лице гримасу боли и удивления. Тогда он торопливо вынул пальцы, и рука его заскользила по тому маршруту, который – он знал наверняка – принесет ей быстрое наслаждение. Так он и делал: вторжение чередовалось с отступлением, но каждый раз он продвигался на дюйм глубже, подготавливая ее к знакомству со своей восставшей плотью. Кинкейд смотрел в лицо Тори и видел, как растет ее страсть. Наконец пальцы его ощутили теплую влагу – сладкий мед, изливавшийся из глубин ее женского естества. Теперь она готова. Он вновь подхватил жену на руки и вынес на берег, осторожно опустив на разбросанную одежду. Тори, похоже, и не заметила, что волны вокруг сменились ветром и песком. Она по-прежнему обвивала руками его шею, щеки ее горели. Спенс вздохнул и осторожно направил свою пульсирующую плоть в тело жены. Впервые он ощущал… страх? Или сожаление? Так не хотелось причинять ей боль. Но и другое чувство жило в его душе: восторг – ибо это была девственница, его девственница… Тори ждала – ее желание переросло в первобытный голод. И вот теперь, после первого прикосновения, он колебался. Она не понимала причины и не хотела больше ждать. Повинуясь древнему инстинкту, она обхватила ногами талию мужа и, подавшись вперед, насадила себя на его плоть. Острая боль пронзила тело, и экстаз мгновенно сменился ужасом. Тори разомкнула руки и упала на песок, надеясь избавиться от того, что соединило их тела в единое целое. Спенс не шевелился, его тяжесть удерживала ее на месте.

– Ты в порядке? – Голос, наполненный искренней тревогой, унес часть страха, и Тори опомнилась. Нет-нет, она не будет вырываться и не сбежит, не доведя до конца то, что должно быть завершено. Совладав с голосом, она прошептала:

– Все хорошо.

– Я не хотел причинять тебе боль. Но Господь свидетель, без этого не обойтись. – Спенс ласково касался губами ее щеки. – Посмотри на меня, Тори. Скоро станет легче.

Он начал подниматься, освобождая ее, до тех пор, пока внутри Тори не осталась лишь небольшая его часть. Она вздохнула было с облегчением, но тут же закусила губу – он опять устремился внутрь, и плоть ее болела, и снова он то опускался, то поднимался. Кинкейд нашел ее губы, и язык его повторял ритм движений. И скоро боль отступила – он сам же и залечил нанесенную рану. Движения ускорялись, и она обхватила его плечи, стремясь прикоснуться к нему всем телом. Она открыла глаза и взглянула в лицо Спенсу. Ее удивило, что его красивое лицо искажено болью. Неужели она могла причинить ему боль? Но вдруг догадалась, что дело в другом – он сдерживает себя, чтобы доставить ей удовольствие, и, по-видимому, это не просто. Держась за его плечи, она приподнялась. Теперь они поменялись ролями: Спенс замер, а ее бедра описывали круги, приближались и удалялись. Она запустила руку в его темные волосы, ласково пропуская сквозь пальцы волнистые пряди.

– Тори… – это был скорее стон, чем слово. Девушка чувствовала, как дрожат от напряжения его мышцы, но он сдерживался, позволяя ей открывать для себя новый мир чувств и удовольствий. Он такой добрый, такой нежный. Наконец он тоже начал двигаться – это были медленные, долгие и глубокие движения. Он менял ритм, помогая Тори найти свой, и в конце концов движения их стали гармоничны, тела и взгляды слились. Тори чувствовала, как приближается нечто, и напряглась и постаралась двигаться быстрее, чтобы приблизить это незнакомое, долгожданное. Но оно ускользало.

– Я не могу, – задыхаясь, прошептала она.

– Можешь. – Он коснулся ее губ. – Просто расслабься. Забудь обо всем.

Забыть сомнения и страх? Невозможно…

– Доверься мне, Тори.

Он взял ее лицо в ладони, прижался губами к ее губам, и они вновь закачались в древнем, как мир, танце. И постепенно реальность стала куда-то исчезать, и остались только она и он и то, что вновь росло внутри. Тугая волна поднялась и взорвалась миллионами ярких брызг. Тори закричала, каждый нерв ее тела, каждая мышца напряглись, захваченные горячим потоком экстаза. Она смутно ощутила еще один толчок и напряжение его тела. Прохрипев ее имя, Спенс тоже достиг пика. Слезы счастья затуманили глаза Тори. Это так прекрасно – и именно этого не хватало в ее жизни. Не хватало Спенса Кинкейда. Он все еще держал ее, крепко прижимая к себе. А Тори старалась запомнить этот момент, это ощущение счастья и умиротворенности. Руки его задвигались, и вот уже ладонь нежно накрыла ее грудь. Тори открыла глаза: он смотрел на нее и улыбался. Это была улыбка глубокого удовлетворения… так улыбается завоеватель, получивший очередную победу, или кот, съевший сметану. И словно холодный туман, в душу Тори стали возвращаться нерадостные мысли. Спенсер Кинкейд растопил Принцессу Ледышку. Он добился своего – она отбросила остатки гордости и отдалась ему. Солнце померкло. Она поверила его лжи. Ведь это не любовь. Это… вожделение. Он хотел унизить ее, доказать, что она подвержена низменным страстям, что не устоит перед искушением. И она не устояла. Теперь ей было стыдно при мысли о том, что она делала, и за все эти слезы и стоны. Тори попыталась освободиться от ставшего вдруг тяжелым и чужим тела Кинкейда.

Спенс глубоко вздохнул. Ее неожиданное движение вновь разбудило его желание. Он все еще был там – в ее влажной сладкой глубине. И он опять хотел ее. Никогда прежде желание не возвращалось так быстро. Но с ней все было не как прежде. Спенс затруднился бы сказать как и почему, но точно знал: то, что произошло между ними, – не просто акт, соединение тел ради удовольствия. Нет, было нечто еще, нечто большее… Он прижался лицом к ее груди и тихо прошептал:

– Я знал, знал, что это будет прекрасно.

И услышал в ответ срывающийся от гнева голос:

– Пустите меня, мистер Кинкейд!

Спенс замер. Что случилось? Он приподнялся на локте, ошарашено глядя в ее лицо. Что-то не так – но почему?

– Я думал, вы собирались звать меня Спенсом.

– Я предпочитаю называть вас мистер Кинкейд. Это помогает удерживать все на своих местах и видеть вещи в истинном свете.