Пленница французского маркиза (Книга 1)

Но раз он сказал "антре", Соня ведь может войти. Странно, почему вдруг она так оробела?

Но едва княжна вошла, а Разумовский понял, что это именно она, как тут же отвернулся и закричал:

- Нет, нет, вы не должны меня видеть. Пожалуйста, Софья Николаевна!.. За что-то меня наказал бог. Наверное, за то, что я пожелал для себя невозможного...

- Это вас наказал не бог, а я, - тихо проговорила она. - Нечаянно.

Признание вырвалось у неё против воли, но в последний момент она все же дрогнула, сказала, что якобы этого не хотела.

- Нет, не нечаянно, я вас обманула. Я сделала это нарочно.

В первый момент он ей не поверил. Усмехнулся: мол, успокаивает, будто он - красна девица. Но потом взглянул искоса на её лицо и понял, что Сонино признание что-то такое означает, как-то она и вправду это сделала, но как?

- Но за что? - он спросил не совсем то, что хотел, и повернул к ней свое обезображенное лицо. - Я вас обидел? Это какое-то колдовство?

Она даже не оскорбилась. Неужели он считает её колдуньей? Или ведьмой? Что-что, а по части нечистой силы она небольшой знаток.

Конечно, после случившегося Разумовский вполне может её в чем-то этаком подозревать. В общем, пребывая в смятении, она ему ничего не говорила, и граф истолковал молчание княжны по-своему.

- Получилась как бы сказка наоборот: вместо того, чтобы расколдовать чудовище своим поцелуем и превратить его в принца, красавица превратила принца, а точнее, графа, в чудовище...

- Перестаньте! - не выдержала Соня. - Все происходило совсем не так, но сейчас, наверное, уже не нужно ничего объяснять.

Она достала из кармана баночку с мазью и поставила на столик у его кровати.

- Вот, достаточно намазать один раз, и к вечеру все пройдет.

Чтобы не расплакаться, она повернулась и быстро пошла к двери.

- Погодите! - Разумовский подошел и взял Соню за плечо. - Зачем все-таки вы это сделали?

- Я хотела... хотела, чтобы вам не пришлось самому отказываться от невесты и тем ставить себя под удар Шарогородской - она ужасно мстительна и могла бы испортить вам всю жизнь. Я хотела, чтобы эта семья сама от вас отказалась. Думала, тогда они не стали бы вас преследовать...

Она горько разрыдалась.

- Бедная девочка! Вы проделали это для того, чтобы по возможности спасти меня от гнева императрицы, к которой могла бы обратиться Екатерина Ивановна?

Соня молча кивнула.

- И ведь у вас получилось! Подумать только, мне такое и в голову бы не пришло!

Он повернул её к себе, и Соня уткнулась в грудь Леонида, продолжая всхлипывать.

- К вечеру, говорите, все пройдет?

Соня опять кивнула.

- Вот тогда и увидимся. А сейчас идите и ни о чем не печальтесь: впереди нас ждет долгая, счастливая жизнь, если, конечно, бог даст... Мне все-таки неловко представать перед вами в таком виде.

Соня вышла из комнаты графа как сомнамбула и поплелась к себе в комнату, не в силах привести в порядок свои мысли: почему вдруг она ввязалась в это дело? Разве она полюбила Разумовского всем сердцем, как всегда втайне о том мечтала?

То есть, о любви вообще, не о Леониде, конечно. Потом, не дождавшись своего принца и не испытав даже влюбленности, она решила, что от природы попросту этих чувств лишена, потому что предназначена судьбой для другого всерьез заниматься наукой, как княгиня Дашкова. Правда, последняя успела и замужем побывать, и родить двоих детей, но не всем, видать, такое дано...

Теперь же... Господи, да она пошла на преступление ради любви. Не зная, что это любовь и есть. Почему вообще она не рассуждала прежде, не подумала обо всем: прилично ли это, достойно, а просто кинулась действовать? Неужели она так глупа? В один момент забыть все правила приличия, и все, чему её учили! Что же подумал о ней Разумовский?

Соня настолько извела себя собственными упреками, что уже готова была, кажется, поехать к Шарогородским, чтобы все им рассказать, повиниться, снять с графа подозрение в том, что он якобы болен дурной болезнью...

Она даже оставила приотворенной дверь в свою комнату, чтобы слышать, когда вернется брат и расскажет, что он все уладил, что Разумовского простили, и теперь его свадьбе ничего не мешает.

Соня доставила Леониду такие муки, что он теперь ни за что её не простит, а то, что он говорил ей, это всего лишь из жалости. Просто как мужчина он не мстителен. По крайней мере, считает выше своего достоинства мстить женщине...

Она и представить себе не могла, что предмет её раздумий сидел в это время в комнате брата, уставившись вдаль мечтательным взглядом, и улыбался своим мыслям. Что он забыл даже о заветной баночке с мазью, которую принесла ему Соня, а только покачивает головой и повторяет вслух еле слышно:

- Какая девушка! Какая удивительная девушка!

Наконец в прихожей послышались голоса, и Соня метнулась туда, но это оказалось, вернулась из лавки маменька, невероятно возбужденная и довольная собой.

- Как у лавочника вытянулось лицо, когда он увидел, сколько у меня денег! - рассказывала она Соне, позволяя Агриппине, кстати, невероятно уставшей - в прихожей стояла доверху набитая корзина, которую прежде в лавку-то и не брали - раздеть себя. - Представляю, как у него уже вертелся на языке отказ: мол он не может столько давать в долг, и вдруг! Я не только расплатилась с ним, и заплатила за все, что купила, а и дала ему на чай...

- Лавочнику - на чай? - рассмеялась Соня. Она представила себе дородного, вальяжного купца Меньшова, который и за прилавок-то становился, когда его лавку посещали особы знатные, чтобы услужить им лично.

- Ты права, - ничуть не смутилась княгиня. - Он на эти деньги, думаю, и от себя добавил, - дал нам ещё кое-что. Коробку твоих любимых конфет. Сказывал, вчера из самой Франции ему доставили. Мол, низкий поклон Софье Николаевне.

Она посмеялась конфузу Меньшова, который в последнее время, как казалось княгине, и кланялся ей не так почтительно, как прежде. А потом спросила деловито:

- Граф из комнаты не выходил?

- Не выходил, - сказала Соня и, конечно, не стала уточнять, что это она к нему ходила.

- Понятное дело, переживает. Этакий афронт27! Как думаешь, прав Мартин Людвигович, у него все пройдет?