В твоих объятиях

Но как сказать этой женщине, что он полностью переменил свое мнение о ней? Что он больше не думает о ней как об убийце, а видит в ней просто красивую женщину; с которой хотел бы заняться любовью?

Если он такое скажет, она разорвет его в клочья. И поделом ему.

И как ему попросить у нее прощения за свое отношение к ней в самом начале? Он изменил обращение с ней, но она отреагировала на это каменным молчанием! За последние два дня он пытался заговорить с ней об ее отце, об их ранчо, о ее доме в Алабаме и десятке других вещей, а она отвечала бурчанием, односложными восклицаниями или молчанием.

Его слова, что он поверил ей и сделает все от него зависящее, чтобы доказать ее невиновность, не пробили стену, возведенную ею вокруг себя. Теперь, когда она решила вернуться и заручилась его обещанием отыскать Чока Джиллета, Виктория, казалось, потеряла всякий интерес к тому, что с ней будет.

Ирония состояла в том, что он наконец искренне поверил в ее невиновность. Виктория была борцом, она никогда не сдавалась. Она не смогла бы с таким спокойствием отнестись к возвращению в Бандеру, если бы не знала, что невиновна, если бы не поверила абсолютно, что Тринити сможет отыскать Чока Джиллета. Тринити не знал, жив ли еще Чок Джиллет, но если жив, он поклялся себе, что обязательно его найдет. Виктория не пойдет на виселицу.

– Он не должен быть там один. – Они кончили обедать, и Виктория уставилась на маленькую точку далекого костра. – С ним может случиться все, что угодно... и мы этого не узнаем.

– Пока мы видим по вечерам его костер, с ним все в порядке.

– Я была уверена, что к этому времени он сдастся и вернется в «Горную долину». – Виктория была искренне встревожена.

– Мальчишки вроде Рыжего не сдаются. Не в его возрасте. Следовать за нами стало сейчас самым важным в его жизни.

– Ты когда-нибудь был таким?

Был ли он когда-нибудь таким, как Рыжий? Таким зеленым, чувствительным, таким полным жизненных соков? После стольких лет охоты на убийц, после того как он научился никому не доверять, ни во что не верить, не позволять никому приблизиться, казалось невероятным, что когда-то он был таким молодым, полным энтузиазма, готовым страстно верить, поступать согласно своей вере, жаждущим принести свою жизнь на алтарь любви...

А что было теперь у него внутри? Пустыня неверия, обмана и разрушения. С какой стороны ни посмотреть, он губил жизни. Он взял на себя роль и судьи, и присяжных и не позволял никаким воззваниям к милосердию влиять на свои решения.

Внезапно он испытал глубокое отвращение к себе. Он все еще верил в свои побудительные мотивы, верил в эту работу, которую нужно было делать, но больше не хотел ею заниматься. Она слишком дорого ему стоила. Она выжгла его душу. Он все бы отдал, лишь бы снова стать тем юным мальчишкой, но было поздно.

– Когда-то.

– Это сделала Куини?

Тринити вздохнул и почувствовал, как стена, охранявшая его прошлое, начала крошиться.

– Да.

– Она была очень красивой?

– Она была самой красивой женщиной, какую я знал. И самой злой.

Тринити поднял глаза на Викторию, но она не смотрела на него. Она изучала маленькую прореху на своей блузке. Внутреннее напряжение ушло. Сочувствия он бы не вынес.

– Мне было шестнадцать. Я думал, что я какой-то особенный, что никогда не было такого молодого человека, как я. Я достиг нынешнего роста и не был тощим, как большинство подростков. Девушки роились вокруг меня.

Но я устремил глаза на певицу из данс-холла. Она называла себя Куини и была королевой Сан-Антонио. Мужчины каждую ночь сбегались на нее посмотреть, но она держала их на расстоянии.

Можешь теперь представить себе, что я почувствовал, когда однажды вечером Куини подошла ко мне и попросила купить ей напиток. Я продал бы душу тут же на месте, чтобы купить ей все, что она пожелает. Мы сидели и разговаривали, пока не пришло время ее следующего номера. На ранчо я возвращался как на крыльях.

Когда через какое-то время я снова приехал в город и она пригласила меня за свой столик, я совершенно потерял голову. Я начал говорить о женитьбе. Но Куини сказала, что я еще слишком молод. Я виделся с ней каждую ночь на протяжении двух недель, пока не убедил ее. Но она настояла, чтобы я прежде познакомил ее с отцом.

Виктория отчаянно пожалела, что не знала Тринити до того, как горечь разъела его душу. Она легко могла представить, как он раскачивающейся походочкой идет по городу, гордый, как павлин, страстно жаждущий доказать свою мужественность.

– Что сказала на это твоя мать?

– Мама умерла, когда мне было двенадцать. Папа тогда чуть с ума не сошел: пил, буянил и постоянно ввязывался в неприятности, так что мистер Слокум его уволил. После этого мы отправились в Колорадо и провели почти два года, работая на приисках. Мы не стали богатыми, но папа нашел жилу, достаточную, чтобы вернуться и купить ранчо.

– Какое ранчо он купил?

– «Демон-Ди».

– Но это было ранчо моего отца.

– Я знаю, тамошний шериф рассказал мне. Отец купил его, потому что прежний владелец умер и оно продавалось дешево. Но отец все никак не мог угомониться. Он ездил в город и напивался. Я ездил за ним, чтобы привезти его домой. Он садился в уголке салуна и пил до закрытия. Все знали, что он тоскует по жене, и не трогали его.

Виктория задумалась. Приходило ли отцу Тринити в голову, что сын тоже горюет по матери?

– Мне было скучно дожидаться отца, поэтому я заходил в другие салуны и так познакомился с Куини. Я сообщил отцу, что хочу жениться. Он пытался меня отговорить, но я ничего не слушал. Наконец он согласился пойти со мной посмотреть на Куини.

Поначалу он был о ней невысокого мнения, но Куини умела обращаться с мужчинами, и вскоре папа ел из ее рук. Они отослали меня, чтобы поговорить. Казалось, их разговор длился целую вечность, но на обратном пути отец сказал, что хочет снова с ней поговорить.

Если бы я был поопытнее, я бы уже тогда заметил все признаки надвигающегося... но я был полон мыслей о том, что я мужчина, завоевавший Куини. Папа перестал пить и привел себя в порядок. Когда он в третий раз отправился к Куини, меня он с собой не взял.

Даже тогда я не разобрался, за чем охотилась Куини. Отец тоже. Она каким-то образом узнала, что он вдовец с большим ранчо, и решила выйти за него замуж. Меня она использовала, чтобы подобраться к нему.

Когда отец вернулся домой после этого последнего раза, он сказал, что они с Куини решили пожениться. Он сообщил мне, что Куини двадцать два года, что она слишком стара для такого мальчика, как я.

Но я не понимал ничего, кроме того, что отец украл женщину, которую я люблю. Не знаю, почему я не взял револьвер и не пристрелил его. В голове у меня была такая мысль, но я ограничился кулаками. Может быть, я был крепким парнем для своих шестнадцати лет, но отец был настоящим медведем. Одним ударом он свалил меня на землю.

Я. наговорил ему много вещей, о которых сейчас стыдно вспомнить, а потом убежал из дому. Я не мог видеть их женатыми. Я ненавидел отца так же сильно, как любил Куини.

– Куда ты отправился?

– Снова старательствовать. Это было единственное, что я умел. Год спустя до меня дошел слух, что отец умер. Я не мог в это поверить. Он был всегда таким сильным и здоровым. Я немедленно отправился домой, все время думая о переменах, которые сделаю на ранчо. Ты не можешь себе представить, как я был потрясен, узнав, что отец все завещал Куини.

Но я уже не был тем наивным мальчишкой. У меня было время подумать, пока я искал золото на приисках Колорадо и Невады. Я сообразил, что Куини с самого начала нацелилась на отца. Теперь же я понял, что ей нужен был не отец, а его ранчо. Куини не захотела меня видеть, так что я начал расспросы.

Я выяснил, что отец умер, когда они были в Галвестоне. Кажется, он отравился устрицами. Я сразу понял, что отца убила Куини. Он терпеть не мог устриц.

Никто меня не слушал. Отец умер в Галвестоне, значит, это не касалось никого в Бандере. Куини стала дамой, и все говорили, что теперь она в трауре, что она по-настоящему любила моего отца. Она говорила, что отец был очень несчастлив, что я не смог ужиться с его новой женой, что я разбил его сердце, когда убежал из дома.