Серебряная рука

Однако и маркиза наделена сильным характером и чувством собственного достоинства. Она прекрасно понимает, что супруг ее предал, а поскольку у нее в жилах течет куда больше королевской крови, чем у него, а, главное, богатство ее намного весомее, она не намерена сдаваться и прикажет своим управляющим заплатить за свое освобождение столько, сколько потребует Арудж-Баба, не торгуясь и не теряя попусту время на переговоры. Если маркиз намерен на этом деле сэкономить, пусть потомится в плену.

— Похоже, мы скоро отправим ее обратно, — развивает свою мысль Осман Якуб, — а вот с выкупом девочки дело сложнее.

Говоря по правде, Анна де Браес сейчас уже не такая девочка, какой ее привезли во дворец. За прошедшие месяцы она поправилась и подросла на добрых три пальца.

— Сейчас ей самое время расти, вот она и тянется вверх, как пшеничный росток перед тем, как заколоситься.

Девочку никто не намерен выкупать ни сейчас, ни в будущем. Маркиз решил, что его семьи это не касается, так как брачный контракт подписан официально и будущий супруг Анны уже получил приданое. Фактическая сторона супружества не имеет значения, ибо в контракте оговорено, что он вступит в силу тогда, когда в организме девочки произойдут изменения, отвечающие законам природы, а они еще не наступили.

Зато в контракте указано, упирается престарелый жених, что родственники сами должны доставить невесту в Рим. Девочку ему не передали, следовательно, условие, записанное в контракте, не выполнено. Правоведы ведут спор вокруг этого пункта. И если Осман не ошибается, прежде чем они примут какое-то решение, могут пройти месяцы и даже годы. А куда девочке спешить?

Осман не видел герцога Герменгильда, но он и так понимает, до чего страшно девочке получить в мужья старика, да к тому же, наверно, астматика с гнилой кровью и французской болезнью. Не приведи Господи, еще уморит малышку. Короче говоря, она должна остаться у Аруджа.

Осман бросает взгляд на своего питомца, который так углубился в чтение, что даже не слышит его разглагольствований. Конечно, Хасан и сам все это знает, но, затевая этот разговор, Осман хотел, во-первых, прервать его чтение и заставить лечь спать, а во-вторых, подтолкнуть его к решающему шагу. Если Хасану рано или поздно удастся уехать в эту свою трижды проклятую Персию, кто будет защищать девочку? Она же останется во власти ведьмы-маркизы и капризов Арудж-Бабы.

Отвар остыл, его можно выплеснуть за окошко: подогревать опасно.

Ночь выдалась сырая, приближается гроза, может, она — предвестница возвращения Хайраддина. Он хитрый лис: предпочитает пересекать море в дурную погоду.

Осман прикрывает створку окна и в задумчивости прислоняется к раме. Почему Хайраддин в своем послании решительно запретил сыну отправляться в Персию? Это он-то, всегда посылающий его в самые тяжелые экспедиции! Осман Якуб был в курсе дела, знал о запрете и приставал к Хасану, чтобы расшевелить юношу и помочь ему излить душу. Но как бы там ни было, а запрет Краснобородого оказался очень кстати. Хасан пока останется дома, вне опасности, и поможет старику задерживать во дворце маленькую Анну де Браес как можно дольше, хотя он и не проявляет к ней особого интереса.

Масло в светильнике почти совсем выгорело, а этот упрямец все никак не может оторваться от своей персидской поэмы. Хочет казаться мудрым, как старый мулла, и загоняет себя, как молодой конь, до пены. Чтобы оторвать его от книги, надо твердо и решительно задать ему вопрос напрямик.

— Нельзя ли нам оставить Анну у себя? Ты ведь имеешь право на свою часть добычи и на свой собственный гарем с женщинами и мальчиками, как и подобает каждому раису!

Многие из тех, кому выпала та же судьба, что и ему с Хасаном, став раисами, визирями, султанами или просто богатыми купцами, содержат свой гарем и развлекаются там. Таких развлечений множество, и Хасану они известны, ведь он провел в гареме почти весь остаток детства. Ну подумаешь, кое от чего ему придется отказаться. Что с того? Да, он не сможет иметь собственных детей, не познает и некоторых радостей, которыми наслаждаются другие. Впрочем, о них и сожалеть не стоит. Осман Якуб был взят в плен уже взрослым, в давние времена, когда он рыбачил у берегов Салерно, и у него даже была жена. Но скольким мужчинам неведомы иные радости, которыми может одарить человека природа? Не говоря уже о радостях интеллекта, для многих на всю жизнь остающихся тайной.

— Я не думаю, что ее можно поместить туда, где находится перегонный куб, хотя помещение там большое. А вот в комнате, где настаиваются эликсиры, она никому не помешает, наоборот даже — поможет мне их взбалтывать и вести точный счет времени по солнечным часам. Как ты считаешь?

Хасан не отвечает. Опять ничего не слышал!

Нет, этому парню надо идти в затворники!

Но сейчас дело не в какой-то необыкновенной сосредоточенности. Даже полубоги иногда позволяют себе отключаться от действительности. Подойдя поближе, Осман убеждается, что, склонившись над своей персидской книгой, принц Хасан просто уснул. Уснул, как ребенок.

Ночь близится к концу, так что в постель ложиться уже не стоит. Осман тихонько прикрывает своего питомца одеялом, а сам выходит в коридор и, защищаясь от ветра старым стеганым плащом, открывает дверь наружу. До его ушей доносится шум моря.

Проверять состояние плантаций трав и кустов в его садах, расположенных на разных уровнях, нет никакой необходимости — там все как следует обрезано, подвязано, прикрыто. Переходя из сада в сад, Осман добирается до четвертого уровня. Нужно воспользоваться последними темными часами суток и собрать несколько ложек маслянистого вещества, выделяемого виверрами. Завтра ему предстоит нелегкое дело — изготовить мускус.

Аруджу безумно нравится это благовоние, а запас его уже подходит к концу. Он сам охотно употребляет его и постоянно одаривает им любимых наложниц, чтобы они умащивали свои тела и клали смоченные мускусом лоскутки в карманы или под подушки. Баба утверждает, что мускус укрепляет его силы в любовных схватках, смягчает его чрезмерную резкость, навевает приятные мысли. И потому он терпит присутствие виверр и даже настаивает на том, чтобы они жили во дворце, — лишь бы его не беспокоили их вонь и ночная возня.

Зато вопли зверьков, напоминающие крик совы, — еще один предлог для капризов маркизы де Комарес, не желающей жить рядом с ними.

— Их крики — дурная примета, — твердит она.

Осман, хорошо разбирающийся во всем, что имеет отношение к сглазу и дурным предзнаменованиям, каждый раз объясняет ей, что это неправда, что виверры не приносят несчастья — они же не совы. Просто и те и другие — ночные существа. Две виверры, которых подарил ему Баба, действительно бодры и веселы по ночам, а днем погружаются в глубокий сон, зарывшись мордочкой в брюшко, как это делают свернувшиеся калачиком кошки.

Предаваясь таким мыслям, Осман добирается до четвертого уровня, где стоит клетка, и видит, как кто-то в темноте тихонько орудует там палкой. Осман неслышно подкрадывается и хватает за руку таинственного злоумышленника. Но это же маркиза!

Какого черта нужно бешеной бабе? Почему она здесь, а не в постели, ведь она так заботится о своем здоровье?!

Перегнувшись через ограду, благороднейшая Шарлотта-Бартоломеа с помощью палки от метлы, к концу которой привязан кусок черепицы, выгребает из клетки экскременты животных. Невероятно, но факт!

Осман обвиняет ее в воровстве: ведь все совершенно очевидно, она поймана с поличным! Но маркиза придерживается иной точки зрения и утверждает, что просто смешно называть воровством самую обычную уборку в клетке зверюшек.

— Обычную? Тогда почему вы делаете это в ночной темноте?

— А ты? Разве ты сам не приходишь сюда по ночам с мешком и совками?

Осман пришел ночью, потому что надвигается буря и ветер может разметать все, что накопилось в клетке. Он здесь для того, чтобы собрать экскременты и спрятать их в надежном месте.

— Ладно. Я тебя опередила, и вообще сейчас не время об этом распространяться. Вот видишь, я уже все собрала и ничего тебе не отдам.