Чернильный орешек

Люси льстиво засмеялась, и Ричард без особой охоты улыбнулся, не желая показаться нелюбезным.

– Все равно, похоже на то, что мой отец не хочет, чтобы я возвращался домой. В письме говорится, что после окончания учебы в Оксфорде я должен буду отправиться в Норвич.

И как раз в этот момент появился Кловис. После обмена приветствиями и раздачи каждому по кубку с вином, Кловис спросил:

– А кто собирается в Норвич? Я услышал эти слова, когда входил.

– Ричард собирается в следующем году, когда завершит обучение в университете, – ответила Люси. – Я пока еще не знаю о цели его поездки туда.

– Мой отец хочет, чтобы я изучал там новые методы торговли одеждой, так, во всяком случае, он пишет.

Кловис вопросительно приподнял бровь, а Люси пояснила:

– Ричард, похоже, воображает, что существует должно быть, какой-то заговор, чтобы держать его подальше от дома.

Кловис улыбнулся.

– Я не видел своего дома уже шесть лет и, возможно, еще шесть не увижу Что до меня, так оно и к лучшему: мне бы в любом месте было куда уютнее, чем дома. Стало быть, ты должен перебраться в Норвич… что ж, по крайней мере, тебе там будет вполне удобно, ведь это – один из богатейших городов страны, хотя и придется немного похлопотать, чтобы найти себе развлечение.

– Как это понять? – поинтересовался Ричард.

– Дело в том, мой дорогой Ричард, что Норвич – это центр восточных графств, а восточные графства – благодатная почва для любой браунистской секты, которую только может выдумать человеческая изобретательность. Если ты пробудешь там год, так они еще и тебя пуританином сделают!

– Ерунда, – весело прощебетала Люси. – Ричард – такой же добрый католик, как и ты.

– Нет, не совсем такой, как я, – задумчиво произнес Кловис. – Но ему придется сменить веру, иначе он совсем рехнется. Там же каждый мужчина – проповедник, а вместо кафедры к их услугам любой перекресток! Ах, наш бедный Ричард, ты и в самом деле пропал!

– Нет, ты, вероятно, преувеличиваешь. Не может на самом деле быть так плохо, – решительно сказал Ричард. – Мой отец никогда не отправил бы меня туда, если бы мне грозила опасность стать сектантом. Вы только представьте себе: один из великого семейства Морлэндов – пуританин!

Даже от одной этой мысли он расхохотался. Люси и Кловис переглянулись, и Кловис почувствовал, что следует сменить тему разговора.

– А как поживает твой сынишка? Надеюсь, с ним все в порядке?

– Да, мальчик прилежно делает уроки, если верить письму. – Ричард нахмурился и добавил. – Он уже станет почти мужчиной, когда я снова увижу его, пожалуй, и вообще меня не вспомнит. Ему уже четыре года.

– Тем лучше, – беспечно сказал Кловис. – В воспитании под отцовским глазом ничего хорошего нет. Родители слишком уж пристрастны, чтобы быть хорошими наставниками.

Это отвлекло внимание Ричарда от его собственных забот к проблемам Кловиса.

– А каковы планы родителей в отношении тебя? – спросил он.

Кловис, учившийся на курс старше Ричарда, вскоре должен был завершить свое пребывание в Оксфорде, и Ричард понимал, что расставание с Оксфордом пугало его друга, поскольку это почти наверняка означало бы и расставание с Люси.

– Меня, разумеется, ждет посвящение в духовный сан, – равнодушно ответил Кловис. – А пока не появится подходящий приход, мне, скорее всего, подыщут какое-то место при дворе.

– Ага, – отозвался Ричард. – Ну и как тебе такая перспектива?

– А кому не понравится жизнь при самом изысканном, изощренном, интеллигентном и очаровательном дворе на всем белом свете? Балы, маскарады, пиры, великолепная живопись, тончайшей работы фарфор, восхитительные сады, очаровательные фонтаны, прелестные дамы…

– А еще эта королева-папистка, – перебила его Люси, – раболепные, льстивые министры, буйные простолюдины и бунтующий парламент.

– Неужели все обстоит именно так? – спросил Ричард.

– Конечно, – ответил Кловис. – Ричард, друг мой, я, видно, еду туда на свою же погибель. Да, я верю, что король наш – добрый, здравомыслящий, благодетельный и благочестивый правитель. Но страной-то он правит так плохо, что не смог бы сделать этого еще хуже, даже если бы постарался нарочно. В Лондоне назревают волнения, а король каждым своим шагом ухудшает дело – отчасти по своей собственной недальновидности, а отчасти из-за дурных советов министров. И тем не менее каждый, кто имеет с ним дело, любит его. Словом, как ты понимаешь, я поеду ко двору и стану боготворить его, как и все прочие. А коли уж я буду есть его хлеб и целовать его руку, то я обязан быть предан королю и в радости и в беде, и жить ради него, и умереть ради него, что бы ни говорил мне мой здравый смысл. О да, теперь я обречен. Я отныне – человек пропащий, Дик.

С минуту Ричард помолчал, с изумлением переваривая услышанное.

– А как же Люси? – осмелился спросить он наконец.

Люси и Кловис тягостно переглянулись.

– Люси едет со мной, – резко ответил Кловис. – Я найду для нее какое-нибудь жилье поблизости и стану навещать ее, когда смогу, что, по-моему, будет удаваться не часто. – Люси не сводила глаз с лица Кловиса, и тот попытался засмеяться. – Она, видишь ли, так же обречена, как и я. Я просил ее, умолял, но она не желает оставить меня и выйти за кого-нибудь замуж, хотя я предлагал ей и приданое, и…

– Кловис!.. – начала было Люси, приподнимаясь.

Кловис повернулся к ней, взял ее руку и легонько усадил обратно в кресло.

– Понимаю, дорогая моя, все понимаю. Бог мой, как бы я хотел обладать твоей смелостью, тогда я мог бы заявить отцу: «Шиш вам!» – и наплевать на свое положение. Я зарабатывал бы себе на достойное житье-бытье в каком-нибудь прибыльном деле. Как бы ты посмотрела на то, чтобы стать женой торговца, жить в комнате над свинарником, самой подметать у себя в доме полы и стирать свою одежду?

– Я поехала бы куда угодно и делала бы что угодно, лишь бы быть с тобой, – произнесла Люси спокойно и твердо.

Кловис на это только сардонически улыбнулся.

– Ну да, это я знаю. Твое мужество я никогда не ставил под сомнение. Только я вот, Люси, недостоин тебя, и это правда.

Наступило молчание. Ричард, переводя взгляд с Люси на Кловиса, внезапно почувствовал, сколь мелочными были его собственные эгоистичные заботы. А еще его охватило странное чувство одиночества из-за того, что сам он никогда в жизни не испытывал такой вот любви. А этой парочке любовь хотя и приносила боль, но зато они были вместе. И что бы ни случилось, они не будут одинокими, каким всю свою жизнь был Ричард.

За окнами уже сгустилась тьма, когда Ричард собрался к себе домой, поэтому Люси забеспокоилась.

– Тут повсюду разбойники. Позволь, я пошлю за мальчиком-факельщиком. Ах, не следовало тебе приходить пешком, Ричард, в самом деле, не следовало.

Ричард, однако, стоял на своем.

– Шпага моя при мне, – сказал он, похлопывая по эфесу. – А безопасность мне обеспечит моя собственная правая рука.

Люси хотела было продолжить уговоры, но Кловис взглядом остановил ее.

– Только тогда уж держись подальше от стен, Дик, и не заходи ни в какие узкие улочки, а не то твоя правая рука и шпагу-то не успеет обнажить. Во всяком случае выучка у тебя хорошая, за это уж, Люси, я могу поручиться. Я повидал его в деле.

– В игре, – поправила его Люси, но больше ничего не стала говорить.

Что ж, ее беспокойство, по крайней мере, заставило Ричарда быть предусмотрительным, и шел он проворно и настороженно, держа руку на эфесе шпаги и постоянно озираясь кругом. Сворачивая за угол на Кэтт-стрит, он заметил на некотором расстоянии впереди от себя две фигуры и на мгновение замер, но тут же расслабился, увидев, что это были никакие не головорезы, а просто мужчина с женщиной, явно люди приличные, сами торопившиеся домой. А спустя еще мгновение он уже стремглав несся по улице к ним, и рука его вытаскивала шпагу из ножен. Дело в том, что когда эта парочка миновала начало какого-то переулка, оттуда на них бросились две темные тени.