Зимняя мантия

– Тебе не следует ехать на эту свадьбу, – заявила Джудит Уолтефу, когда он в тот вечер пришел в их опочивальню и поделился своими намерениями. – Это к добру не приведет.

Уолтеф сдвинул брови.

– Что тебе не нравится в этом браке? Вне сомнения, Ральф и Эмма Фитц Осберн подходят друг другу.

– Слишком хорошо подходят, – огрызнулась Джудит. – Я знаю, что дядя не одобряет дружбу между этими семьями.

– В самом деле? Я ничего такого не слышал. Вильгельм хочет запретить этот брак?

Джудит раздраженно покачала головой.

– Нет, но мать говорит, что он не доверяет де Галу.

– Твой дядя не доверяет никому, в ком не течет нормандская кровь, – резко парировал Уолтеф. – Он оказывает мне почести, а затем окружает меня своими людьми, назначает шерифами обыкновенных наемников и закрывает глаза на их преступления.

Джудит, которая лежала на кровати, встала и оделась. Ее густые волосы закрывали спину. Уолтеф обожал перебирать тяжелые пряди, но понимал, что сегодня не до этого. Он видел, несмотря на мягкий свет свечи, что глаза ее опухли, а кожа имеет серый оттенок. Она тяжело переносила беременность, и он чувствовал себя виноватым.

– Верно, де Гал из рода бриттов, а твой дядя с ними воевал, но это не значит, что надо его подозревать. – Он, прищурившись, взглянул на нее. – Ты ведь никогда не любила де Гала, так?

Джудит подошла к небольшому аналою в углу комнаты и зажгла свечи по бокам образа Пресвятой Девы Марии, сделанного из слоновой кости. Опустилась на вышитую подушку и молитвенно сложила руки.

– Есть куда более достойные люди, с кем бы ты мог водить дружбу, – сказала она. – И более подходящие тебе по положению.

– Ха! – Уолтеф с горечью вздохнул и направился к сундуку, на котором стоял графин, и налил себе вина. В опочивальне всегда держали вино. Если ему хотелось эля, приходилось посылать за ним слугу и потом терпеть нескрываемое презрение Джудит. – Мое положение! Мне кажется, что тебя больше ничего не интересует.

– Кто-то должен об этом заботиться, раз ты сам этого не делаешь, – парировала она, бросая на него сердитый взгляд через плечо. – Ты унижаешь себя, общаясь с конюхами, садовниками и кухарками. Как могут люди тебя уважать, если ты не ведешь себя соответственно рангу?

Презрение в ее взгляде возмутило его.

– Когда я не веду себя как нормандец, ты хочешь сказать?

– Когда ты не ведешь себя так, как подобает человеку благородной крови! – ответила Джудит. – Наши дочери по рождению высокого ранга, а ты водишь их на конюшню и в сараи, ты поощряешь их общение со слугами и солдатами, как будто они им ровня, причем говорят они с ними по-английски! – Она презрительно взмахнула рукой.

Уолтеф выпрямился – он уже не мог сдерживать гнев.

– Выходит, величие статуса покоится на невежестве, – съязвил он. – Ты сама себя приговорила, миледи. Ты – ничто. Пока ты стоишь на коленях и молишься, не мешало бы тебе вспомнить, что наш Господь Иисус Христос родился в семье простого плотника. – Он повернулся и выбежал из комнаты. Он имел полное право ударить ее, и эта мысль заставила его ускорить шаг. Все знали, что Вильгельм Нормандский поколачивает свою жену, если та выведет его из себя. Он знал людей, чьи ремни были в пятнах крови жен и детей. Но Уолтеф был другим.

В опочивальне Джудит боролась с тошнотой, сопровождавшей ее беременность. Она старалась дышать медленно и глубоко, пока сердце не перестало колотиться и тошнота не прошла. Снова повернувшись к аналою, она попыталась найти утешение в молитве, но ей мешали слова Уолтефа о том, что Спаситель был простым плотником.

Она перекрестилась, поднялась на ноги и устало вернулась в постель.

Матильда следила за тем, как отец готовится к отъезду. Стояло прохладное сентябрьское утро. Туман стелился низко, оставляя чистые, как бриллианты, капли на паутине, запутавшейся в перекладинах забора, отделяющего конюшню от внутреннего двора. Но Матильде было не до красот природы, она не сводила глаз с отца, уезжающего вместе со своим другом и бросающего ее.

Он подобрал поводья, сунул ногу в стремя и вскочил в седло. Солдаты из его свиты тоже оседлали лошадей, смеясь и дружески перебрасываясь словами. Ральф де Гал выглядел впечатляюще в алой тунике с блестящей оторочкой, перевязью через плечо, на которой висел охотничий рог, украшенный серебром.

– Папа скоро вернется, – попыталась утешить ее Сибилла, крепко держа девочку за руку, чтобы та не вырвалась и не кинулась к отцу.

– Я хочу с ними. – Нижняя губа Матильды задрожала.

– Надо немного подрасти, золотко. – Сибилла ласково погладила ее по темно-рыжим кудрям.

Уолтеф натянул поводья. Матильда уже было решила, что он забыл про нее, но он поискал их глазами и подъехал поближе.

– Дай мне ее, – попросил он Сибиллу. Наклонившись, он взял Матильду на руки и посадил перед собой.

На одно прекрасное мгновение девочка решила, что она поедет с ним. Она откинулась назад и положила голову на белую меховую оторочку его плаща.

– Обещаю, я скоро вернусь, милая, – сказал он, обнимая ее.

– Я хочу с тобой, – надула губы Матильда.

– Сейчас нельзя, но, когда я вернусь, обещаю, что буду ездить с тобой и Хани, сколько ты захочешь.

– Сейчас, – настаивала Матильда, и у нее снова появилось то же ужасное чувство, что и вчера, когда она начала кричать и никак не могла остановиться.

– Мне взять ее, милорд? – предложила Сибилла, протягивая руки, и Матильда приготовилась вопить и лягаться.

Уолтеф покачал головой.

– Все хорошо, я немного проеду с ней по дороге. Кто-нибудь из моих людей привезет ее назад.

Сибилла кивнула и, хотя она волновалась, виду не подала и отступила на шаг. Уолтеф пустил лошадь рысью и скоро опередил других всадников. Когда де Гал хотел его догнать, он махнул рукой, останавливая его.

– Теперь, – тихо сказал он Матильде, наклоняясь так низко, что его борода щекотала ей ухо, – будешь ты вопить или нет, но мне нужно оставить тебе. Я знаю, ты не хочешь, чтобы я уезжал, но я не могу, ты еще ребенок, не понимаешь…

– Я не ребенок! – выкрикнула Матильда и повернулась, чтобы посмотреть на отца возмущенным взглядом синих глаз.

Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

– Ну, конечно, ты совсем большая девочка, – согласился он, – и ты будешь терпеливо ждать, когда я вернусь домой.

Матильда нахмурилась. Противное чувство гнева все еще копошилось внутри, но слова отца о том, что она «большая девочка», дали ей силу сдержаться и согласно кивнуть. В награду он снова ее обнял и поцеловал. Так она и ехала в его седле через весь город. Люди стояли в дверях своих домов и смотрели, как они проезжают мимо. Раздались крики «Да благословит Бог нашего господина и юную госпожу!» Отец отвечал им по-английски и бросал горсти мелких серебряных монет. У Матильды снова потеплело на душе.

Отец перестал бросать монеты, когда они проезжали мимо замка и сердитых часовых в латах и кольчугах. Их приветствия были короткими и недружелюбными. Ее отец отвернулся, и, хотя Матильда не понимала почему, она чувствовала, что тут что-то неправильно.

Едущий за ними Ральф де Гал кланялся горожанам и заигрывал с женщинами.

– Тебе надо поставить на место этих солдат де Сайя. – Он попытался дать совет. – На твоем месте я бы из горла вырвал у них уважение к себе.

Лицо отца потемнело. Она знала, что он сердится, но не понимала почему и на кого. Предупреждающе взглянув на Ральфа, отец покачал головой. Потом наклонился над Матильдой.

– Тебе пора возвращаться, дорогая, – пробормотал он. – Сибилла, наверное, уже беспокоится, куда это мы подевались. Да и мама тоже. – Он поднял ее и передал одному из сопровождавших.

Подбородок у Матильды задрожал, но она не заплакала – отец одарил ее улыбкой.

– Ты моя храбрая девочка, – похвалил ее отец. – Я вернусь – ты соскучиться не успеешь… обещаю.

Матильда чуть шею не вывернула, глядя вслед отцу, пока тот не исчез из виду. По дороге домой она махала рукой людям, те тоже махали ей, но девочку это уже не радовало.