Куртизанки

А в старом епископстве Штолпен, в те времена хорошо укрепленном четырехбашенном замке, для охраны опасной государственной преступницы был посажен целый гарнизон из сорока солдат с четырьмя унтер-офицерами и капитаном Лаутербахом во главе, а еще один капитан. Хайнекен, получил задание постоянно следить за графиней. Основные пункты инструкции по содержанию графини составил лично Август. Она была исключительно суровой и полностью отрезала графиню от внешнего мира. Она жила в доме, одна сторона которого выходила на замковую церковь, а другая – на так называемую башню Иоганна. Она приехала со свитой из пяти человек: камеристка, стряпуха, повар, накрывальщик и истопник – и занимала оба этажа дома. Она привезла с собой немало ценностей в виде одежды, серебряной посуды и украшений.

Вскоре после прибытия она снова тяжело заболела, и, как замечает Хайнекен, «за ней ухаживали как нельзя лучше...»

Из документов можно предположить, что когда сознание возвращалось к ней, а жуткие головные боли продолжали преследовать ее при этих приступах, когда после бесконечных часов тягостного бреда она хоть немного приходила в себя, она начинала жалобно плакать, а когда ее пытались утешать, она говорила: «Чем же я так прогневала Бога, что попала в руки моих врагов?! Я не могу вернуть документ, которого у меня больше нет и который король сам мне отдал. Кто же мог знать: то, что он подарил мне от всего сердца, теперь стало предлогом, чтобы лишить меня чести, здоровья, рассудка и свободы».

Едва оправившись от приступа, она во многих своих письмах горько жаловалась на судьбу, на мелкие пакости, чинимые стражей, и предупреждала свою мать, чтобы она никоим образом не противодействовала воле короля, что могло бы усилить и удлинить ее страдания. Она не могла поверить, что сама виновата в своем несчастье, «как будто дверь захлопнулась, и жизнь моя будет разбита, если мне не удастся раскрыть ее, однако мне не удается сосредоточиться на том, что необходимо сделать в первую очередь...»

Никак нельзя осуждать ее за то, что она не отдавала себе отчета в своих словах, хотя ей и было известно, что все ее письма просматриваются и Вацдорф жаловался Августу, что графиня плохо о нем отзывается. А Флемминг, успокаивая его, писал, что «все это ничего не значит, пусть себе выступает, главное, что Вы честный человек».

В Дрездене не оставляли надежды найти пресловутый документ, который король хотел во что бы то ни стало получить обратно, его продолжали искать повсюду. Поступили сведения о д'Ошармуа, и к его королю, которого засыпали обещаниями, отправили прошение повлиять на подданного, чтобы тот отдал бумаги. Однако документа среди них не оказалось. Обращались также к брату сидящего в Шпандау Рантцау, который после недолгого запирательства сообщил, что запечатанный пакет на имя баронессы фон Гойм находится в архиве Драге. Он выдал затем этот пакет, в котором оказался подписанный Августом 12 декабря 1705 г. документ о пожизненных привилегиях графини, который король тотчас уничтожил. Летом графиня узнала об этом и написала Левендалю, что теперь ее судьба полностью в руках людей, так как, «слава Богу, у них, кроме совести, есть еще чувство справедливости».

Ведь в самом деле, теперь было совершенно непонятно, почему Август, получив этот документ и уничтожив свидетельство своего вероломства, не освобождает графиню, если только не допустить, что таким образом он хотел отомстить ей...

В начале ее жизни в Штолпене она могла сама распоряжаться своими средствами, затем были назначены кураторы и комиссия для составления описи. Однако Анна не дала им никаких сведений. Август хотел получить обратно как дома в Дрездене, так и Пильниц, что и было предложено ей в обмен на определенную сумму, несмотря на ее возражения. Она ожесточенно сражалась за свое состояние, и ее письма наполнены жалобами и сетованиями на учреждения и ведомства, с которыми ей приходилось иметь дело. По рескрипту от 10 августа 1720 г. у нее было отнято денежное содержание «из-за ее вызывающего поведения и склочного характера»: она не хотела подписывать счета за свое содержание, куда входили расходы на детей, а предпочитала, чтобы деньги отдавали ей на руки.

О воспитании детей она стала заботиться тотчас, как только представилась возможность. Что касается сына, то она дала четкие указания, как быть. А насчет дочерей, которые в 1721 г. из Депенау, где о них заботилась старая госпожа фон Брокдорф, были перевезены в Дрезден и отданы на воспитание к жене обергофмаршала фон Левендаля, она вела оживленную переписку со своей матерью. Обе дочери выгодно вышли замуж соответственно в 1725 и 1730 г.: старшая за главного сокольничего – графа фон Фризена, младшая – за главного королевского казначея поляка графа Мошинского, и обе получили по 100 000 талеров из средств своей матери, заявив об отказе от ее наследства.

Так как графиня фон Козель отказывалась давать сведения о своем состоянии, которое должно было остаться детям, власти повсюду допытывались, где находятся ее ценные бумаги и драгоценности. Они обращались к ее камеристке Рост, которая была с ней в Берлине, к Перлхефтеру, который помогал ей при упаковке, а также к тем, кто находился рядом с ней в многомесячной ссылке, чтобы узнать, где она держит свои сокровища и расписку д'Ошармуа. После этого она и ее жилище были тщательно обысканы в течение двух дней, однако не было найдено ничего существенного, за исключением 47 дукатов в сахарнице, а ведь в соответствии с инструкцией у нее не должно было быть наличных денег...

Ответственность за неудачу обыска свалили на гарнизонного лейтенанта Хельма и его лакея Геблера. Оба были тотчас арестованы и сурово наказаны.

Наконец Перлхефтера вынудили выдать ценности и бумаги графини, рассеянные повсюду: в Дрездене, Депенау, Берлине, Гамбурге и в разных других местах. Удалось завладеть находящимися в Теплице и Дрездене сундуками и ящиками, а мать графини госпожа фон Брокдорф согласилась на выдачу находящихся у нее вещей на следующих условиях: все документы и письма, как и все ценности, которыми обладала графиня в виде капитала, драгоценностей и мебели, должны быть проданы, векселя погашены, а капитал должен быть частично употреблен на покупку дворянского или любого подходящего имения в Саксонии. Контроль за средствами должен быть передан кураторам, а прибыль должна быть разделена в определенной пропорции между графиней и ее детьми. Если будет куплено поместье, графиня должна там проживать. А до этого король должен предоставить ей подходящее жилище. При освобождении графини король должен поклясться, что отказывается от мести и что она никогда не будет изгнана из предоставленного ей имения и местности, за исключением того случая, когда ей будет предоставлено что-то другое. Графиня никогда не приедет в то место, где будет находиться король. Без королевского разрешения она никогда не осмелится, кроме лично ей принадлежащих вещей, ничего продавать, дарить или отдавать в залог до конца дней своих и в случае смерти. Ни при каких условиях, устно или письменно, никогда более не будет вмешиваться в государственные или любые другие дела. А также не предпримет никаких действий, которые могли бы королю, его слугам или другим частным лицам доставить неудовольствие, неприятности, ущерб, неудобство или вызвать невыгодные слухи. Не выходить замуж и не обручаться против воли короля. Если же ей будет позволено выйти замуж, то все вышесказанное касается ее мужа и детей. Если же она нарушит хотя бы один из этих пунктов (и это переходит на ее детей), она теряет все свое состояние.

Выполнение этих обязательств было собственноручно подтверждено «Нашим Королевским Словом» 16 декабря 1723 года.

Однако графиня уже достаточно хорошо знала цену торжественным обещаниям короля, чтобы поверить в это новое «Слово». После всего случившегося у нее не было никакого оружия против него, так что теперь ему нечего было бояться. Он уже два раза обманул ее и мог повторить это и в третий раз. В свете этой ситуации она и действовала и не давала никаких сведений о том, где еще спрятаны принадлежащие ей ценности, и отказывалась от содействия в выдаче спрятанных в Берлине ящиков. Однако после довольно долгих и утомительных переговоров правительству удалось завладеть находящимися в Берлине и Гамбурге вещами, а также теми, которые были доверены д'Ошармуа. Пропало только то, что было украдено полковником Вангенгеймом. В целом все отданное самой графиней и найденное без ее участия стоило более 66 000 талеров. Все ее состояние оценивалось в 625 000 талеров.