Во власти твоих глаз

– Мне так жаль, – тихо сказала Брук.

– Не жалейте меня, моя дорогая. Ибо у меня остались мои воспоминания. – Он похлопал ее по руке. – Но я скажу, что вы знаете, что такое любовь.

Брук свела брови, а мистер Джеффрис продолжал:

– Вспомните, что вы чувствовали, прощаясь с Джоселин и Шеннон?

– Было грустно расставаться с друзьями. И разве это любовь?

– Видите ли, моя дорогая, если бы вы не любили их, разлука не огорчала бы вас, и вам было бы безразлично, что случится с ними.

– Это правда. И все же любовь между мужчиной и женщиной должна быть другой.

Мистер Джеффрис снова похлопал ее по руке.

– Любовь такая же, но отличается тем, что она сильнее. Пусть это вас не беспокоит, моя дорогая. Вы поймете, когда влюбитесь, – заверил он, вставая. – Извините меня, усталые косточки старика должны отдохнуть. Как я понимаю, мне отвели ту же комнату?

Брук кивнула.

– Тогда я удаляюсь, и мы увидимся, когда наступит пора отправиться в церковь. – Он направился к двери, но остановился и достал что-то из кармана. – Я чуть не забыл. Джоселин прислала вам письмо.

Брук улыбнулась в радостном предвкушении. Она просто не могла сдержать улыбку. Ее уныние неожиданно исчезло, как только она взяла конверт.

– Я вам так благодарна, что привезли мне письмо, – сказала она, следуя за ним в свою комнату. Теперь у нее был адрес подруги, и она, наконец, сможет поддерживать связь с Джоселин и сообщать ей обо всем, что происходит.

Оказавшись в своей комнате, Брук поспешила к креслу. Едва сдерживая нетерпение, она открыла конверт, развернула листок бумаги и принялась за чтение:

«Дорогая Брук.

Надеюсь, это письмо застанет тебя в полном здравии. Я представляю тебя королевой, живущей в своем новом доме, не знающей никаких забот. Если кто-то и заслуживает чего-то хорошего, так это ты. Шеннон шлет тебе свою любовь. Вчера она села в поезд, на котором проделает часть пути к своему новому дому. Затем ей придется ехать в дилижансе, как договорился ее новый наниматель.

Однако ты не поверишь, что она мне сказала перед отъездом… Кажется, в своем объявлении мистер Гриффин указал, что ему нужна немолодая женщина, чтобы заботиться о его детях, поэтому Шеннон, чтобы получить это место, солгала, изменив свой возраст. Ты можешь представить, что она сделала такую вещь? Меня беспокоит, что произойдет, когда она приедет на место и мужчина увидит, что она вовсе не та старая женщина, какой себя представил».

– О Боже! – воскликнула Брук. – В какую еще историю попал этот ребенок?

Шеннон будет слишком далеко от нее или Джоселин, чтобы они были в состоянии ей помочь. Затем Брук подумала и о другом. Как может какой-нибудь мужчина, в жилах которого течет горячая кровь, отправить Шеннон назад? К тому же у Шеннон был крутой нрав, и она наверняка может дать отпор человеку, несмотря на ложь о своем возрасте. Брук покачала головой. Понимая, что ничего не сможет сделать, она стала читать дальше:

«Что касается меня, я нашла комнату в хорошем пансионе. Хозяйка, управляющая этим местом, немного властолюбива, так что мне приходится не обращать на нее внимания. И еще она очень любопытна. Я решила не отвечать на ее слишком личные вопросы, хотя она задает их очень много. Но есть и хорошая новость – завтра я буду разговаривать с неким мистером Питером Парли о работе в его небольшом магазине. Кажется, ему нужна помощь, потому что у него подагра, так что пожелай мне удачи.

Напишу больше, когда смогу. А тем временем пиши мне на мой новый адрес и расскажи, что происходит в твоей жизни. Уверена, она чудесна и совсем не похожа на мою. Ты всегда с самого начала знала, чего хочешь.

Скучаю по тебе и жду с нетерпением дня, когда мы все трое снова увидим друг друга.

С любовью Джоселин».

Брук вздохнула и опустила письмо на колени. Она, может, и знает, чего хочет, но сейчас уже получила то, о чем раньше и не думала. Она бы отдала все, что угодно, только бы иметь возможность поговорить с Джоселин и Шеннон и рассказать им о своих сомнениях и опасениях. Они всегда смотрели на нее так, как будто она знала ответы на все вопросы, и все же у нее не было ответов, которые были нужны ей самой.

Оставалось еще много времени, чтобы успеть одеться, и Брук села за письмо Джоселин. В письме она излила свое сердце… написала обо всех сомнениях и страхах, а затем рассказала подруге о Тревисе.

Отложив перо, она, наконец, почувствовала, что немного успокоилась. И еще она заметила, что не написала ни одного плохого слова о Тревисе. Неужели этот мужчина так занимает ее? Безусловно, она же не настолько глупа, чтобы влюбиться в него?

– Пора собираться, мисс Брук, – постучав в дверь, напомнила Милли Энн.

Брук сидела в ванне и пыталась расслабиться. У нее было ощущение, что каждый мускул тела стянут в узел. Никогда бы не подумала, что станет волноваться из-за свадьбы. Чем ближе был этот час, тем сильнее она нервничала.

– Входи, Милли Энн.

Девушка поспешно вошла. Брук вылезла из ванны и завернулась в простыню, которую подала ей Милли Энн.

– Вам не страшно? – спросила Милли Энн.

Брук попыталась засмеяться.

– Страшно. Все трепещет внутри.

Милли Энн подошла к гардеробу и расправила юбки на платье Брук.

– Оно очень красивое. Мистер Монтгомери онемеет, когда увидит вас.

Брук надела атласную сорочку, обшитую розовыми лентами, и подошла к туалетному столику.

– Представить не могу, что когда-нибудь лишу Тревиса дара речи. – Она усмехнулась. – Кажется, в моем присутствии он становится чрезвычайно многословным.

– Но все равно вы поразите его, – настаивала Милли Энн. – Уж я-то знаю.

Брук ничего не ответила.

– Позвольте уложить волосы, – сказала Милли Энн, беря со стола щетку. Она расчесывала Брук волосы, пока они не заблестели, как золотые нити.

В это время в дверь снова постучали, и вошла мамми с корзиной цветов и букетом, сразу же привлекшим внимание Брук.

– Я принесла апельсиновый цвет для ваших волос и букет невесты.

– Цветы очень красивые, где вы их достали? – спросила Брук, вдыхая нежный аромат апельсинового цвета.

– У нас есть своя оранжерея. Удивляюсь, что вы ее еще не видели.

– Когда все это кончится, я обязательно посмотрю ее. Ты придешь на мою свадьбу?

Мамми покачала головой:

– Я обслуживаю прием. Проспер весь день готовил еду. Честно говоря, мне надо бы пойти помочь ему. – Она улыбнулась. – Вы выглядите настоящей красавицей. Не беспокойтесь, все пройдет отлично.

Брук ласково улыбнулась в ответ:

– Надеюсь. – На мгновение Брук показалась, что она видит слезы в глазах старой женщины, но мамми повернулась и вышла.

Милли Энн начала вплетать цветы в волосы Брук, укладывая длинные локоны на макушке и закрепляя их шпильками.

– Мне еще надо приколоть короткую вуаль, но сначала наденьте платье, – посоветовала Милли Энн.

Брук не стала спорить. Она чувствовала себя марионеткой, исполнявшей роль в пьесе. Все происходившее казалось нереальным. У нее было такое чувство, что в любую минуту в комнату кто-нибудь ворвется и скажет, что Тревис передумал и не явится в церковь. Господи, что за мысль! А что, если она придет в церковь, а его там не будет? Она убьет его!

«Нет, подожди! Успокойся, – говорила она себе. – Это всего лишь волнение. И к тому же Тревис мне безразличен», – напоминала она себе. Она взглянула на кольцо со сверкающим рубином, камень словно подмигивал ей. Тревис купил это кольцо для нее, а не для Гесионы, и каждый раз, когда Брук смотрела на него, ее охватывало какое-то особое, теплое чувство.

Она надела шелковый кремовый чехол, расправила его и стала надевать платье. Оно плотно облегало Брук, подчеркивая тонкую талию, которая всегда была предметом ее гордости. Кружево на лифе было расшито мелким жемчугом, покрывавшим платье спереди и спускавшимся вниз, теряясь в складках юбки.

Милли Энн пришпилила короткую вуаль, и Брук была готова. Милли Энн не переставала твердить, как она красива, пока Брук наконец ей не поверила. Все же что-то надо было делать с ее волнением.