Пленить сердце горца

Господи! Кого он пытается обмануть? Гримм закрыл глаза и покачал головой.

Жизнь — это ад, а он — Сизиф, обреченный вечно толкать в гору камень безжалостного желания, только для того, чтобы тот раздавил его, прежде чем он достигнет вершины. Гримм не выносил суетности. Он — человек, который вершит дела, и сегодня вечером он позаботится о том, чтобы Джиллиан окончательно определилась со своей помолвкой с Куином, это должно положить конец его интересу к ней.

Не мог же он желать жены своего лучшего друга, разве не так? Поэтому единственное, что требовалось, это обвенчать ее с Куином, и тогда наступит конец его мучениям. Просто невозможно было жить с этой вечной внутренней борьбой. Пока она была свободной и невенчанной, он еще мог мечтать. Но если бы она счастливо вышла замуж, ему пришлось бы оставить эти глупые мечтания. Решив, что все так и будет, Гримм украдкой взглянул через плечо — надо было посмотреть, что происходит. Только Мак и его деревянная нога за стойкой услышали глухой свист его подавленного вздоха и заметили напрягшуюся челюсть.

Джиллиан стояла посреди комнаты, запрокинув золотистую голову, вытворяя с его лучшим другом эти ослепительные женские штучки, которые, по сути, не требовали от нее ничего, кроме как быть самой собой: неотразимой. Дразнящий взгляд, стрельба жизнерадостными глазками, покусывание восхитительной нижней губки… Эта парочка явно пребывала в собственном мирке, не замечая никого вокруг. Перед его глазами стояла именно та картина, в которую он сам ее подталкивал, и это приводило его в ярость.

В его глазах мир, окружающий Джиллиан, — ибо чем был мир без Джиллиан? — полностью исчез. Через переполненную таверну до него долетел шорох ее волос и легкое дуновение воздуха, когда ее рука поднялась к лицу Куина. Затем, внезапно, единственным звуком, который он слышал, стал оглушительный шум крови в ушах, когда он увидел, как ее тонкий палец спустился по изгибу щеки Куина, задержавшись на подбородке. В животе все перетянуло тугим узлом, а сердце начало отбивать неровное стаккато гнева.

Как зачарованный, Гримм невольно поднес руку к своему лицу. Ладонь Джиллиан ласкала кожу Куина; ее пальцы обводили едва заметно прорисовывающиеся очертания бородки на его подбородке. Гримм горячо пожалел о том, что во время ребячьих забав пару раз не сломал эту идеальную челюсть.

Не обращая никакого внимания на удивленный взгляд Мака, Гримм выводил на своем лице такие же рисунки; он подражал ее прикосновению, а глаза его пожирали ее с такой жадностью, что девушка пустилась бы наутек, если бы повернулась. Но она не повернулась. Потому что была слишком занята: глядела на его лучшего друга обожающим взглядом.

За его спиной дымный воздух прорезали тихое фырканье и свист.

— Ну и влип же ты, приятель, и в этих словах больше правды, чем ты найдешь еще в одной бутылке дешевой бурды.

Голос Мака разбил фантазии, которых так хотел избежать Гримм.

— Это сущий ад, желать жену своего лучшего друга, да?

И Мак воодушевлено закивал, входя во вкус.

— Да я и сам любил погулять, было у меня кое-что с девчонкой одного моего друга, о, дай-ка вспомнить, должно быть, десять лет…

— Она не его жена.

Глаза, с которыми Гримм повернулся к Маку, не могли принадлежать нормальному человеку. Это были глаза, которые так много лет назад увидели его земляки, после чего благоразумно отвернулись от него — синие, как лед, глаза викинга-берсерка, который не остановится ни перед чем, чтобы получить желаемое.

— Ну, ясно, как пить дать, что между ними что-то есть.

Мак ответил пожатием плеч на явное предостережение в глазах Гримма — с дерзостью человека, видевшего в таверне слишком много пьяных драк, чтобы обращать внимание еще на одного раздраженного посетителя.

— И ты не хочешь, чтобы она принадлежала ему, это ясно.

Мак убрал пустую бутылку и, взяв полную с прилавка, взглянул на нее с любопытством.

— Ну, и откуда она взялась? — нахмурился он. — Ох, ум заходит за разум, я даже не помню, как открывал эту, хотя, наверняка, вы будете ее пить, — сказал он, наливая еще одну кружку.

Словоохотливый хозяин таверны поковылял в комнату за стойкой и через мгновение вернулся с корзиной, доверху набитой цыплятами, зажаренными с бренди.

— Судя по тому, как ты пьешь, приятель, тебе надо хорошо закусывать, — посоветовал он.

Гримм закатил глаза. К сожалению, даже весь виски в Шотландии не мог заглушить чувств берсерка. Пока Мак обслуживал вновь прибывшего посетителя, Гримм в досаде выплеснул только что наполненную кружку на цыплят. Он уже собирался отправиться в долгую прогулку по городу, когда к нему подсел Рэмси.

— Похоже, Куин вырывается вперед, — мрачно пробормотал Рэмси, разглядывая цыплят. — М-м-м, как аппетитно. Не возражаешь, если я угощусь?

— Налетай, — натянуто выговорил Гримм. — Вот, можешь заодно и выпить.

И Гримм подвинул к нему бутылку по стойке.

— Нет, спасибо, приятель. У меня самого есть.

И Рэмси поднял свою кружку.

Над их головами раздался звонкий, мелодичный смех, — это подошли Джиллиан и Куин. Несмотря на все старания Гримма, глаза, которыми он посмотрел на Куина, были темными и безумными.

— Что у нас здесь? — спросил Куин, потянувшись к корзине с цыплятами.

— Прошу прощения, — пробормотал Гримм, проталкиваясь мимо них и не обращая никакого внимания на Джиллиан.

Не оглядываясь, он вышел из таверны и растворился в темноте ночного Дурркеша.

В «Черный башмак» Гримм вернулся лишь перед самым рассветом. Он осторожно поднялся по лестнице наверх и замер, когда до его слуха донесся неожиданный звук. Он обвел взглядом коридор — дверь за дверью.

И услышал этот звук снова — всхлип, а за ним низкий хриплый стон.

Джиллиан? С Куином?!

Гримм быстро и беззвучно пронесся по коридору, остановившись у дверей Куина. Прислушавшись, он услышал эти звуки в третий раз — хриплый вздох и следом тяжелый выдох, — каждый звук резал его изнутри, как обоюдоострый клинок. Его захлестнула ярость, и внутри него зашевелилось все черное, что он когда-либо пытался подавить в себе. И он почувствовал, как соскальзывает по предательскому склону в неистовство, которое впервые испытал пятнадцать лет назад, стоя над Тулутом. Что-то более могущественное, нечеловеческое растекалось по его жилам, наделяя неизъяснимой силой и немыслимой способностью к кровопролитию — он превращался в древнее чудовище — викинга с холодными глазами.

Гримм прислонился лбом к прохладному дереву двери Куина и стал размеренно дышать, силясь подавить в себе буйство. Дыхание медленно выравнивалось — совсем не то, что этот неконтролируемый шум, доносившийся из-за двери. Господи, он ведь советовал ей выйти замуж за Куина, а не ложиться с ним в постель!

У него из горла вырвалось дикое рычание.

Несмотря на благие намерения, его рука непроизвольно нащупала ручку и повернула ее, но встретила сопротивление замка. На какое-то мгновение Гримм был парализован, ошеломлен преградой. Преградой между ним и Джиллиан — замком, сказавшим ему, что она уже сделала свой выбор. Может быть, он сам ее подтолкнул, но она могла бы выбирать и чуточку подольше! Год или два — возможно, до конца своей жизни.

Да, она, несомненно, сделала выбор — так какое он имеет право даже думать о том, чтобы расколоть эту дверь в щепки, выбрать самый смертельный осколок и проткнуть им сердце своего лучшего друга? Какое право он имел делать что-либо другое, кроме как повернуться и уйти по темному коридору в свой личный ад, где его уже, конечно, поджидает дьявол с новым валуном, который ему придется, надрываясь, выкатывать на гору: тяжкий камень сожаления по поводу содеянного.

Внутренний спор бушевал всего один напряженный миг, закончившись только тогда, когда зверь внутри него поднял голову, выпустил когти и разнес в щепки дверь в комнату Куина.

Дыхание Гримма было сиплым от одышки. Он присел в дверях и заглянул в тускло освещенную комнату, гадая, почему никто не выпрыгнул в удивлении из кровати.