Полуночная свадьба

Она решила выйти из дома в том же костюме из мягкой пепельно-серой материи, в котором выходила днем. Поправив волосы перед зеркалом, она отстегнула от пряжки пояса большой серебряный цветок, посмотрела на него и поцеловала. В четверть девятого она спустилась по лестнице, села в проезжавшую карету и назвала кучеру место ее путешествия:

— Вандомская площадь, угол улицы Кастильоне.

Площадь в такой час была почти пустынна. Несколько освещенных окон оживляло высокие фасады выходящих зданий. Бронзовый стержень возносила к облачному небу Вандомская колонна. Одинокая фигура женщины высокого роста, одетой в черное старомодное платье, шла по площади, ведя на поводке собачонку, представлявшую бесформенный шарик жира. Гневное возбуждение Франсуазы, приведшее ее сюда, вдруг улеглось. Она пришла в себя и собиралась уже повернуть назад, как незнакомка, уже заметившая ее, быстрыми шагами направилась к ней.

— Вы не мадемуазель де Клере? — Голос прозвучал странно, с итальянским акцентом. Незнакомка закрыла лицо под двойной вуалью.

— Да, сударыня, но...

Незнакомка сложила руки, наполовину закрытые черными митенками. Собака, которую она дернула, слабо заворчала.

— Так вы и есть дочь моего старого друга, г-на де Клере? Его дочь?.. — Говорила она торопливо. — Я знала вашего отца... давно уже... и он никогда не забывал меня. Он писал мне время от времени и присылал маленькие сувениры из тех стран, где бывал. Я узнала о его смерти. Я тогда болела. Годы проходили. Несколько дней тому назад я прочла ваше имя в газете и написала вам. Благодарю, что вы пришли. Дочь г-на де Клере! Ах, я так хотела поговорить с вами о нем! Он всегда помнил обо мне, в то время как другие позабыли бедную графиню Роспильери.

Франсуаза с изумлением смотрела на высокую женщину в темном платье, с лицом, закрытым вуалью, тащившую на цепочке жирную собачонку. Отец довольно часто рассказывал ей о Роспильери, о ее необыкновенной жизни, похожей на исторический роман. Она видела ее портрет у князя де Берсенэ.

— Я хорошо знаю вас, сударыня, и я счастлива видеть вас, — отвечала Франсуаза.

Она испытывала симпатию к таинственной особе. Может быть, несколько дней тому назад она поколебалась бы так разговаривать с ней. Сегодня же она не ощущала никакой неловкости и находила даже что-то притягательное в дерзком вызове свету и его лицемерным приличиям. Опасные и отчаянные мысли владели ею. Почему это странное воплощение интриги и любви вдруг появлялось на ее пути в тревожную и затруднительную минуту? Обе женщины оглядывали друг друга. Начинался дождь. Крупные капли падали на асфальт. Роспильери, казалось, пришла в замешательство.

— Смею я предложить вам зайти на минутку ко мне? — осведомилась она у Франсуазы.

— Я зайду охотно, — отвечала та.

Роспильери протянула ей руку.

— Как вы добры и прекрасны! — воскликнула графиня. — Я тоже была красива, когда знала вашего отца. Смотрите, я жила здесь. Он приходил сюда навещать меня. — И она указала на освещенные окна в среднем этаже на углу площади.

Они остановились. Запах влажной пыли поднимался с земли. Дождь мочил блестящую шерсть собаки.

— Теперь я живу на улице Сент-Оноре. В двух шагах отсюда.

Они подошли к подъезду. Роспильери позвонила и пошла вперед. Лестница ничем не отличалась от лестниц других общественных зданий, где жили простые люди. Графиня достала ключ и осторожно открыла им сложный замок. Изнутри дверь была окована железом и снабжена засовами. Узкая передняя выходила в маленькую гостиную с низким потолком, довольно плохо освещенную висячим фонарем. На стене висели плотно друг к другу картины. Большой диван располагался в глубине комнаты, загроможденной столами и столиками. По углам стояли этажерки с едва различимыми безделушками.

— Подождите меня, я сейчас вернусь, — проговорила графиня.

Франсуаза села на диван, задев ногой стоявшую на ковре мисочку с полуобглоданными костями и нагнулась, чтобы рассмотреть ее. Мисочка оказалась из золоченого серебра, так же как и стоявшая рядом чашка для воды, из которой, издавая чавкающие звуки, лакала толстая собачка. Отодвинувшись, Франсуаза почувствовала, что ей что-то мешает: кожаный футляр, видимо, брошенный на диван второпях. На его выцветшем голубом бархате сверкало ожерелье из ровных круглых жемчужин. В углу дивана валялись и другие коробки. Она взяла одну из них, продолговатую, черепаховую, имевшую форму футляра для скрипки. В ней лежали украшения из драгоценных камней: ожерелье, брошки и серьги.

Время шло. Девица де Клере все ждала. Встав, она прошлась по комнате. Портреты, висевшие на стенах, изображали одно и то же лицо, красивое, с правильными чертами и чистым овалом. Черные волосы обрамляли тонкий нос, маленькие красные губы, подбородок, заканчивающийся ямочкой. Высокое и стройное тело представлялось в сидячем, лежачем и стоячем положении, в различных позах и одеждах — в платьях бальных, для прогулок, для театра. Отороченные мехом, убранные воланами, украшенные кружевами; из материй легких или пышных, из тюля, тарлатана, шелка, бархата — все они оттеняли одну и ту же красоту, воспроизведенную карандашом, кистью, пером, — красоту, которая, как говорили, волновала королей и внушала страсти и капризы. И вот она, божественная графиня Роспильери, имя которой связывалось с пышной и тщеславной императорской эпохой, сама вошла сейчас в маленькую, темную и затхлую гостиную! Ее окутывало что-то вроде домино из черного шелка, капюшон которого затенял лицо. Она села на диван подле Франсуазы. Обе молчали, испытывая замешательство. Франсуаза прервала молчание и, указывая на футляр, заметила:

— У вас прекрасный жемчуг, сударыня, я рассматривала его, поджидая вас.

— Мне подарил его император. — И Роспильери стала искать пружинку футляра, ощупывая его. Кружева от капюшона наполовину закрывали ее лицо. Франсуаза заметила, что у Роспильери грязные руки и черно под ногтями.

Визит оставлял какое-то странное и неопределенное впечатление. В маленькой комнатке пахло грязью и плесенью, пылью, собачьей мочой и прогорклым маслом, горевшим в фонаре. Роспильери говорила не переставая. В ее голосе слышалась хрипотца. Иногда она вставала, шумя воланами и кружевами, и клала на колени Франсуазе то безделушку, взятую с этажерки, то портрет, снятый со стены. Она рассказывала о своей красоте, время от времени произнося знаменитые имена короля, императора, князя непринужденно, фамильярно и в то же время гордо. У нее сложилась особая манера говорить, отдававшая интимностью алькова. Казалось, она ходит по своей памяти с секретными ключами. В ее жизни, как и в ее квартире, существовали двери, окованные железом. Если ее воспоминания и забирались высоко, то начинались они с низов, к каковым и принадлежала графиня. Девице де Клере невольно пришли на ум крестьянское происхождение авантюристки, маленькая вандейская избушка, затерянная в лесах Ла Фрэ. В ней родилась Роспильери, как ей часто рассказывал г-н де Клере, и из нее отправилась она навстречу необыкновенным приключениям.

Графиня рассказывала, а девица де Клере слушала. О туалетах, драгоценностях, празднествах, путешествиях. Гарцевали лошади, сверкали люстры, шелестели материи. Блеск бриллиантов откликался сверканиями фейерверков на фоне парадной лестницы Тюильри, сиявшем огнями, с толпами мундиров и бальных платьев, охраняемыми лейб-гвардейцами в серебряных латах, переливающихся золотыми солнцами... И тут же упоминались рецепты средств для кожи, высказывалась тривиальная мораль, слышался нескладный вздор вместе с жалобами на молочника, поставлявшего молоко для собачки, и на трактирщика, присылавшего обеды ей самой. Перебирая жемчуг руками сомнительной чистоты, она возмущалась дороговизной всего, надувательством поставщиков, и в ее жалобах звучал болезненный страх, что ее обворуют. Он не только вызывал у нее раздражение мелким повседневным жульничеством, но заставлял дрожать ее голос, побуждая жить взаперти, никого не видеть, выходя лишь украдкой, бояться всего и всех.