Роза на алтаре (Цветок страсти)

Поль уехал по делам, и Шарлотта сообщила, что они пообедают без него, но в обществе некой известной Элиане дамы, приехавшей во Францию вместе с мужем, а пока Элиане было предложено принять ванну и переодеться.

– Потом мы, разумеется, купим тебе одежду и все необходимое, а пока надень мое платье, – сказала Шарлотта.

И вот Элиана стояла перед зеркалом в огромной спальне и смотрела на свое отражение. Волосы уже высохли, и она тряхнула головой так, что они разлетелись веером и покрыли сияющим плащом плечи и грудь. Удивительно, как мало она думала о своей внешности в последнее время! Что ж, кожа лица и шеи по-прежнему белая, а вот руки, похоже, безнадежно испорчены. Да, она похудела: щеки впалые, шея тонкая и ключицы выпирают слишком сильно. Но это ничего, главное – глаза! Куда подевался тот мягкий, бархатистый, немного лукавый взгляд? Теперь они блестят совсем по-иному: печально и тревожно.

Что ни говори, по лицам можно изучать историю. Достаточно вспомнить мечтательно-спокойное, даже чуть отрешенное выражение лиц окружающих в дореволюционные времена, потом – эти же лица в жестокую пору якобинского террора: безрассудство и ненависть в глазах санкюлотов, рвущихся в бой за новую жизнь, и взгляды заключенных в тюрьме, взгляды, выражающие трагическое отчаяние, неверие, страх… А в часы заката Республики – разочарование, усталость и… проблеск надежды.

А вот Шарлотта, похоже, осталась прежней, спокойной, серьезной, уверенной как в себе, так и в завтрашнем дне.

Элиана взяла в руки оставленное сестрой платье из гладкого, плотного кремового шелка. Надо же, как изменилась мода – ничего общего с тем, что носили до Революции! Высокая линия талии, рукав на широкой манжете… Элиана надела платье. Короткий лиф с глубоким вырезом мягко облегал и подчеркивал грудь, юбка, заложенная сзади встречными складками, красиво ниспадала до щиколоток.

Элиана не знала, как причесать волосы, и по привычке собрала их в узел и перетянула лентой. Потом заставила себя улыбнуться. Теперь она опять может нравиться. Только… кому?

Подавив вздох, молодая женщина подошла к окну и несколько секунд смотрела на силуэт города, темнеющий на фоне светлого неба. Потом повернулась и открыла дверь, ведущую в столовую.

Когда Элиана увидела накрытый стол, у нее чуть не вырвался крик изумления. На первое был суп из креветок, затем подали тонко нарезанную лососину и ветчину, баранье рагу и шпинат, на десерт – хрустящие вафли, шоколадный мусс и великолепно пахнущий кофе! А выбор фруктов и вин!

Заняв свое место, молодая женщина на мгновение почувствовала себя горничной, которую усадили за хозяйский стол. Казалось, она уже забыла те времена, когда пользовалась несколькими столовыми приборами.

Напротив сидела хорошенькая сероглазая брюнетка в вышитом серебряными нитками синем платье. Ее лицо показалось Элиане знакомым.

– Дорогая, надеюсь, ты помнишь Софи? – сказала Шарлотта. – Она племянница господина Рюмильи, того, что служил в Королевском министерстве иностранных дел.

– Да, припоминаю. Простите, я не сразу вас узнала.

Софи сдержанно улыбнулась.

– Это неважно.

Элиана чувствовала непривычную скованность и не знала, как начать разговор. Шарлотта тоже молчала. Софи заговорила первой.

– В Париже такая прелестная мода – яркие греческие туники, усыпанные драгоценностями; перевязанные лентами сандалии… А вы уже побывали в салоне мадам Тальен?

– Я с нею незнакома, – ответила Элиана.

– Правда? Не может быть! Не знаете Терезу Тальен?

Элиана покачала головой.

– Я даже не слышала о ней.

Софи пожала плечами.

– Где же вы были в последнее время?

– В Париже.

– И чем занимались?

Элиана взяла в руки слегка запотевший бокал с холодным вином и сделала глоток. Потом сказала:

– Я шила шинели в одной из мастерских Коммуны.

Софи недоверчиво улыбнулась. В ее взгляде сквозило изумление.

– Значит, вы работали на Республику? И, похоже, гордитесь этим!

– Не горжусь, но и не стыжусь. Я работала для того, чтобы выжить.

К счастью, дамы принялись за обед, и разговор прервался. Элиана старалась не показать, как она голодна. Подумать только, несколько лет – лишь похлебка из чечевицы да черный хлеб! А тут – такое изобилие!

Она не замечала, что сидящая напротив молодая женщина не сводит с нее взгляда. Софи приехала во Францию, отчасти повинуясь желанию мужа, стремившегося спустить во вновь открывшихся парижских казино остатки своего состояния, но была и другая причина. И теперь женщина не могла оправиться от потрясения. Невероятно! Элиана де Мельян – жива! И более того – по-прежнему привлекательна, а главное – свободна! Истинная француженка – столько шарма и блеска! И все это не показное, а естественное, это – в крови!

Софи пыталась не выдать свои чувства и потому, когда приступили к сладкому, возобновила беседу.

– Сейчас в моде короткие кудрявые стрижки. Другим дамам приходится завивать волосы, и это, конечно, заметно, а вот вы смотрелись бы с такой прической просто чудесно.

– Но мне нравится носить длинные волосы, – возразила Элиана.

– Тогда вам нужен античный обруч. Хотя вообще-то эти костюмы смахивают на театральные, да и сами балы напоминают сценические представления.

– Люди столько времени жили среди кровавого ужаса, без праздников, без красивых вещей, вот им и хочется попасть в сказку, – отвечала Элиана – Ничего страшного, это пройдет.

– Сейчас устраивается много балов в память жертв террора, – сказала Софи – Я слышала, на них допускаются лишь люди, родственники которых погибли на гильотине. Говорят, туда приходят с красным шнурком на шее, а потом танцуют ночью при свечах прямо на могильных плитах!

Элиана молчала. Шарлотта тоже: из соображений приличия она не решалась ни поддержать разговор, ни прервать его.

– Я бы могла туда пойти, – заметила Софи, – у меня погибло много знакомых, но я, право, считаю, что это несколько кощунственные выходки. А вы помните графа д'Орсея? А баронессу де Сент-Фуа? Какие замечательные были люди!

Она принялась перечислять достоинства покойных, а Элиана подумала: «Почему мы столь охотно зачисляем умерших в разряд прекрасных, умных, добрых, талантливых, гениальных, тогда как живых чаще всего стремимся смешать с грязью и серостью пошлости, обыденности? Очевидно, потому, что ушедшие из жизни уже не могут составить нам конкуренции, нанести вред и при этом не мешают подчеркнуть ныне здравствующим их великодушие, умение помнить хорошее и прощать людям недостатки».

Шарлотта прекрасно все понимала и с усмешкой говорила себе: «Мы окружены тайными соперниками и даже не подозреваем об этом. Если б люди знали, как часто за притворными улыбками, словами приветствия прячутся злоба и ненависть!»

– А как выглядит гильотина? – спросила Софи.

– Не знаю, – натянуто отвечала Элиана, – я никогда не подходила близко.

На самом деле она могла бы кое-что рассказать. Например, о том, как на эшафот поднималась молодая черноволосая женщина, а минуту спустя в корзину падала голова седой старухи – так ужасны были эти последние мгновения!

Внезапно Элиана поняла, что чувствует себя здесь не в своей тарелке. Видимо, отныне она с ее болью, воспоминаниями и мыслями будет служить чем-то вроде дополнения к десерту для любопытствующей публики. Недаром Софи обронила в разговоре: «В Лондоне так скучно! В Париже куда веселее!»

Молодая женщина встала, резко отодвинув стул. Она не хотела больше говорить, вернее, нет, она поговорила бы – с матерью, с отцом, с Бернаром, даже с Этьеном. Или с Эмилем, с Дезире…

Элиана начала догадываться: одиночество не кончилось! Близкие ей люди умерли, а эти, вновь прибывшие, не имеющие понятия о ее жизни, о жизни Франции в эти незабываемо-страшные времена, – чужие для нее.

– Извините, – сказала она, – я оставлю вас. Мне нужно вернуться к сыну.

– У вашей сестры есть ребенок? – с интересом осведомилась Софи, когда Элиана покинула столовую.