Мой верный рыцарь

Элисон бросила ей ключи. Они упали в лимонник, сломав один из побегов. Резкий запах привел Элисон в еще больший ужас, но Филиппа поспешно подобрала широкие листья.

– Быть может, Точи не заметит, – сказала она и позвенела ключами перед Хейзел. Ребенок широко раскрыл удивленные глаза. Девочка с жадностью потянулась за ключами, и Филиппа положила тяжелое кольцо ей на колени. Удовлетворившись тем, что нашла забаву для ребенка, Филиппа повернулась к Элисон.

– Сэр Дэвид подарил бы тебе прекрасных здоровых детей.

– А потом оставил бы меня.

– Может быть. Если бы ты сама его отослала. Но я думаю, он бы не отказался, если бы ты предложила ему жениться на тебе.

– Зачем мне такой, как он? Между нами ничего общего.

– Не знаю. – Филиппа улыбнулась и выдернула из земли пару сорняков. – Почему же ты желаешь его?

– Отчего ты думаешь, что я его желаю?

– Потому что я отгоняла любопытных от двери твоей рабочей комнаты.

У Элисон был готов колкий ответ, но она воздержалась. В конце концов, ведь это была Филиппа. Ей она могла сказать правду.

– Он ужасен. Он смеется над обычаями и приличиями.

– Ты все еще сердишься, потому что он раз зашел в кухню и уговорил кухарку положить живых лягушек в пирожную форму. А когда ты открыла ее, они выскочили, и ты взвизгнула.

– Нет, это было забавно. – Элисон вытерла передником руки. – Мне хотелось смеяться.

Филиппа засмеялась.

– Тогда не все еще для тебя потеряно, Элисон.

– Он оказывает на меня дурное влияние.

Филиппа усмехнулась и покачала головой.

– Однажды вечером я заговорилась с ним и даже забыла о моем шитье.

– Однажды, – насмешливо повторила Филиппа.

– Но когда человек ступает на путь лени, ему бывает трудно потом вернуться на стезю добродетели.

– Почему ты все время цитируешь мне леди Френсис? – пожаловалась Филиппа.

– Она нас воспитала!

– Она была противная старуха, лишившая жизнь всех ее радостей.

– Я не знала, что ты так думала. Ты меня поражаешь.

Филиппа бросила в Элисон кучку сорняков.

– Неправда! Ты тоже так думала, только не решалась в этом признаться.

– Я очень глупая. Знаешь, когда сэр Дэвид потешается над напыщенностью короля, мне кажется, что он высказывает мои еще неосознанные мысли.

– Когда он передразнивает сэра Уолтера, я едва могу удержаться от смеха.

– А сэр Уолтер даже ни о чем и не догадывается.

Взглянув друг на друга, женщины расхохотались.

Элисон устыдилась своего веселья, посерьезнела и снова наклонилась над грядкой.

– Ты знаешь, когда он целует меня, я забываю свой долг.

Филиппа издала какой-то звук, похожий на смех, но когда Элисон взглянула на нее, она уже низко наклонила голову.

– Весь мой заведенный порядок нарушился с тех пор, как он здесь, а когда он… – Прикосновение его руки вызывало у нее такие странные ощущения, что она не могла выразить их словами. – Когда он до меня дотронулся, я почти потеряла власть над собой.

– Почти?

– Я потеряла власть над собой.

– Неудивительно, что он человек-легенда, – почтительно сказала Филиппа.

– Сэр Дэвид оказывает на тебя такое же дурное влияние, как и на меня. Ты никогда раньше так не говорила и, уж конечно, не предлагала мне родить без мужа.

– Это не сэр Дэвид заставляет меня так говорить. Это оттого, что всю свою жизнь я говорила, думала и делала все, как подобает, а в награду получила изгнание и жизнь, полную страха. – Филиппа раздавила в руке листья майорана и подняла пальцы к ее носу. – Майоран на счастье. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Странным образом предложение Филиппы стало казаться ей вполне разумным, и Элисон боялась, что это было потому, что она сама подумывала взять сэра Дэвида в любовники. Но вслух она возразила:

– Он не такого благородного рода, как я, и, уж конечно, не так богат.

– Все мужчины, достаточно богатые и благородные, для тебя отвратительны.

– Замуж выходят не для радости. Мне ли этого не знать!

Элисон пожалела, что сказала это. Филиппа, нахмурившись, с силой выдергивала сорняки. Но сказанного не воротишь, и Элисон с грустью добавила:

– И король рассердится.

– Когда дело будет сделано, он с этим примирится. Не в первый раз. Во всяком случае, если ты не хочешь замуж, и не выходи. Тут я тебя понимаю. Но тебе нужен ребенок.

– Зачем? – Котенок пробрался среди петрушки и вцепился в привлекший его росток.

– Чтобы унаследовать твои земли.

Элисон взяла котенка в руки, чтобы он не погубил результаты трудов Точи.

– Так ты думаешь, что мне для этого нужен ребенок?

Тень улыбки пробежала по губам Филиппы.

– Я думаю, ребенок тебе нужен просто для того, чтобы любить его.

– У меня есть этот глупый, тощий, зубастый котенок. – Он урча забрался ей на плечо и мурлыкал теперь у самого уха, потираясь мордочкой о ее щеку.

– Кошка для этого не годится. Тебя может сделать настоящей женщиной только ребенок, о котором ты будешь заботиться, для которого будешь трудиться. Ничто в мире не сравнится с тем чувством, которое ты испытываешь, впервые держа на руках своего ребенка. Когда я смотрю на Хейзел, – Филиппа погладила реденькие волосики ребенка и вытерла ей рукавом лицо, – у меня внутри все переворачивается.

– Звучит заманчиво!

– Я не знаю, как это описать. Ты всегда была умнее. Все, что я знаю, это если кто-нибудь обидит Хейзел, – в глазах Филиппы появился холодный блеск, – я убью его.

Пораженная Элисон смотрела на свою кроткую подругу. Видимо, она плохо ее знала. Или то, что сказала Филиппа, правда. Ребенок меняет природу женщины.

– Ты думаешь, я была бы хорошей матерью?

– Если ты станешь на этот путь, я бы посоветовала иметь больше чем одного ребенка. С одним ты сосредоточишься на нем и задушишь его своей заботой. Двое будут отвлекать твое внимание один от другого.

– Откуда тебе знать? Ведь у тебя один.

– Я бы завела десять, если бы могла. Ты это знаешь.

Элисон засмеялась, пытаясь обратить все в шутку, но на самом деле этот план казался ей все более привлекательным.

– Какой у нас нелепый разговор! Как глупо с твоей стороны советовать мне завести незаконного ребенка. Не знаю, почему я тебя слушаю.

– Почему? – спросила Филиппа.

Внутри Элисон что-то произошло, что именно, она не могла понять, пока оно не вылилось вспышкой гнева.

– У твоего ребенка нет отца, ты запугана и несчастна. Ты хочешь, чтобы я стала такой же?

Филиппа подхватила Хейзел и прижала ее к груди, пока девочка не начала вырываться.

Ужаснувшись сама себе, Элисон проговорила, запинаясь:

– Я не знаю, почему я это сказала. Я просто… я всегда думала, что, если я правильно устрою свою жизнь, я буду жить, как хочу. Но я не могла предвидеть того, что случилось с тобой. И тогда я пересмотрела свою жизнь и поняла… – она сняла котенка с плеча и прижала его к груди, как прижимала свою дочь Филиппа, – что вокруг меня только неодушевленные вещи, и о них нет необходимости беспокоиться, если некому им радоваться.

– Не плачь!

Элисон не сознавала, что она плачет, но слезы у нее так и лились.

– О Элисон! – Держа на руках Хейзел, Филиппа подползла к ней на коленях и обняла ее. – Я не хотела тебя огорчить. Это только….

– Я не могу. Я не могу иметь ребенка. Это невозможно. Но когда я думаю об этом, мне кажется…

– Я знаю, – Филиппа вытерла рукавом нос. – Я тоже так чувствую.

Хейзел протиснулась между ними, и Элисон осторожно ее поцеловала. Ребенок не заплакал, Элисон поцеловала ее еще раз и прислонилась щекой к головке девочки. Тонкие пряди волос были как шелк, и на какое-то мгновение Элисон владели грешные мысли. Мысли о том, что она держит на руках своего собственного ребенка, который любит ее. Как глупо.

– Все наши планы, вся наша молодость, все прошло, пропало даром…

Калитка распахнулась, и женщины отпрянули друг от друга. Сэр Уолтер вошел важной походкой и остановился при виде заплаканных лиц.