Скандальная связь

— Не трогайте меня! — визжит она. И добавляет, уже вполне спокойно: — Вам уже случалось принимать роды?

— Только у кошек. — Должен отметить, это дело будет почище и поаккуратнее: мама-кошка знай себе мурчит да каждую минуту производит на свет по котеночку.

— Как же больно! Где Шад?! — Она извивается и соскальзывает с края дивана на пол.

Я, совершенно не зная, что делать, смачиваю салфетку водой и протираю ей лоб. Она даже не кричит на меня, из чего я делаю вывод, что салфетка помогает.

— Мои юбки… — Она раскачивается из стороны в сторону и пытается вытащить юбки из-под себя. Что ж, видно, ничего уже не попишешь, и мне таки придется побывать в шкуре повитухи, хочу я этого или нет. А страшно.

— Умоляю, мэм, не спешите…

— Ах ты, сукин сын! — вопит она, имея в виду то ли меня, то ли отсутствующего мужа, то ли вообще непонятно кого. — Задери мне юбку, дурачина. Это ты умеешь делать, правда же? Сейчас не время скромничать.

Это я и сам вижу.

— Если честно, мэм…

— Заткнись! — А потом очень громко, сходя на оглушительный визг: — Сделай же что-нибудь!!!

Я срываю с себя сюртук, чтоб сподручней было добраться до нижней части тела ее сиятельства.

— Сейчас кончусь! — стонет она.

В этом случае ее муж меня убьет. Впрочем, он так и так может это сделать.

Одной рукой она вцепляется в мое ухо, другой — в диван, старая парча расползается под ногтями — и Боже правый, в этот момент нас в комнате становится уже трое. В потоке теплой жидкости некто появляется на свет. Я так понимаю, это человечек, но только до ужаса перепачканный кровью и чем-то наподобие воска, весь сморщенный, страшненький и скользкий. Я держу его в руках.

Вопли леди Шад прекращаются. В комнате повисает оглушительная тишина.

— Кто?

Ну как ей сказать, что она только что произвела на свет маленькое чудовище? Перевитая голубая веревочка скрывает пол существа.

— Не знаю. Мальчик? Нет, девочка. Да, девочка.

— Дайте ее мне! — стонет она, но это стон ликования.

Странное существо в моих руках уже сучит крохотными ручками и ножками, из сероватого становится красненьким и орет почти так же громко, как и его мать. Как все изменилось в считанные секунды!

— Бишоп, да вы плачете, — замечает леди Шад и тянется к малышке, которую мы только что произвели на свет.

К своему удивлению, я и правда плачу. Кажется, я забыл, как дышать, и почему-то очень плохо вижу. Мать и дитя, столовая с паутиной в углах, и потемневшими картинами на стенах — все куда-то падает, уплывает, а я совершенно не по-мужски грохаюсь в обморок.

— Бишоп? — Лорд Шад стоит на коленях рядом со мной. Он улыбается, хотя глаза у него подозрительно влажные, и держит в руке стакан бренди. — Извините меня за то, что бросил вас в такой затруднительной ситуации, — и сердечное спасибо вам за то, что благополучно приняли мою дочь. Леди Шад уже минут пятнадцать поет вам дифирамбы. Мы решили, что будет лучше, если вы поспите.

— Как малышка, — хриплю я, — с ней все хорошо? А леди Шад? Мне так неловко, что я заснул. Я был вконец измотан.

— Они обе в полном порядке, и все благодаря вам. Идемте выпьем за здоровье моей дочери. — Он треплет меня по плечу и уходит.

Комната преобразилась. Ранее я видел слегка обшарпанную столовую с грязноватыми выцветшими стенами, равнодушные, потемневшие от времени портреты на них. А теперь все кажется золотистым в свете лампы, и леди Шад сидит на диване с дочерью у груди, и ее мальчишки, преисполненные благоговения и обожания, рядом с ней. Сцена, достойная кисти лучшего портретиста. Незнакомая женщина, судя по недостатку зубов во рту, миссис Симпкинс, кудахчет над ними и требует, чтобы леди Шад выпила эля.

— О, мой акушер-спаситель! — Леди Шад протягивает мне руку и смеется над собственной шуткой. — Ой, зря я смеюсь, болит… ладно, не важно, что именно у меня болит, Бишоп. Посмотрите, какое чудесное дитя мы с вами произвели на свет.

— Простите, мэм, но, кажется, еще раньше участие в этом деле принял я, — вставляет Шад. — Так как мы ее назовем? Бишоп, как ваше имя?

— Генри, милорд. Родные зовут меня Гарри, но умоляю, не трудитесь…

— Гарри! Значит, она должна быть Гарриет, — авторитетно заявляет леди Шад. — Да, Бишоп, мы задолжали вам сюртук: боюсь, что ваш уже ни на что не годится.

Дитя, хоть до сих пор немного сморщенное и красное, вытерли начисто, и оно уже чуть меньше походит на гоблина. Меня охватывает чувство любви и гордости за нее, как будто это мой собственный ребенок, да и за леди Шад тоже — кажется, я уже наполовину влюблен в нее, несмотря на все неприглядные стороны нашего недавнего сотрудничества. И я гораздо больше чем наполовину влюблен во все семейство, если это, конечно, возможно. Теперь-то я понимаю, почему Шада (как легко и естественно называть его так!) настолько любят слуги. Этот человек принял меня в своем доме с теплотой и доверием, а теперь сидит, держа на коленях сыновей, и с обожанием смотрит на жену и новорожденную дочку.

Шад поднимает бокал, глядя на меня:

— Ваше здоровье, Бишоп. Жаль, что придется вам самому ехать в Лондон улаживать дела моей семьи, но по крайней мере в спешке нет нужды. Если Чарли обанкротился, то еще одна неделя погоды не сделает. А вот вам обязательно нужно присутствовать на крестинах тезки.

Мы чокаемся. Я твердо намерен сделать все возможное для семьи, которая теперь мне как родная.

Глава 2 Миссис Софи Уоллес

— Прости, дорогая, но тут либо ты, либо лошади.

Мы оба жмемся к перилам: судебные приставы, обливаясь потом, тащат мимо нас здоровенный буфет, который Чарли выбрал, но так и не оплатил. Буфет, кстати, являет собой настоящий шедевр мебельного искусства: инкрустация, позолота, витые ножки.

— По крайней мере так сказал человек моего дяди, тот, что внизу, — добавляет он и улыбается той самой улыбкой, которая до сих пор заставляет меня трепетать, — чуть кривоватой, обворожительной, печальной. Он ерошит светлые волосы. Мне приходится напомнить себе, что Чарли Фордему, моему покровителю, который в самом ближайшем будущем приобретет статус бывшего, всего-то двадцать лет, то есть он почти на десять лет моложе меня. Это первый его год в Лондоне, и он проявил себя восхитительным компаньоном. Уверена, теперь, когда Чарли попал в беду и позорно погряз в долгах, его семейство обязательно женит его на какой-нибудь богатенькой наследнице, и все.

А на мне он не женится никогда. Такие мужчины, как Чарли, не женятся на женщинах вроде меня.

Чарли бросает взгляд на буфет, который в этот самый момент намертво застрял, высунув витую ножку за кованые перила. Приставы тщетно толкают его и ругаются. Чарли рассеянно почесывает подбородок.

— Как думаешь, Софи, может, мне побриться?

— Если только они еще не забрали твои помазок и бритву.

Раздается громкий треск, свидетельствующий о том, что буфет сильно упал в цене, грохот — это ножка приземлилась на мраморный пол внизу — и проклятия приставов.

— Ну я же должен предстать перед семьей в лучшем виде…

— Чарли, твоя семья может подождать. Что будет со мной? Куда мне идти?

Он раздумывает над моим вопросом. Его-то самого отсылают в деревню — поостыть, подумать над своим поведением… Пока он не дорастет до совершеннолетия.

— Спросим у Бишопа.

— О, прошу тебя, не глупи. — Милый, славный Чарли, ты всегда думаешь о людях самое лучшее! — К тому же, Чарли, меня содержать дешевле, чем лошадей. Всем известно, как дорого сейчас обходятся конюшни в городе.

Он чешет подбородок. Щетина мерцает золотом, и я вдруг с болью осознаю, что больше никогда этого не увижу. Ну по меньшей мере именно эту щетину на этом лице.

— У тебя же очень много платьев, Софи, и шляпок, и перчаток, и что там еще бывает…

— Ну разумеется. Одеваться по моде — моя обязанность. Разве ты захотел бы ходить под руку с замарашкой? И я действительно нерасточительна: я ведь не просила у тебя собственный экипаж и выезд, правда ведь? — Тут я вцепляюсь в одного из приставов — он как раз спускается по лестнице с охапкой платьев: — Нет, погодите, кое-что из этого я покупала сама. Я сейчас покажу чеки. — Я роюсь в ридикюле.