Тени прошлого

Прислонив своего полубесчувственного кавалера к стене, чтобы немного отдышаться, я в первый раз подумала, как мне удастся, если удастся, втащить его на шестой этаж, где я жила. Со многими из своих соседей я мило болтала в урочное время, но мне не надо было иметь богатое воображение, чтобы представить, что они мне скажут, если я подниму их в это время и попрошу помочь мне доставить наверх безденежного и раненого иностранца. Единственный, кто еще мог бы мне помочь, это полуирландец-полуангличанин Тоби Кент, снимавший комнату на одном со мной этаже, но он, увы, ушел в плавание.

Наверно, мы наделали много шума, потому что неожиданно появилась мадам Бриан в ночной рубашке и в ночном чепчике со свечой в руке.

– Господи! – воскликнула она, поглядев на нас. – Уж не вернулся ли сумасшедший англичанин? Пьяный?

– Нет, это не он. Это не месье Кент, – задыхаясь, ответила я. – Наверно, он турист, мадам. Я набрела на него, когда его избивали апаш со своей подружкой. Бедняжка, он в полном сознании, только уж очень избит. Они били его ногами, когда он лежал на земле.

Мадам Бриан пожала плечами.

– Наверное, у него оказался пустой бумажник – Она подняла свечу повыше. – А ты что с ним будешь делать, девочка?

– Ну не могла же я оставить его замерзать на улице, – словно прося прощения, проговорила я. – Вы ведь не будете против, если он отдохнет в моей комнате, а завтра, если понадобится, я позову к нему врача.

Она хмыкнула:

– У тебя появились деньги?

– Н-нет... – Пока я говорила, мужчина упал на колени, и мне пришлось наклониться, чтобы он не скатился по лестнице. – Я думала, может быть, мне удастся занять пару франков...

– Только не у меня, глупая девчонка, – совсем не сердито сказала мадам Бриан. – А ты его дотащишь к себе?

– Не знаю. Я не думала, что он так плох.

Глаза у меня наполнились слезами от охватившего меня отчаяния, потому что я совсем не представляла, что мне делать дальше.

Взгляд мадам Бриан загорелся злобой.

– Подожди, крошка, – сказала она. – Гюстав тебе поможет.

Она вернулась к себе, и через несколько мгновений я услыхала ее пронзительный голос и хриплый голос ее мужа. Мужчина, теперь сидевший на ступеньке, вдруг отшатнулся от стены и привалился ко мне, все еще не приходя в сознание, но я так устала, что взяла и закрыла глаза.

Через две минуты, шаркая шлепанцами, появился Гюстав в штанах на старых-престарых помочах. Жена отвергла все его возражения и дала пару наказов. Мы встали рядом с раненым и подняли его, положив его на руки и на плечи месье Бриану, а потом началось наше бесконечное восхождение по узкой лестнице. Месье Бриан согнулся вдвое под тяжестью иностранца. Он с трудом переводил дух, но все-таки умудрялся громко проклинать все на свете. Консьержка и я помогали ему, идя сзади, поддерживая, подталкивая, шепотом давая указания, а я еще все время благодарила его. Мадам же Бриан отпускала язвительные замечания.

Наверное, мы представляли собой довольно забавное зрелище, во всяком случае, когда мадам Бриан, шипя, обвинила своего мужа в том, что он хочет ее убить, свалившись на нее вместе со своей ношей, я не удержалась и хихикнула, хотя сама падала с ног от усталости. Время от времени несчастный стонал и что-то бормотал, вселяя в меня надежду, что он все-таки приходит в чувство.

В конце концов мы дошли до шестого этажа. Я отперла дверь и придержала ее, пока Гюстав Бриан втаскивал иностранца, ногами загребавшего по полу, а потом свалил его на мою кровать, которая недовольно скрипнула, но, как ни странно, не сломалась. Я зажгла лампу, не переставая бормотать благодарности, но месье Гюстав не обращал на меня внимания, стоял с опущенными плечами и открытым ртом и, тяжело дыша, злобно глядел на жену.

– Ничего, – сказала она, похлопав меня по руке. – Гюстав рад был помочь.

Она вывела его на лестницу, но даже, я заперев дверь, я слышала его шипение, все время пока он спускался вниз.

Помедлив, я разожгла плиту. Я приготовила уголь на воскресенье, на свой выходной день. Что ж, придется померзнуть завтра, потому что мне больше не на что купить угля, пока я не получу деньги от папаши Шабрье, но по крайней мере ночью мне будет тепло рядом с моим негаданным англичанином.

Я поставила нагреть немножко воды, убрала пальто и шляпку, стянула со своего гостя ботинки. Потом вытащила его руки из рукавов пальто и вытащила пальто из-под него. Потерев руки и подышав на них, чтобы немножко согреть, я стала стаскивать с него пиджак, жилет и рубашку. Мне было очень стыдно, но я чувствовала к нему более отвращение, нежели даже жалость. Надо же быть дураком, чтобы гулять одному в такой час и в таком месте, и он с лихвой заплатил за свою глупость, но я-то тут при чем?

Мне было очень нелегко снять с него рубашку, и, когда я склонилась над ним, подложив руку ему под голову, он вдруг открыл глаза и глухо спросил:

– Клара? Клара, это ты?..

По-английски он говорил с незнакомым мне акцентом. Я ответила ему тоже по-английски, постаравшись его по возможности успокоить:

– Я не Клара. Только, пожалуйста, не волнуйтесь. Вы в полной безопасности.

Он что-то пробурчал, потом его глаза опять закрылись и голова стала тяжелой. Раздев его, я обнаружила, как и ожидала, ужасные синяки на боках. В нескольких местах даже лопнула кожа, наверное, где апаш бил его особенно сильно.

Осторожно я ощупала все ребра. Не знаю, может быть, в них были трещины, но ничего страшного я не заметила. Успокоившись, я достала из шкафа склянку с мазью, которой растирала себе руки, чтобы кожа не трескалась, и растерла ему спину и бока. О медицине я ничего не знала, кроме того, что выудила по мелочам из студента-медика, племянника мамзель Монтавон, который частенько бывал у нас в колледже. По ее просьбе я иногда проводила с ним пару часов, проверяя его знания по учебнику. Наверно, она остановила свой выбор на мне, потому что меня звали в колледже la professeuse, но, как бы то ни было, мне это очень нравилось, и если многому я все равно не научилась, то тем не менее поняла, что удары, нанесенные молодому человеку по голове, гораздо опаснее тех, от которых остались синяки на теле.

Немножко спокойнее мне стало, когда я увидела, что ни из носа, ни из ушей у него не текла кровь, а та, что измазала ему щеку, была из раны на скуле. Я смыла кровь чистой тряпкой, которую нашла в шкафу, смазала ранку своей мазью и залепила ее кусочком пластыря.

Джентльмен, судя по одежде, открыл глаза, посмотрел на меня, ничего не понимая, и пробормотал:

– Холодно... холодно...

– Сейчас, сейчас. Не волнуйтесь, сэр. Скоро согреетесь.

Я быстренько натянула на него одеяло, поверх одеяла накрыла пальто, которое сняла с него, и пожалела, что у меня нет хотя бы капельки бренди. Тут в дверь постучали, и вошла, немного запыхавшись, мадам Бриан, неся в руке маленькую коричневую бутылочку.

– Коньяк, – без всяких предисловий заявила она. – Посади его, девочка, чтобы он не захлебнулся.

Я принесла ложку из буфета, и мы вместе посадили его, после чего он открыл глаза и обвел взглядом комнату.

– Я слышал... – пролепетал он. – На улице... Слышал, что вы сказали. – Он посмотрел мне в лицо, но тут же опять закрыл глаза и задрожал всем телом. – Холодно... – прошептал он, стуча зубами. – Х-холодо...

Мне пришлось поддерживать его голову, пока мадам Бриан наливала в ложку бренди. Потом она поднесла ее к его рту.

– Хорошо, – сказала она. – Он все проглотил. – Она налила еще. Когда он проглотил, не захлебнувшись и не пролив ни капли, с полдюжины ложек, я не выдержала:

– Может быть, хватит, мадам? Не стоит давать ему слишком много коньяка.

Она неохотно кивнула.

– Может быть. Но здесь не только коньяк, здесь еще немножко опия.

Я быстренько положила его голову на подушку и укрыла по шею одеялом. Опий – сильнодействующее лекарство, и я не знала, насколько хорошо смешивать его с коньяком.

– А не плохо, что мы дали ему так много? – спросила я, стараясь не показать своего критического отношения к ее методу лечения.