Лед и пламя 1-2

Чандлер, штат Колорадо

Май 1892 года

Блейр неподвижно стояла в богатой гостиной своего дома. Несмотря на то, что много лет назад ее мать вышла замуж вторично и выплаты за дом завершил ее новый муж, Дункан Гейтс, горожане считали этот дом домом Уильяма Хьюстона Чандлера – человека, который спроектировал и построил его, но умер прежде, чем успел уплатить первый взнос.

Блейр стояла, опустив глаза, чтобы скрыть зеленовато-голубые огни, сверкавшие яростью. Она уже неделю жила под кровом отчима, но все общение с ней этого низкорослого толстого вульгарного человека сводилось к крику.

С виду Блейр казалась респектабельной молодой женщиной, одетой в белую блузку и темную вельветовую юбку, которые скрывали в своих складках большую часть ее соблазнительной точеной фигурки. А ее лицо было настолько невозмутимо и кротко, что никто не догадался бы о бушующих внутри страстях. Но те, кто давно был знаком с Блейр, знали, что в споре она умеет постоять за себя.

Вот почему Дункан Гейтс не тратил времени на попытки объяснить ей, как стать «настоящей» леди. Его представление об этом исключало возможность обучения молодой женщины на врача, да еще со специализацией по огнестрельным ранениям. Он не мог понять, что умение Блейр шить одинаково хорошо проявлялось и в женском рукоделии, и при операции на перфорированном кишечнике.

Всю прошедшую неделю он то произносил напыщенные речи, то бушевал. Блейр терпела, пока могла выносить, а потом вступала с ним в пререкания. К несчастью, это происходило в ту минуту, когда ее мать или сестра входили в комнату и не давали ей высказаться до конца. Блейр очень скоро поняла, что мистер Гейтс держит своих домочадцев в ежовых рукавицах. Он мог говорить все, что ему заблагорассудится, но женщины не могли перечить ему никоим образом.

– Я надеюсь, что ты образумишься и оставишь свои медицинские глупости, – кричал Гейтс. – Леди – это хранительница домашнего очага, а когда женщина, как доказал доктор Кларк, занимается умственной работой, ее женские способности угасают.

Блейр глубоко вздохнула, глядя на потрепанную брошюру в руках мистера Гейтса. Памфлет доктора Кларка, разошедшийся тиражом в сотни тысяч экземпляров, нанес огромный ущерб распространению женского образования.

– Ничего доктор Кларк не доказал, – устало произнесла она. – Он осмотрел чахоточную четырнадцатилетнюю слушательницу и на основании одного осмотра сделал вывод о том, что, если женщина работает головой, ее репродуктивные способности ставятся под угрозу. Я вообще не считаю это убедительным доказательством.

Лицо мистера Гейтса начало багроветь.

– Я не потерплю таких речей в своем доме. Ты, очевидно, полагаешь, что можешь вести себя неприлично, поскольку называешь себя врачом, но только не в моем доме.

Блейр не могла дольше выносить этого.

– С каких пор этот дом – ваш? Мой отец… В эту минуту в комнату вошла сестра Блейр, Хьюстон, и встала между ними, бросив на Блейр сокрушенный взгляд.

– Пора обедать. Не перейти ли нам в столовую? – проговорила она очень спокойным, сдержанным голосом, звуки которого Блейр уже начала ненавидеть.

Блейр заняла свое место за большим столом красного дерева и в течение всего обеда отвечала на сердитые вопросы мистера Гейтса, не переставая думать о сестре.

Блейр очень ждала возвращения в Чандлер, встречи с Хьюстон и матерью, с подругами детства. Последний раз они виделись здесь пять лет назад, ей было тогда семнадцать, и она готовилась к поступлению в медицинскую школу, с энтузиазмом ожидая занятий. Она, вероятно, была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила, в какой атмосфере живут ее мать и сестра.

Но в этот раз она почувствовала напряжение, едва сойдя с поезда. Хьюстон встретила ее на вокзале, и Блейр подумала, что в жизни не видела более строгой, холодной и неприступной женщины. Она выглядела абсолютным совершенством, только вот сделана была изо льда.

Ни бурных объятий на вокзале, ни обмена последними новостями по пути домой, Блейр пыталась заговорить с сестрой, но получала в ответ лишь холодный, отстраненный взгляд. Даже упоминание имени Лиандера, жениха Хьюстон, не оживило ее.

Половину пути они провели в молчании. Блейр сидела, вцепившись в свой докторский чемоданчик, словно боялась его потерять.

За прошедшие пять лет город сильно изменился. Чувствовалось, что он обновляется, строится, растет.

Города Запада страны отличаются от восточных с их устоявшимися традициями. Когда Уильям Чандлер прибыл в эти места, будущий город был всего лишь хорошим куском земли с великолепными открытыми залежами угля. Не было ни железной дороги, ни административного центра; магазины, обслуживавшие разбросанные в округе ранчо, не имели названий. Билл Чандлер быстро исправил положение.

Когда они свернули на улицу, ведущую к Чандлер-хаусу, или Особняку, как любили называть его жители города, Блейр улыбнулась при виде богато украшенного трехэтажного здания. А вот и мамин сад – зеленый, пышно разросшийся; она почувствовала запах роз. Теперь с улицы к дому вели ступеньки, поскольку ее горбатую среднюю часть сровняли для новой линии конки. Но в целом никаких особых изменений не произошло. Она прошла сквозь широкую веранду, опоясывающую дом, и вошла внутрь через одну из двух парадных дверей.

Блейр хватило и десяти минут пребывания в Чандлер-хаусе, чтобы понять, что отняло у Хьюстон ее живость.

В передней их встретил мужчина такого основательного телосложения, что любой уважающий себя валун позавидовал бы ему. Выражение его лица соответствовало очертаниям его фигуры.

Блейр было двенадцать лет, когда она уехала из Чандлера к дяде и тете в Пенсильванию, чтобы изучать там медицину. И за прошедшие годы она просто-напросто забыла, что представляет из себя ее отчий. Блейр улыбнулась и протянула ему руку, а он назвал ее дурной женщиной и заявил, что не позволит ей заниматься мерзким ремеслом врача под его крышей.

Сбитая с толку Блейр недоуменно посмотрела на мать. Опал Гейтс стала тоньше, медлительнее по сравнению с тем, какой ее помнила Блейр. Но прежде чем Блейр успела ответить мистеру Гейтсу, Опал нежно обняла дочь и увела наверх.