Безумное пари

Хватая ртом воздух, Питер извивался, пытаясь высвободиться, но он был слишком пьян, а Мартин слишком силен.

– Я сочувствую тебе, – раздался ледяной, жесткий голос Бретта, – но не думаю, что существует необходимость в столь крайних мерах. – Он уставился на Мартина со все возрастающей неприязнью. – И мне не хотелось бы, чтобы ты плохо обращался с беднягой Федерсом. Он последний представитель своего рода, и его семья все еще возлагает на него кое-какие надежды.

Из глаз Бретта исчезло веселье, тело его напряглось, словно изготовившись для прыжка.

– Он и так безмозглый осел, – задохнулся Мартин, разъяренный вмешательством Бретта.

– Возможно, но это не твой осел. Уверен, ты можешь обойтись без членовредительства, пусть себе сидит в своем кресле. Не думаю, что ему там будет очень уютно, но он наверняка почувствует себя лучше, если сможет дышать.

Сопротивление Федерса становилось все неистовее, и Бретт продолжал пристально смотреть на Мартина с видом человека, привыкшего, чтобы его приказы исполнялись. Мартин заколебался и отпустил Федерса, задыхаясь от ярости, и этот смущенный джентльмен поковылял от греха подальше обратно к своему креслу.

– Я не собирался причинять вред этому молокососу, – прорычал Мартин. – Я хочу добраться до своей паршивки сестры. Шлюхи из таверны – надо же, как она заговорила! Я заставлю ее спуститься, даже если мне придется тащить ее за волосы полураздетую и слушать, как она визжит всю дорогу.

– Не представляю, как я переживу расставание с этой увлекательной мелодрамой, – нараспев произнес Эдвард полным разочарования голосом, – но пойду-ка я спать. Спрашивается: зачем я сюда пришел? Какой бы ни была причина, веской ее не назовешь. Я определенно чувствую себя так, словно вывалялся в грязи.

Последние слова были настолько пропитаны презрением, что пробили бы шкуру куда толще, чем у Мартина, и тот внутренне содрогнулся.

– Вам не следует ожидать изящных манер от Вариена, – сказал Бретт, не обращая внимания на то, что Мартина вот-вот хватит удар. – Разве вы не слышали, как он говорил, что предпочитает лошадь своей любовнице?

Мартин ударил кулаком по столу с такой силой, что бутылка с бренди подпрыгнула, а из двух стаканов выплеснулось содержимое.

– Ты не выведешь меня из себя своими оскорблениями! – прорычал он, захлебываясь от ярости, так что слова застревали у него в горле. – Мне всегда было наплевать, что ты обо мне думаешь, и настоящий момент не станет исключением.

Он повернулся к Эдварду и приблизил свое лицо к нему так, что их носы едва не соприкоснулись.

– А вы, мой неизменно деликатный и щепетильный джентльмен, можете снова сесть. У меня еще есть что вам сказать.

– Возможно, – ответил Эдвард, отодвигая лицо от почти пурпурной физиономии Мартина с нескрываемым отвращением, – но не вижу причины вдыхать воздух, который вы только что осквернили своим дыханием.

С нарочитым пренебрежением он прижал указательный палец правой руки с безупречным маникюром прямо к середине носа Мартина и медленно отодвинул его лицо от своего.

– Не вижу смысла продолжать эту ужасную игру, – вмешался Бретт, выведенный из терпения брюзжанием Мартина. – Предлагаю всем разойтись по своим комнатам. Утро вечера мудренее, и, может, после отдыха удача к тебе вернется.

– Мне не нужны твои советы, будь ты проклят! – крикнул Мартин; его взгляд был диким и бессмысленным. – Мне не нужны ничьи советы! Я хочу сыграть еще партию, и я не отступлюсь. Ты не можешь лишить меня возможности отыграться. – Он снова грохнул кулаком по столу. – Проклятие, дружище, ты должен продолжить игру!

Бретт бросил взгляд на груду монет и клочков бумаги, которые в беспорядке лежали перед ним на столе. Он с раздражением признал, что Мартин прав, но он выиграл так много, что не мог благородно отказаться от выигрыша.

– У меня не было намерения лишать тебя всей собственности, – презрительно бросил он. – Того, что я имею, хватает на мои нужды, а подходящее общество милосердия трудно найти.

– Не надо задирать нос только потому, что к тебе шла карта, – прорычал Мартин. – Я еще не закончил.

Бретт почувствовал раздражение от такого пренебрежения к своему карточному мастерству, но сохранил хладнокровие. Мартин снова сделал приличный глоток из бутылки и облокотился на стол.

– Борьба не закончена, – проскрипел он, но его язык уже начал заплетаться. – Я отыграюсь. – Он встал, пошатываясь, и повернулся кругом, словно ища что-то. – Где эта продажная девка, которая зовется моей сестрой? – завопил он. – Я послал за ней сто лет назад.

В его голосе прозвучали плаксивые нотки. На заплетающихся ногах он подошел к шнурку от звонка и начал дергать за него, как звонарь на колокольне.

– Вам известно, что я нахожу ваше общество поистине очаровательным, – пробормотал Эдвард бесцветным голосом, – но весьма вероятно, что ваша сестра не испытывает к вам симпатии в вашем нынешнем состоянии.

Тут Мартин так неистово дернул за шнурок звонка, что тот остался у него в руках, и он отшвырнул его, сопроводив свое действие шквалом злобных ругательств на предмет зачатия Эдварда и способа, которым он был произведен на свет. Шнурок угодил в бедро собаке, она подпрыгнула, возмущенно взвизгнув, и тут же угрожающе зарычала. В пылу дикой ярости Мартин бросился к ней и, шатаясь, пнул ее обрюзгшее стареющее тело – в ответ она укусила его за ногу. Взревев от боли, Мартин так жестоко ударил ее в нос, что она выпустила его икру и жалобно заскулила, съежившись под градом сыплющихся на нее ударов.

– Тупая сука! – бушевал Мартин, ковыляя к двери и таща за собой визжащее животное. – Я не позволю ни одному существу женского пола пренебрегать моими приказами. На свою беду она узнает, кто в этом доме хозяин. – Он распахнул дверь и вышвырнул скулящую собаку в коридор, даже не взглянув на нее. – Не вздумайте расходиться! Я вернусь с этой порочной девкой, и тогда мы посмотрим, будешь ли ты по-прежнему выигрывать.

Он так круто развернулся, что покачнулся на пятках, но быстро выровнял равновесие и, чеканя шаг, вышел из комнаты, с оглушительным треском захлопнув за собой дверь.

Эдвард поднял глаза, оторвавшись от созерцания своих безукоризненных ногтей, и с невозмутимым спокойствием обратился к собравшимся:

– Интересно, к какой из сук относилось его высказывание? Если он обращается с одной так же, как с другой, я нисколько не удивлюсь, если мы увидим, как мисс Вариен вонзит зубы в его плоть. Мне не дает покоя мысль, что это будет подходящим ответом на нежную заботу, которую он так трогательно проявил о ней. Вы умный человек, – сказал он, повернувшись к Бретту. – Неужели вы не можете найти способ случайно разрядить в него пистолет? В сущности, меч тоже сгодится для этой цели. Я убежден, что если вы тщательно протрете после этого лезвие, то это не понесет за собой никаких мучительных последствий.

На лице Бретта не дрогнул ни один мускул, но Питер наверстывал упущенное за время долгого молчания.

– Этот парень чокнутый! Однажды моя кобылка так же себя вела. Я не мог с ней сладить. Она набросилась на конюха. Даже пыталась взобраться на дерево. Пришлось пристрелить ее. Такая жалость! У нее было самое лучшее плечо среди всех моих лошадок.

– Мне жаль твою кобылку, Питер, – заметил Бретт, не в силах сохранить ровный тон голоса, – но мы в гостях у Мартина и не можем всадить в него пулю без всяких оснований.

– Напротив, – высказал свое мнение Эдвард, вынимая из кармана маленькую эмалированную табакерку, – я думаю, это великолепное предложение. Если бы мы предложили его останки спаниелю, с которым он так дурно обошелся, или той несчастной, замученной охотничьей собаке, которую он сегодня избил до полусмерти, чему я сам был свидетель, не осталось бы никаких улик нашего проступка.

– Ради всего святого, замолчите, – взмолился Бретт, – всем известно, что вы испытываете угрызения совести только по поводу неправильно подобранного жилета или салона, увешанного темно-красным бархатом.