Звездолов

— Это правда? — спросила Джинни, почему-то оживившись.

— Правда, но я не могу позволить, чтобы из-за меня пострадала Сесили.

Марсали замолчала, глядя в грустные глаза своей верной служанки. Наконец положила руку ей на плечо и промолвила:

— Я сказала Эдварду, что хочу взять тебя с собой.

— И он согласился?

— Ему ничего не оставалось, — ответила Марсали, вспоминая свой спор с женихом. Эдвард не хотел, чтобы она брала свою служанку, говорил, что в Хэйфорде достаточно слуг, и, хотя в конце концов неохотно согласился, Марсали боялась, что после свадьбы он забудет о своем обещании.

Она закрыла глаза и попросила господа, чтобы он дал ей силы выдержать то, что ей предстояло в этот день. Но при мысли о первой брачной ночи мужество оставило ее: она стиснула зубы и, задрожав, обхватила себя руками.

Джинни коснулась пальцами ее щеки.

— Какая холодная, — прошептала она.

С тяжелым вздохом женщина отложила щетку и отступила на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. Но на ее лице отражалась мука. Наконец после долгого раздумья она тихо сказала:

— Ты всегда была мне как родная дочь.

Марсали почувствовала, что глаза наполняются слезами, попыталась что-то сказать в ответ, но Джинни перебила ее.

— Возьми с собой сестру, и идите в церковь, — с неожиданной решимостью сказала женщина, глядя в сторону. — Помолитесь, может быть, бог и поможет.

Удивленная, Марсали встала и подошла к Джинни. Она знала, что Джинни была католичкой, одной из тех немногих, кто отказался отречься от старой веры, несмотря на запрещение и грозящую опасность. Она не пыталась скрывать свое презрение к тем, кто пренебрег верой предков ради выгоды и бросился в объятия протестантской церкви во время правления Кромвеля. Джинни не хотела и шагу ступить в переделанный на пуританский лад храм, а по ночам ходила на тайные католические службы. Почему же она посылала Марсали молиться протестантскому богу, которого презирала?

Джинни отвернулась и повторила:

— Возьми с собой сестру. — Она показала на вертящихся вокруг ног Марсали ласок и добавила:

— И зверьков тоже возьми.

Может быть, молитва действительно облегчит огромную тяжесть, лежащую на ее душе? Джинни скорее всего решила, что перед лицом таких невзгод не так уж важно, в каком храме молиться. В этот ранний час в церкви должно быть пусто, и Марсали надеялась, что сможет наедине проститься с сестрой.

Она нашла Сесили в ее комнате. Глаза сестренки на секунду радостно зажглись, но затем вновь стали грустными.

— О, Марсали, как мне будет тоскливо без тебя! — воскликнула Сесили. — Только с тобой я могла поговорить по душам!

— Гэвин будет заботиться о тебе, — попыталась утешить сестру Марсали.

— Его интересуют только охота и дела клана, — сказала Сесили и добавила печально:

— И еще разговоры о том, как бы повыгоднее выдать меня замуж.

— Ты еще слишком мала для этого, — ответила Марсали, зная, что не совсем искренна с сестрой. Это по ее мнению Сесили молода для замужества, но возраст девушки слишком мало значил для мужчин, которые смотрели на брак как на средство получения выгод. Раньше Марсали верила, что ее отец не такой, что он позволит своим дочерям самим сделать выбор, но теперь ей пришлось расстаться с этой иллюзией.

— Я бы хотела… — нерешительно начала Сесили. — Я мечтала…

— О чем же ты мечтала, сестричка? — ласково подбодрила девочку Марсали.

— Я бы хотела стать монахиней, — тихо призналась Сесили.

— Ты не должна так говорить, — испуганно прошептала Марсали. — Это слишком опасно.

— Я знаю, — ответила Сесили. — Но мне кажется, я никогда не захочу выйти замуж.

Марсали не находила слов, чтобы утешить сестру. Когда-то она сама верила, что в ее жизни будет любовь и счастье, а сегодня должна была стать женой человека, к которому чувствовала отвращение. И если старшая сестра не посмеет возразить отцу, Сесили тоже придется смириться со своей участью.

— Пойдем со мной в церковь, — предложила Марсали и добавила с надеждой:

— Наверное, там сейчас никого нет.

Она взяла сестру за руку и повела вниз по каменной лестнице. Зверушки поскакали за ними. Что будет с ее питомцами, когда она переедет в Хэйфорд? Эдвард не скрывал своего отвращения к ее любимцам, а Тристан и Изольда были достаточно умны, чтобы чувстврвать это и держаться от него подальше…

Из большого зала, в котором отец принимал гостей, доносился громкий шум. Марсали и Сесили прошли по коридору и вышли на задний двор, где вовсю кипела жизнь. Уже два дня в замок прибывали все новые и новые гости. От пледов всех расцветок рябило в глазах. Марсали узнавала цвета многих кланов, но некоторые были ей незнакомы. Все, кроме Сазерлендов, были приглашены на свадьбу и встречали радушный прием в замке Эберни. Наверное, даже ее отец знает не всех гостей.

Марсали глубоко вздохнула. Ей хотелось плакать, но нельзя было показывать своих слез Сесили. Сестра не должна была видеть ее отчаяния.

Так, терзаемая мыслями о новом женихе и воспоминаниями о Патрике, Марсали, гордо подняв голову, вела сестру к церкви. Открыв тяжелую дверь, девушка заглянула внутрь. Никого. Слава богу!

Они вошли в темный храм с высоким куполом и, мягко ступая, приблизились к алтарю. Как здесь стало бедно и убого! Убраны прекрасные статуи, цветные витражи заменены грубыми ставнями. Сделано все, чтобы угодить пуританским вкусам, насаждаемым Кромвелем.

Теперь, когда Кромвель умер, а на троне воцарился Карл II, в церкви снова все изменится. Отец старательно следовал всем политическим и религиозным веяниям.

Девушки прошли на свое постоянное место, традиционно занимаемое семьей вождя. Ласки вскарабкались на скамейку и начали исследовать новое пространство. Марсали опустилась на колени и склонила голову. Сесили встала рядом с ней.

Марсали пыталась обратиться к богу, но постоянно возвращалась мыслями к Патрику. Она хорошо запомнила тот день, когда отдала ему свое сердце. Ей было тогда всего пять лет. Один из охотничьих соколов отца набросился на ее питомца. Патрик прибежал на крик девочки, схватил сокола и освободил зверька из его когтей. Но сокол ухитрился сильно ранить мальчика своим мощным клювом. С тех пор Патрик стал ее героем, ее рыцарем. Ее звездоловом.

Ее нареченный муж.

В восемь лет, когда после официального оглашения их помолвки Патрик отправился на войну, она по-своему понимала, что это значит. Когда он вернулся с войны на континенте, объявленный вне закона, Марсали было уже четырнадцать, а Патрику — двадцать два. Он стал выше ростом и реже улыбался. На лице появился шрам, но глаза смотрели так же тепло, а его прикосновение было таким же нежным, когда он поднес ее руку к своим губам. Он сказал тогда, что она стала еще красивее…

Марсали покачала головой. Ей хотелось отбросить эти мучительные теперь воспоминания. Очень скоро она станет женой другого и никогда — какое страшное слово! — никогда больше не увидит Патрика.

Она снова попыталась молиться, но вдруг неожиданно ощутила, что рядом кто-то есть. Повернула голову, и в этот миг чьи-то руки, сильные и ловкие, обхватили ее. В то же мгновение она услышала всхлип сестры, но не смогла ничего сделать. В ее рот умело втолкнули кусок тряпки, а руки были крепко прижаты к туловищу.

Низкий грубый голос прошептал ей в ухо:

— Простите, миледи, не бойтесь.

Затем Марсали почувствовала боль в затылке и погрузилась во тьму.

* * *

Патрик Сазерленд, граф Трейдан, сын маркиза Бринэйра, беспокойно мерил шагами зеленую лужайку у подножия водопада.

Марсали показала ему это место, когда он в последний раз приезжал в Эберни. В свои четырнадцать лет она была гораздо красивее, чем он мог себе представить. Он хорошо помнил, как она стояла здесь и, глядя на него снизу вверх, робко объясняла, что это ее тайное место, о котором никто не знает. Она задела в его сердце такие струны, о существовании которых он даже не догадывался. Все эти годы, среди войны, крови и грязи, Патрик нередко вспоминал чистое свежее утро, нежное и такое милое лицо Марсали и ее наивные, полные искренней любви слова. Он верил, что только она могла принести мир в его истерзанную душу.