Леди на монете

Изгнанники в Шато де Коломб с жадностью ловили все новости из Лондона и сообщения о похоронах этого чудовища, Оливера Кромвеля, который был погребен в Вестминстерском Аббатстве в богатой одежде и с короной. Но они с облегчением передавали друг другу сообщение неутомимого летописца, Джона Эвелина, написавшего, что «это были самые радостные похороны, на которых я когда-либо присутствовал».

И действительно, мрачная похоронная процессия в конце концов нашла возможность дать выход чувствам, долго сдерживаемым пуританскими ограничениями. За стенами Уайтхолла танцевали и кричали подмастерья, а солдаты, позабыв о дисциплине, пьяные шатались по улицам. Конечно, это была грубая реакция самых невоздержанных и невоспитанных людей, но она свидетельствовала о том, что настроение целой нации изменилось. Вскоре после похорон городская чернь разрушила новый памятник Протектору в Аббатстве, и по всей стране начались серьезные волнения и бунты.

Король Англии и его брат Джеймс, не имевшие за душой и пенни, скрывались в Голландии от кредиторов в ожидании благоприятного момента, чтобы открыто высадиться в Англии или появиться там анонимно.

Именно в это время мудрый лорд Джон Калпепер посоветовал Карлу приблизить к себе генерала Монка. Джон Монк был роялистом еще до того, как стал членом парламента, имел влияние на армию и был достаточно терпимым человеком. Он прекрасно понимал, что Англию могут ожидать гораздо большие неприятности и невзгоды, чем современно мыслящий король, имеющий мягкий, сговорчивый характер и успевший, к тому же, получить горький и тяжелый урок относительно того, как поступают с королем, который слишком упорно настаивает на своих божественных правах.

Между Монком, который находился в Шотландии, и роялистами на другом берегу пролива начались серьезные переговоры, и вскоре у всех появилась надежда, что август принесет им перемены. Однако лето прошло, наступила зима, местные волнения были подавлены, но ничего существенного не произошло. Как всегда, Эдуард Хайд, граф Кларендон, призывал к сдержанности и осмотрительности. Он признавал, что даже при такой небольшой армии сторонников, которая была к тому времени у Карла, высадка может пройти успешно, но полагал, что будет более разумно и надежно дождаться официального приглашения, которое уже не за горами. К тому же, конечно, это сохранит немало жизней.

В Шато де Коломб никто ни о чем другом не говорил, кроме Реставрации, и в тусклый ноябрьский день туда пришло известие от Карла, который сообщал, что у него есть твердое намерение не позднее весны высадиться на английском берегу, в Дувре, поэтому он хочет посетить Париж и попрощаться с матерью и сестрой.

– Карл приезжает! – кричала юная Генриетта вне себя от радости. – Он проведет с нами Рождество!

Фрэнсис, хлопнув в ладоши, закружилась по комнате в развевающихся юбках.

– Это же будет наше первое настоящее Рождество! Мы должны устроить веселый праздник не хуже, чем у короля Людовика в Париже! Ваш брат слишком много страдал, и нам нужно как следует развлечь его.

При этом она, конечно же, не имела ни малейшего представления о том, что на самом деле может развлечь и развеселить молодого короля. И уж, конечно, ей и в голову не приходило, что он считал деревушку на берегу Сены очень унылым местом и что его визит к удрученной горем, глубоко религиозной матери, которая до сих пор докучала ему своими советами и старалась руководить им, не более чем долг вежливости старшего сына.

– Хотела бы я знать, чем мы будем кормить и его самого, и его голодных спутников? – спрашивала растерянная миссис Стюарт, суетившаяся в полупустой кухне, где не было никаких запасов.

– Всем, что у нас есть. И не имеет никакого значения, что будет потом, – советовала ей старшая дочь, и этот совет полностью соответствовал характеру девочки.

– Мы можем пойти на берег Сены удить рыбу, как это делают монахи, – предложила добродушная Джентон Лавлейс.

– В середине ноября? – недоуменно спросила у нее практичная Дороти Калпепер, которая очень неуютно чувствовала себя в плохо протопленной комнате.

– Вам лучше потратить время на то, чтобы найти себе какую-нибудь приличную одежду, – посоветовала им миссис Стюарт, рассматривая с неудовольствием и огорчением поношенное платье маленькой Софи и размышляя над тем, найдет ли она что-нибудь приличное в детской для сына.

– У Карла самого нет никакой хорошей одежды, – грустно напомнила всем его сестра.

– Да, но Его Величество прямо отсюда отправится в Лондон, и он въедет туда как король Англии, – сказала вдовствующая королева, неслышно появляясь возле открытых дверей. – Я очень прошу вас, сделайте так, как говорит миссис Стюарт.

И все юные девицы в доме в течение нескольких дней перетряхивали жалкое содержимое своих сундуков. Они утюжили кружевные воротники и из кусочков лент мастерили новые банты. Забыв обо всех страданиях и невзгодах, они весело смеялись, примеряя платья друг друга, и каждая старалась выглядеть наилучшим образом.

Карл появился именно в тот момент, когда Фрэнсис примеряла на принцессу свое пальто с меховой опушкой.

Вместе с ним не оказалось никаких джентльменов – ни голодных, ни сытых, – а всего лишь один слуга – Тоби Растат, и Карл мчался с такой невероятной скоростью, что появился в Шато де Коломб на час раньше, чем его ожидали. Так как королева отдыхала, взволнованный слуга проводил его в комнату, полную суетящихся и хихикающих девочек.

– Если вас пригласят на прогулку верхом, вы вполне можете его надеть. Уже становится прохладно, идет снег, а вы часто мерзнете, – уговаривала Фрэнсис принцессу, хотя это пальто было последним подарком отца, которого она очень любила.

– Но твое пальто слишком длинно мне. Оно волочится по земле, как шлейф свадебного платья, – протестовала Генриетта, утопая до бровей в пальто с чужого плеча.

Именно поэтому Карл не сразу и узнал ее.

Удивленная тем, что разговоры внезапно смолкли, Фрэнсис обернулась и увидела, как высокий смущенный король неуверенно рассматривает их всех поочередно, переводя взгляд с одной девочки на другую. И когда она улыбнулась, видя его совершенно откровенную растерянность, к ее ужасу, он неожиданно сорвался с места, в несколько шагов пересек большую комнату и заключил ее в объятия.

– Генриетта! Ma chère petite soeur [11] – воскликнул он глубоким, красивым голосом и громко поцеловал ее.

Фрэнсис высвободилась из его объятий и отошла в сторону.

– Нет, нет, нет! Вот ваша сестра! – пыталась объяснить она, стаскивая с Генриетты скрывавшее ее пальто.

Последовавшие за этим мгновения позволили Карлу понять, что он ошибся и обнял постороннюю девочку. Они все понимали, что он мог очень легко просто не узнать сестру, но только Фрэнсис догадалась, как эта вполне извинительная и понятная ошибка могла глубоко ранить Генриетту, которая с таким нетерпением говорила о приезде брата и так ждала его в течение многих месяцев. Повинуясь безотчетному порыву, она отошла в сторону, стараясь затеряться среди подруг.

Если даже Карл и испытал секундное разочарование, сравнивая высокую красивую девушку, которую только что принял за свою сестру, с худенькой девочкой, которая была ею на самом деле, он прекрасно справился с этим чувством и не позволил никому заметить его, и у него хватило ума положиться на искренность и глубокую привязанность.

– Дорогая моя, простите меня! Я так давно вас не видел!

Он пристально посмотрел на Генриетту-Анну, и было совершенно очевидно, что ему понравилось то, что он увидел.

– Слава Богу, теперь уже не будет такой длинной разлуки!

Он нежно поцеловал сестру и усадил рядом с собой на скамью.

– Чтобы вам не нужно было так высоко задирать голову, а то еще сломаете шею! – объяснил он принцессе.

– Я знаю, что очень маленькая для своих лет, – сказала она, словно извиняясь, и попыталась привести в порядок свои растрепавшиеся волосы. – И хоть наша Фрэнсис на два года моложе меня, она, конечно, больше соответствует тому облику, который вы ожидали увидеть.