Укрощенная любовью

В противоположность этой утонченности в отделке интерьера удобства и предметы гигиены были чрезвычайно примитивными: простой ночной горшок в комоде и фарфоровая чашка, установленная под умывальником; содержимое выносилось наверх и выплескивалось за борт. Беренис, тем не менее, это не слишком удручало. Даже в огромных домах Англии уборные обычно представляли собой не более, чем крошечный клозет на первом этаже с глубоко выкопанной ямой и высоким сиденьем. Что до купания, то лишь некоторые эксцентричные богачи шли на устройство в своих домах новомодных ванн с водопроводом и канализацией.

– О, мадам, меня тошнит, – пожаловалась Далси, – могу я пойти лечь?

Желудок Беренис тоже начинал причинять беспокойство, и она уныло кивнула. Ужин явно не собирался задерживаться в нем. С каждой секундой чувство тошноты усиливалось. Желудок взбунтовался. Рот ее наполнился кислой слюной, в глазах почернело, и все вокруг завертелось. Она с трудом добралась до иллюминатора, широко его открыла и высунулась наружу, почувствовав головокружение от вида бурлящей далеко внизу пены. Несколько минут ее жестоко рвало, затем, ухватившись ледяными пальцами за край иллюминатора и дрожа, она жадно глотала воздух.

Кое-как ей удалось добраться до кровати с дамасской драпировкой и бархатным одеялом. Беренис бросало то в жар, то в холод, голова раскалывалась, словно по ней стучали молотками. Каждый предмет в каюте, казалось, качался, и даже когда она закрывала глаза, то все еще могла видеть их; фонари, платье на вешалке, полированный деревянный пол перемещались и затем резко падали вниз. Беренис свернулась калачиком на боку, подтянув колени, прижав ребро ладони к виску, чтобы смягчить боль, не имея сил даже на то, чтобы плакать.

Себастьян пришел в каюту поздно. После игры в карты с Дэмианом и Перегрином он был зол, потому что почти не сомневался, что хлыщ мошенничал, но пока не мог это доказать. Он быстро пересек каюту, повесил шарф на один из стульев с высокой спинкой, сбросил сюртук и взглянул на неподвижную фигуру на кровати, полуприкрытую одеялом. Изящные плечи Беренис были повернуты к нему, линия талии мягко изгибалась, переходя в крутую выпуклость бедра, тонкое одеяло повторяло очертания ягодиц.

Желание стремительно поднялось в нем; он наклонился и залюбовался ее лицом и этими благоухающими локонами – чудесными душистыми локонами, скрывающими уши, и этим прелестным ртом, полуоткрытым над рядом маленьких, ровных зубов. Его рука замерла, готовая сбросить с нее ночную одежду, но как раз в этот момент Беренис пошевелилась и беспокойно застонала. Наклонившись ниже, Себастьян увидел смертельную бледность ее кожи. Он потрогал ее лоб и обнаружил, что у нее лихорадка. Почувствовав его присутствие, Беренис приоткрыла веки, глаза ее неестественно заблестели. Но даже будучи в этом полубессознательном состоянии, она отодвинулась от него.

– Что вас беспокоит? – спросил он, больно задетый такой явной демонстрацией ненависти.

Беренис покачала головой, не в силах говорить, и он догадался о причине ее недомогания. Сегодня штормило, а она, как понял Себастьян, никогда прежде не путешествовала морем. Его чувство боли и желания резко сменилось состраданием, нежность застала его врасплох, когда он осторожно перевернул горячую подушку, чтобы Беренис могла лежать на ее прохладной стороне. Он подошел к ящику с лекарствами, смешал травяной настой, затем приподнял ее, и, поддерживая своим плечом, уговорил выпить снадобье. После этого он наполнил таз водой и осторожно протер ей лицо и шею.

Беренис почти не понимала, что происходит: из-за ослепляющей головной боли затуманивалось сознание. Глядя на ее тело, такое притягивающее, зовущее под прозрачной ночной сорочкой, Себастьян осознал, что в ней сплелись воедино юная девушка и зрелая женщина. Невинная соблазнительница! И судьба распорядилась так, что это – его жена!

Себастьян нахмурился, не доверяя вспыхнувшему чувству жалости и нежности. Он становится сентиментальным! Потом осторожно отводя назад темные локоны, струящиеся по подушке, он был поражен, когда Беренис с благодарностью прижалась к его руке. Этот простой доверчивый жест тронул его до глубины души.

Он взял себя в руки и отодвинулся от нее, злой и смущенный. Смешно! И это Лажуниссе – пират и контрабандист, один из самых сильных, выносливых, опытных парней и искусных охотников, обученный индейцами чероки? Приятели – отчаянные ребята, готовые на все, – здорово посмеялись бы, увидев его сейчас! Лажуниссе у кровати прелестной женщины, исполняющий роль сиделки!..

Беренис почувствовала, как он отодвинулся, сквозь мягкий туман опия, который он добавил в лекарство. Она смутно сознавала присутствие рядом кого-то утешающего, согревающего и успокаивающего, но отказывалась поверить, что это мог быть Себастьян. Наконец, уставший мозг отказался от борьбы, позволив ей погрузиться в сон.

Беренис была больна много дней – такая жалкая и несчастная, что смерть, казалось, была бы для нее блаженством. Она никогда не думала, что переживет эту пытку. Далси тоже жестоко страдала и, судя по стонам и жалобам, доносившимся из каюты Перегрина, он также стал жертвой морской болезни. Но к тому времени, когда на горизонте показались Канарские острова, Беренис уже могла, шатаясь, добраться до поручней «La Foudre». С содроганием она смотрела вниз на монотонно поднимающуюся и опускающуюся поверхность моря, вспоминая, как молила Бога успокоить эти ужасные волны, обещая за это что угодно. Она перегнулась через фальшборт в то время как «La Foudre» плясала на волнах, как будто заигрывала с ними, подскакивая и ныряя, словно резвая молодая кобыла. Впереди виднелись туманные очертания острова, розовым облаком лежащего на горизонте. Земля! Неужели это действительно земля?

Внезапно ей захотелось найти Себастьяна и умолять его позволить сойти на берег, хотя бы на короткое время, чтобы она могла почувствовать благословенную твердую почву под ногами. Ветер прояснил ее сознание, стали всплывать какие-то смутные воспоминания: вот он наклоняется к ней с мягкой нежностью в глазах, вот касается ее ласковыми, как у женщины, руками. Она потрясла головой, чтобы прогнать эти видения. Нет, ей, должно быть, это приснилось! Как мог ее вечно насмехающийся, бессердечный муж превратиться в доброго ангела? Эта мысль была абсурдной, и Беренис отбросила ее как галлюцинацию, вызванную бредовым состоянием.

Ей не пришлось искать его, потому что он сам появился рядом и, укутывая ее в свой плащ, сказал:

– Будь осторожна, cherie! Ты еще слаба и можешь простудиться.

– Я хочу на берег! Мне нужно почувствовать под ногами твердую почву, а не эту ужасную, бесконечно двигающуюся воду. Можно мне сойти? – она просила, забыв гордость, умоляла его об этой единственной услуге.

Он посмотрел на ее изнуренное болезнью, бледное лицо с огромными глазами, окруженными синими кругами:

– Не сейчас, doucette! [18] Мы не будем задерживаться в Тенерифе – вино для нас уже приготовлено. Но когда достигнем Мадейры, то ненадолго там остановимся. Я сам возьму тебя не берег, и мы навестим моего старого друга дона Сантоса, – пообещал он, затем мягко взъерошил ей волосы. – Бедняжка! Морская болезнь – ужасное бедствие, не так ли?

– А Далси может пойти? Она тоже больна…

Себастьян пожал плечами и улыбнулся, радуясь, что доставил ей удовольствие. Приятно было сознавать, что она зависит от него и хотя бы на этот раз не огрызается и не рычит.

– Конечно. Не такой уж я ужасный монстр, как видишь!

Тогда Беренис решила попытать счастья, добавив:

– А можем мы взять с собой Перегрина? Далси говорит, что ему тоже очень плохо…

Себастьян убрал руку, которая поддерживала ее.

– Если это ваше желание, мадам, – ответил он ледяным тоном.

– Да, сэр. – Ее руки сжимали поручень, плащ по-прежнему укрывал ее, но теперь чего-то не хватало – тепла тела Себастьяна.

В шесть часов утра дозорный на стеньге увидел на горизонте землю. Мадейра! Безмолвный корабль сразу ожил. Матросы начали мыть шваброй палубу, обливать водой лестницы, полировать поручни, все чистить и драить. Работа спорилась, потому что все были рады предстоящей высадке на берег.