Чернильный орешек

Хиро быстро посмотрела на него и тут же снова отвернулась, и Кит успел заметить блеск в ее глазах. Она медленно покачала головой.

– Нет, на это я не рассчитываю. Не рассудок внушает мне надежду на встречу с ним, а моя глупость.

– Разве любовь – это глупость?

– Возможно, – ответила она, а потом снова посмотрела на мужа и улыбнулась. – Хотя моей любви к тебе это не касается. Она как раз – величайшая мудрость.

Кит спешился, подошел к Златогривому и, прислонившись к его плечу, взял руку своей жены. Озабоченно глядя в ее лицо, он заметил, что оно еще больше похудело и побледнело, утратив свежесть румянца.

– Я хотел, чтобы ты была счастлива, и в своей самонадеянности полагал, что смогу принести тебе радость в жизни. И я совсем не думал, что выйдя за меня замуж, ты лишишься чего-то. За мою гордыню меня и подобало бы наказать, а отнюдь не тебя. Я хочу…

Хиро крепко сжала его руку.

– Еще миг – и ты можешь пожалеть, что женился на мне. Я довольна, Кит… даже очень. Я люблю тебя, и мне не нужно ничего другого.

– Даже Гамиля?

Хиро закрыла рукой его губы. Глаза ее смотрели на него ясно и уверенно.

– Да, я скучаю по нему… а как же могло быть иначе?.. Но если такова цена, то я охотно уплачу ее.

Вздохнув, Кит отошел в сторону. Он прислонился к старому дубу, росшему на границе Хэрвуд-Уина. Наступило молчание, нарушаемое лишь позвякиванием удил, когда Златогривый и Оберон энергично щипали тонкую и горькую мартовскую траву, которая после долгой зимы на сухом корму была для них лакомством.

– В этом-то и вся беда, – произнес, наконец, Кит, стоя к ней спиной и глядя через ровные поля в сторону Уотермилла. – Я не желаю, чтобы платить приходилось тебе. Если кто-то и должен расплачиваться, так это я. Мне хотелось бы, чтобы у тебя было все.

Хиро улыбнулась, зная, что Кит этого не видит. Да, именно это Гамиль и назвал «характерной особенностью» Морлэндов – желать всего.

– Но мы никогда не можем иметь все, мой дорогой Кит. Жизнь не бывает такой щедрой.

– У меня-то есть все, – негромко ответил он. – Порой я даже боюсь, что я так счастлив.

На это ей нечего было сказать. Они молча наблюдали, как по полям расползается тень тучи. Оберон на миг перестал щипать траву, навострив уши. А потом, когда конь снова опустил голову, Кит повернулся и с явно приободрившимся видом направился к Хиро. Он что-то держал в руке.

– Смотри, что я нашел.

– Да это всего-навсего чернильный орешек. [14]

– Да, верно, но ты погляди, ты только погляди вот сюда. Видишь? Если я отогну эти веточки, вот здесь и здесь, ты увидишь вот эти отметинки, которые похожи на глаза. Погоди-ка, я сделаю их поглубже, – он вытащил нож из-за пояса и с минуту поработал его кончиком. – Ну вот, – объявил он, снова протягивая ей орешек на ладони.

Хиро взяла его и засмеялась.

– Это же кролик! – с восхищением воскликнула она.

Кит посмотрел на нее с оскорбленным видом.

– Ничего подобного, – возмутился он. – Это заяц, родовой заяц Морлэндов. Я думаю, такая находка может быть добрым предзнаменованием, когда ты носишь в животе нового маленького зайчонка.

– А на макушке-то у него, погляди, дырочка! Можно будет продеть туда нитку и носить на шее, – сказала Хиро.

Теперь уже засмеялся Кит.

– Но ты же не будешь в самом деле носить это? Ох, Хиро, не будешь, не будешь!

– Конечно, буду. Ты же подарил мне его… Нет-нет, ты не можешь забрать его назад. Теперь он мой! Я сплету такую ниточку из шелка и буду носить его на шее как талисман. И он принесет мне удачу.

– Нет, госпожа, тебе подобает повесить его на золотую цепочку, если уж ты желаешь носить его, – весело предложил Кит. – А теперь нам лучше снова отправиться в путь, а не то ты простудишься. Сейчас еще слишком холодно, чтобы задерживаться на одном месте, даже при таком ярком солнце.

Он поймал Оберона и вскочил в седло. Они поскакали дальше, и Хиро спрятала чернильный орешек себе за корсаж для пущей надежности.

Лия всегда настаивала впоследствии, что беда стряслась именно из-за верховой прогулки, хотя Мэри-Эстер говорила, что это было влиянием длинной холодной зимы, недостатка воздуха и солнечного света и плохого питания. Но в глубине души Кит знал – впрочем, без всяких видимых оснований, – что это его вина, что это он каким-то непонятным образом был обречен приносить горе той, которую любил больше всего на свете. Как бы там ни было, не прошло и недели, как у Хиро случился выкидыш, в одну темную-претемную ночь ребенок просто выскользнул из нее. Он был совсем крохотным, голеньким и слепым… и очень напоминал мертвого зайчонка, если, конечно, кому-либо пришло в голову сделать подобное сравнение. Но то, что это был мальчик, вполне можно было понять. Хиро старалась держаться мужественно в присутствии Кита, но она слишком ослабла, чтобы сдержать слезы, и в конце концов она наплакалась так, что уснула, обессиленная, прямо в его объятиях. А когда, наконец, он опустил ее на подушки и убрал влажные завитки волос с ее покрасневших щек, его самого начали сотрясать рыдания. Киту пришлось повернуть голову в сторону, чтобы не разбудить Хиро безудержно текущими потоками слез.

Глава 7

После выкидыша Хиро довольно долгое время болела, и все неожиданно почувствовали, как сильно им недостает ее в доме. Поэтому каждый находил причину пройти через западную спальню, куда бы он ни направлялся. Но искать какой-либо предлог было совсем не в духе Эдмунда, поэтому каждое утро, перед тем как начать дела, он заходил туда с серьезным видом, чтобы посидеть с Хиро примерно четверть часа. Хиро, к своему удивлению, тоже с нетерпением ждала его визитов. Эдмунд был немногословен, не любил он и обсуждать сплетни, поэтому говорил с ней так, как говорил бы с мужчиной. Однако Хиро находила, что его разговоры дают пищу для ума. Что же касается Эдмунда, то эта процедура, начатая им из соображений долга, быстро превратилась для него в удовольствие, и скоро его беседы с Хиро приобрели оттенок размышлений, высказываемых вслух. Время, которое Эдмунд проводил с Хиро по утрам, стало для него возможностью спокойно обдумать и привести в порядок свои мысли, а также обсудить собственные проблемы. Мэри-Эстер, разумеется, вскоре заметила, что происходит, и ей пришлось подавлять в себе довольно острые приступы ревности. Что ж, если Хиро способна дать Эдмунду что-то, необходимое ему, то ей не следует сердиться из-за того, что дает это не она сама.

Конечно, Мэри-Эстер много раз на дню тоже торопливо забегала в западную спальню, выкраивая время для визитов между всеми прочими ожидавшими ее делами. Она приносила Хиро обрывки разных вздорных сплетен, рассказывала всевозможные забавные истории об увиденном ею в ее частых путешествиях. Больше всего на свете Мэри-Эстер, конечно, хотелось бы дать Хиро то, к чему та столь стремилась… но только она никогда не видела Гамиля и даже ничего о нем не слышала. Между тем спальня была заполнена иными дарами – от членов семейства, от друзей и даже от слуг. Старина Джекоб испек специально для нее маленькие пирожки с корицей, окрасил их в розовый цвет с помощью нескольких капелек своего драгоценного кошениля, покрасивее расположил в корзинке, а потом, когда маленькая Гетта в очередной раз забрела на кухню повидаться с ним, он, умаслив ее леденцом, попросил отнести гостинец наверх и передать от него «маленькой хромой госпоже».

Гетта с усердием взобралась по лестнице, прошла по коридору в западную спальню и застала там Хиро, как ни странно, в одиночестве. Она лежала на подушках и пустыми глазами смотрела в окно. Когда вошла Гетта, Хиро, быстро улыбнувшись, приподнялась.

– Пришла повидаться со мной, мой цыпленочек? Хочешь забраться ко мне на кровать? Ну тогда давай я подержу эту корзинку, пока ты будешь залезать.

– Это для тебя, – слегка запыхавшись, сказала Гетта, когда устроилась на широкой кровати, высунув короткие ножки из-под пышных юбочек. – Это Джекоб, попросил отнести тебе. А за это он дал мне вот что, – она извлекла изо рта остаток леденца, исследовала его и отправила обратно. – А теперь уж его и нет почти.