Воскреснуть и любить

Энтони шагнул вперед и обнял ее. Это было так просто, так естественно, так легко объяснялось их общей скорбью…

— Я был с ней. У нее случился сердечный приступ. Она позвонила мне из больницы.

— Но почему? Здесь есть сотня людей, которым она могла бы позвонить.

Он крепче прижал ее к себе.

— Она хочет… хотела, чтобы я провел заупокойную службу. До самого конца была в сознании и завершала дела. Хотела, чтобы я сходил к «Мустангам» и «Стайным» и попросил их отдать ей последний долг. Она думала, что это пойдет городу на благо.

Кэрол отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза. По щекам ее еще текли слезы, но в груди уже закипало что-то новое.

— Она сама заказала заупокойную?

— Сама.

— Перед смертью?

— Нет, сегодня мы оговаривали лишь детали. Она заказала ее много лет назад, только не выбрала, кому из священников ее поручить. Глория сказала, что все указания хранятся в похоронном бюро. Гроб уже есть. Все оплачено.

Кэрол с трудом сдержала улыбку.

Духовник понял, что слезы вот-вот закончатся, и с его души свалился камень. Он взял ее лицо в ладони. Ее улыбка тут же пробилась наружу.

— Кэрол… — Он покачал головой.

— Извините, падре, — прошептала она. — Разве вы не видите, что Глория оставалась борцом до самой смерти? Я так и вижу ее рядом со святым Петром, отчитывающей старика за то, что тротуар у одного дома на небесной улице не выложен золотом. Никто не успеет оглянуться, а она уже будет организовывать комитеты из ангелов, рассылать петиции…

Энтони поцеловал ее. Это было единственное, что он мог сделать, хотя и чувствовал, что ее всю трясет. Скорбь, в которую его повергла кончина Глории, начала потихоньку проходить. В его руках была сама жизнь. Неукротимый дух преставившейся переселился в других и был особенно заметен в женщине, которую он называл своей женой. С той минуты, как ему позвонили из больницы, преподобный позабыл о том, что в мире еще есть радость и надежда.

И любовь.

Он губами чувствовал вкус надежды и будущей радости. Кэрол была такой теплой, такой сверхъестественно женственной. Но в ней было нечто большее, чем красота, женственность, мягкость. Сила и смелость. Стремление к справедливости, отражавшееся в каждом движении, каждом слове. Она, а не он, была настоящим примером земного, а не небесных воинств Саваофа, сражающихся с сатаной. А сейчас она укрощала дьявола, который назывался его отчаянием.

Он посвятил себя служению ей. В эту минуту Энтони забыл, что не сможет принять то, что она предлагала, что он утратил способность принимать от женщины утешение и плотские радости. Он позволил себе упиваться покоем, купаясь в ее животворной женственности.

— Энтони… — Сбитая с толку, Кэрол попыталась вырваться.

Хэкворт прижал ее к груди. Рубашка была мокра от слез, но его это не заботило.

— Она заставила меня молиться с ней. Ее не волновало, что… — Он резко осекся.

— Что не волновало?

Преподобный покачал головой.

— Что вы разного вероисповедания?

Он надолго умолк.

— Энтони, но это и не могло ее волновать. Я сомневаюсь, что она принадлежала к какой-нибудь церкви. Когда я видела Глорию в последний раз, она говорила, что посещает все местные храмы по очереди, чтобы проповедники «не теряли форму». — Кэрол обвила руками его талию и застыла на месте. Она и не мечтала, что это будет так сладко. Впитывать покой, дарить его — какие новые ощущения… Кэрол продолжала стоять, прижимаясь к мужскому телу и вбирая в себя его тепло.

— Она завещала церкви немного денег. Я хочу заплатить из них Габриелю за роспись стен.

— Он сделает это. Если вы еще раз подойдете к нему и скажете, что это последняя просьба Глории, я думаю, он согласится.

— Он будет на похоронах, как и все остальные «Мустанги». Тогда и попрошу.

Кэрол оставалась в объятиях, наслаждаясь покоем и теплом. Вдруг до нее дошел смысл его слов.

— «Мустанги» в церкви?

— И «Стая» тоже.

— Нет. — Она уперлась ладонями в его грудь и сделала шаг назад. — Подождите минутку…

— Такова воля усопшей. Я говорил вам. Вот почему ей хотелось, чтобы именно я провел службу. Она желает, чтобы пришли и те и другие, чтобы ее похороны стали шагом на пути к объединению города.

— Энтони… — Она вспомнила, что Хэкворт уже несколько раз упоминал об этом, но была так потрясена известием о смерти старушки, что пропустила мимо ушей все остальное. — О Боже, о чем она думала?

— Об этом городе. Она отдала ему всю свою жизнь и продолжала отдавать даже на смертном одре.

— Никакие прекрасные слова не изменят действительность. Если вы попросите обе шайки прийти сюда, они взорвут церковь и вас вместе с ней. Вы знаете, на что они способны. Посмотрите, что они сделали со мной!

— Я знаю. Вот поэтому вас и не будет на похоронах.

— Как это не будет? — подбоченилась она.

— Кэрол, у меня голова не мякиной набита. Я знаю, что складывается потенциально опасная…

— Потенциально? Да вы понимаете, что это кончится взрывом? Землетрясением! Ради Бога…

— Потенциально опасная ситуация. Глория тоже знала это. Она спросила, сумею ли я справиться. Я сказал, что сумею. И один из способов — просить вас не присутствовать в церкви.

Она метнула на Энтони яростный взгляд.

— Я ничего не смогу сделать, если буду думать лишь о вашей безопасности, — сказал он. — Я стану переживать из-за вас. Мне не удастся действовать на два фронта.

— Вы сошли с ума, Энтони. — Она покачала головой. — Сначала вы обещаете умирающей женщине, что позволите столкнуться в церкви во время торжественной заупокойной службы двум бандам кровожадных подростков. Потом вы говорите, что я не могу прийти и отдать Глории последний долг. Когда вы прекратите разыгрывать из себя Господа? Думаете, вам действительно удастся удержать ситуацию под контролем и все закончится как в сказке? Думаете, парни из шаек придут в храм, помолятся, а потом устроят совместный товарищеский ужин?

— Я не думаю! — Он схватил Кэрол за плечи. — Выслушайте меня хоть раз.

— Хоть раз? Что это должно значить? Когда вы в последний раз разговаривали со мной?

— Сейчас! — Пальцы Энтони впились в нее. — Завтра я пойду к Джеймсу и к братьям Тимоти. Я собираюсь рассказать им, где и когда будет проходить заупокойная служба, и попросить их прийти. Я хочу напомнить о том добре, которое сделала им Глория Макуэн, о том, что они люди, а потому обязаны исполнять свой долг. А их долг состоит в том, чтобы во время службы удерживаться от насилия. Конечно, когда они придут, я поставлю в дверях людей, которым они сдадут оружие.

— Людей? Вы имеете в виду полицейских?

— Нет! Только членов общины. Никаких копов. Потому что каждый во время этих похорон будет вести себя достойно и уважительно.

— Вы не в своем уме.

— Ну что ж, раз так, вам тем более не следует быть там — во избежание худшего.

Его челюсти сжались, а глаза снова приобрели мрачное выражение. Кэрол молча оплакивала покой, который они дарили друг другу. Он оказался недолговечным.

— Я буду в церкви, — сказала она. — Если вы думаете, что я позволю вам быть там одному, то совсем не знаете меня.

— Если вы пойдете, я буду…

— Помолчите. — Она положила пальцы на губы Энтони. — Может быть, этот брак и шутка, но пока он считается законным, я продолжаю оставаться вашей женой. А жена не позволит мужу оказаться один на один с голодной стаей. Даже если мы и ошиблись, вы и я клялись перед Богом, что этот брак будет прочным и в добре, и в беде. А большей беды, чем эти похороны, я не могу представить, что бы вы ни говорили.

Преподобный отвернулся, его плечи понуро опустились. Кэрол закрыла глаза, борясь с желанием обнять его.

— Тогда вы сядете в первом ряду, — наконец сказал он. — Там, где я смогу быстро прийти к вам на помощь.

— Я сяду в первом ряду, чтобы почтить память Глории и поддержать вас.

— Вы только затрудняете мою задачу.

— Это невозможно. Труднее уже некуда. — Она запнулась, а затем несмело положила ладонь на его руку. Он не отстранился, позволив придвинуться ближе. — Вы уже были женаты, Энтони. Могли бы понять: я должна сделать то, что считаю правильным. Как и вы.