Мечты сбываются

Все это время Джон с нескрываемым обожанием в глазах наблюдал за Хоуп, а когда Фейс взглянула на него, быстро опустил голову.

– Достаточно дров, Джон. Моя дочь не узнала, сколько хлеба нужно испечь на вечер, поэтому ограничимся тем, что уже испекли. – И немного резче обычного Фейс добавила: – Можешь идти, сегодня ты достаточно поработал.

– Благодарю вас, госпожа Блэксток, – улыбнулся он, сверкнув белыми зубами. Занятия с Фейс приносили свои плоды – его английский становился все лучше и лучше.

Выйдя во двор, Джон не пошел к себе в пристройку, а легким шагом, чуть вприпрыжку, направился на север, мимо ветряной мельницы с часами на башне. Погода была холодная и дождливая, поэтому ему почти никто не попался навстречу, если не считать нескольких случайных прохожих, спешивших поскорее укрыться от непогоды. Оставив позади город, Джон направился к укромной и пустынной маленькой бухточке, а оттуда – к небольшой роще, видневшейся на расстоянии в половину лье. Добравшись до рощи, он подошел прямо к огромному старому каучуковому дереву – древу видений, оглянулся по сторонам, набрал полную пригоршню изумительных, волшебных гусениц и принялся жевать их. Джон приучился есть пищу колонистов, даже полюбил кое-что из их еды, однако его любимым лакомством оставались эти гусеницы. Джон понимал, что в присутствии своих новых друзей ему лучше не употреблять этот деликатес: им трудно было постичь его вкусы. То, что он ест сырых гусениц, произвело бы на них неприятное впечатление.

Но кроме всего прочего, эти гусеницы были необходимы для погружения в провидческий сон. Раскопав мягкую сырую землю под деревом, Джон набрал в руку белой глины, намазал ею лоб, щеки и подбородок, а потом снял одежду и сел на корточки у ствола каучукового дерева. Закрыв глаза и раскачиваясь взад-вперед, он постепенно впал в транс.

Когда Джон участвовал в церемонии инициации, во время которой был признан мужчиной и равноправным членом племени, старейшина посвятил его в тайну племени – способность вызывать видения. Видения были достоянием племени, их секрет сохранялся, передаваясь из поколения в поколение. Они показывали прошлое, настоящее и будущее, которое их ожидает. Для каждого члена племени символом видений являлось определенное животное или птица. Для Джона таким священным хранителем видений был кенгуру. Сейчас, общаясь со своим полубогом-кенгуру, мальчик с каждым мгновением все глубже погружался в мир снов и не замечал ни холода падавшего на него дождя, ни глинистых ручейков, стекавших по щекам, словно белые слезы.

Но картины, представавшие перед ним, были такими же серыми, как сегодняшний хмурый день. В своем видении Джон искал образ Хоуп Блэксток, но не мог найти. Он мельком увидел другую сестру, Чарити, уже повзрослевшую и, по-видимому, попавшую в опасность, но видение никак не становилось четким, и Джон не мог понять, что ей угрожало.

Внезапно стало еще темнее, он с трудом разглядел группу людей, собравшихся на кладбище колонистов, и камень, на котором было что-то написано. Джон узнал Хоуп, Чарити и Котти Старка, стоявших вокруг могилы. Девочки были одеты в черное и утирали слезы. Котти стоял между ними, поддерживая обеих, и его красивое лицо было печально. Джон попытался окликнуть Хоуп, утешить ее, но, как ни старался привлечь ее внимание, у него ничего не получилось. Она не замечала его. И тогда Джон воспарил как птица, невидимый для присутствующих. Крышка гроба была открыта, а в нем, бледная и неподвижная, лежала Фейс Блэксток, спокойно сложив на груди руки. Ее лицо больше не казалось усталым и озабоченным, а хранило необычное для нее умиротворенное выражение. Джону стало жалко Фейс, которая всегда была добра к нему, и он окликнул ее, но собственный крик вывел его из транса. Мгновение Джон сидел неподвижно, пораженный увиденным. Никогда прежде в своих снах ему не доводилось видеть мертвых. В большинстве случаев его видения были приятными. Они никогда не пугали, не то что сейчас.

Джона охватила дрожь, но не от холодного ветра и не от непрерывного дождя. Он снова закрыл глаза, заставляя себя вернуться в мир видений и надеясь, что, быть может, на этот раз ему удастся заглянуть дальше в будущее и больше узнать. Но ничего не получалось, и спустя полчаса он наконец отказался от бесплодных попыток, поднялся, вышел из-под кроны старого каучука и, прежде чем снова облачиться в одежды белого человека, предоставил дождю возможность смыть с себя остатки глины.

Джон уже почти привык к этой одежде, однако было приятно изредка возвращаться к естественному для него обнаженному состоянию. Он часто тосковал по привычной жизни в племени, где все было так просто. Тогда Джон знал, кто он такой и чего от него ждут. Там были друзья… Иногда он подумывал о возвращении, хотя знал, что никогда этого не сделает. Он пришел в город «глиняных лиц», ведомый любопытством, разожженным рассказами отца. А теперь, когда он оказался здесь и познакомился с некоторыми диковинками мира белых людей, он сам в некоторой степени изменился и не сможет вернуться к прежней жизни. В каком-то смысле этот народ, отчасти бывший и его народом, украл у него часть души. Во всяком случае, часть его души перешла к девушке по имени Хоуп, и, очевидно, Джон никогда уже не получит ее обратно.

Пока он шел обратно в город, в таверну «Корона», смятение все больше охватывало его. Нужно ли рассказывать Фейс Блэксток о его видении? Или, быть может, Котти? Фейс может не понять и разволноваться. Котти же терпимо относится к обычаям туземцев, даже интересуется ими, в свободные часы он не раз расспрашивал Джона о жизни племени. Однако Джон никогда не рассказывал ему о мире видений и о своих посещениях этого мира. Он боялся, что Котти сочтет его сумасшедшим. К тому времени как Джон добрался до «Короны», он решил, что самое лучшее – никому ничего не рассказывать.

Две недели спустя после визита Джона Макартура в «Корону» Котти зашел в кухню в середине дня, чтобы вместе с Фейс проверить запасы продуктов и составить список необходимых покупок, – накануне из Англии прибыл корабль с продовольствием. Закончив ревизию, Котти озабоченно посмотрел на Фейс. Был один из холодных, дождливых дней, и Котти заметил, что она выглядит еще более бледной и усталой, дрожит и старается плотнее закутаться в теплую шаль.

– Фейс, как вы себя чувствуете?

– Хорошо, Котти, – с трудом улыбнулась она, – просто небольшая слабость. – Фейс плотнее завернулась в шаль.

– В последнее время вы неважно выглядите, и меня это очень беспокоит. Пожалуй, вам нужно поменьше работать. Я всегда могу найти кого-нибудь, кто заменил бы вас.

– Котти, всю свою жизнь я работала и иначе умру от безделья. Я не больна, это просто возраст.

– Возраст? Фейс, вы ведь еще молодая женщина.

– Верно, по годам я еще не очень старая, но уж слишком тяжелыми были годы, пока ты не выкупил меня из рабства. – Она коснулась его локтя. – Если бы я продолжала работать у Марша, меня, наверное, уже не было бы в живых. Я никогда не смогу полностью выразить, как благодарна тебе за то, что ты для меня сделал.

– Это и не нужно, Фейс, – он ласково улыбнулся ей, – вы расплатились со мной сполна. Ваша кухня славится во всем Сиднее, благодаря этому мой доход удвоился…

– Господин Котти! – прервал его донесшийся снаружи голос.

– Входи, Карл.

– Слышали новости? – Дитрих буквально влетел в кухню. Его вытянутое лицо горело от возбуждения.

– Какие новости, Карл?

– Джон Макартур! Он дрался на дуэли со своим командующим, подполковником Уильямом Петерсоном в Парраматте два дня назад!

– Будь я проклят! – воскликнул Котти пылко. – Я знал, что Макартур – отчаянный человек…

– Но это еще не все, – продолжил Карл. – Ходят слухи, что губернатор Кинг арестовал Макартура и отправил в Лондон, чтобы он там предстал перед военным судом.

– Вот это да! – шумно выдохнул Котти. – Это может решить сразу несколько проблем. Спасибо за новости, Карл, – поблагодарил он Дитриха.