Девочка из рода ОХара

— Локки! Я волнуюсь. Расскажи мне сначала про свою маму.

— Потом про маму. Не будь дурой. Ты сама сможешь стать мамой, если постараешься. Ты же могла быть громадной дылдой. У тебя должна сохраниться способность к деторождению. Но учти, если тебя выберут королевой, первым делом ты запретишь класть меня на гвозди и зашивать мне рот, чтобы демонстрировать самую оригинальную в мире швейную машинку. Эта выдумка Снепса ужасна. Сам-то он никогда не показывает на себе, как эта машинка хороша. А нашу публику убеждает, что нам не больно и они видят самый ловкий в мире фокус.

— Хочу про твою маму!

— Это — невозможно, Рези! Меня похитили от мамы, потому, что она принадлежала к высшему обществу. Жили мы недалеко от этих мест. В Чарльстоне. Она была богатейшей женщиной города. Но ни за кого не хотела выходить замуж. Отказывала всем мужчинам. И я не знаю, кто у меня отец, потому что моя мать воспитывала меня самостоятельно. У ней было много врагов, особенно среди мужчин, которым она отказала. Вот они-то и отдали приказ Снепсу похитить меня. Все. Больше я ничего не знаю, во всяком случае Снепс говорит: если бы он меня не похитил, меня бы убили, потому что белые великаны, особенно если они плантаторы, не любят, когда у них рождаются не породные дети. Снепс говорит, что меня бы утопили, когда бы узнали, какой я. А он спас меня от гибели.

— А что теперь с твоей мамой?

— Не знаю, Снепс ведь убедил меня, что я не из мира великанов. Я — карлик. Теперь мне все равно, что происходит в их жизни. Я хочу только одно, чтобы мне не зашивали рот.

— Да, мой миленький Локки. Это ужасно. Ну иди ко мне. Мы попробуем сделать то, что сделал твоей маме твой папа, если он конечно был.

— Был. Я ведь в кого-то такой уродился.

Два карла занялись своим делом.

Филипп отвернулся. Ему было ужасно горько за этот обижаемый народ и одновременно страшно. Лучше бы не знать этой стороны жизни.

Какая ужасная тайна. Ведь эта богатая женщина из здешних мест. Отец тоже, наверное, отсюда, и тоже благородный. А вдруг этот несчастный карл — кузен Филиппа? Ведь его дядя далеко не такой моралист, каким кажется. У юноши разыгралось воображение. Он вспомнил многое из того, чего не хотелось вспоминать.

Он вспомнил, как будучи ребенком видел, что его дядя мучает его мать: кусает. Он думал так до тех пор, пока не узнал, что люди целуются.

Маленькому Филиппу было пять лет, когда он лежал в кустах, только не дикой рощи, как сейчас, а в парке, и мечтал. Неожиданно он увидел свою мать и дядю. Они вышли на лужайку, где прятался Филипп. Их глаза были устремлены друг на друга. Мальчик почувствовал что-то необычайное в их поведении. Дядя требовал, чтобы Кэролайн закрыла глаза, потом наклонился к матери и укусил ее за губу. Мать Филиппа застонала. От боли. Дядя укусил ее второй раз. Кэролайн засмеялась. Ее губы были целы. И она радовалась.

Мальчик выскочил из кустов и запустил в обидчика горсть песку. Мама прекратила стонать. Филипп заметил, что платье у нее расстегнуто. Кэролайн проследила за его взглядом и застегнула пуговицы. Во всем была, конечно, виновата мамина няня, ведь она часто забывала застегивать пуговички и Филиппу. Но мать вместо благодарности закричала на него, чтобы он не подсматривал. Тогда Филипп заплакал.

В тот же день в отместку за мать Филипп укусил дочь дяди — Эллин. Кузина страшно закричала и оттопырила окровавленную губку.

Сейчас, Филипп, лежа в кустах, за которыми украденный сын благородной женщины пытался сотворить что-то с карлицей, ужаснулся: неужели его дядя любил собственную сестру? Но мама же не могла допустить этого!

Не дожидаясь, пока у карл все закончится, Филипп отполз подальше от полянки, поднялся с земли и обходными тропками добрался до имения.

Серна тоже провела этот день как в бреду. Гадание повергло душу Серны в печаль. Она с трудом дождалась ночи. Страдания юноши показались ей ужасными.

Глубокой ночью вещунья проникла в мужскую спальню. Филиппу снова снилась Эллин.

Серна посмеялась над собой: она пришла к мужчине, чтобы утешить его своими ласками, а утешить его могла только Эллин. Серна могла помочь ему по-своему. Сквозь приотворенную дверь она смотрела на спящего Филиппа. Ночь была лунная. Желтый свет освещал лицо молодого мужчины. Серна бесшумной тенью подошла к изголовью, простерла над головой Филиппа руки. Белые шторы заколыхались, но ветра не было.

Серна шептала древнее приворотное заклятие индейцев. Она будила в Филиппе огненную силу. Она изгоняла душу юноши из его тела, но не убивала Филиппа, а пробуждала в мужчине таинственную жажду, которая могла измучить больше, чем любовь к Эллин.

Серна закончила шептать слова молитвы и вышла из комнаты.

Эллин исчезла из сна Филиппа. Ему стало тяжело и жарко.

В имении Робийяра в это время Эллин надевала черное платье, Евлалия — розовое. Двух девушек разделяла непреодолимая стена из кирпича и страха. Эллин весь день просидела запершись в своей спальне. Ее сестра — в соседней комнате. Эллин с омерзением посмотрела на преграду, объединяющую их спальни. Ее маленькой сестрички Евлалии там не было, хотя та, что там, как жертва, безмолвно провела весь день, по-прежнему думая, что она — дочь Робийяра.

Эллин с удивлением обнаружила, что не может встать из-за боли в спине. Черное платье на ней выглядело саваном. Девушка легла. Утром она решит, что делать с несчастной, что мучается в соседней комнате. Та не могла даже выплакаться, ибо знала, что ее слезы не найдут сострадания. Скорее всего Эллин расскажет о карликах няньке Ду.

Если умная Дева посчитает нужным, то она не остановится перед тем, чтобы закопать несчастную живьем в землю. Негры боятся карлов. Подушка была тверда, как мрамор. Эллин вытянулась на спине и, как покойница, застыла. Ее проглотил тяжелый сон.

А маленькая девочка в розовом кринолине сидела и дрожала в своей комнатке, в праве на которую ей отказывали. Сердечко Евлалии билось так гулко, будто в грудь девочки зашили тот барабан, под грохот которого на ней лежал желтый карл. Огромные глаза были широко раскрыты, но смотрели они не с удивлением, а с ужасом. Евлалия сидела на кровати, ножки ее не доставали до пола. Почти кукла, а не девочка, была раздавлена.

Кулачки у нее были судорожно сжаты, она с ужасом прислушивалась к каждому шороху за дверью. Как с ней поступят? Она была готова к тому, что за дверью раздастся топот сотни уродливых ног и к ней в спальню ворвутся карлы и никто не заступится за маленькую Евлалия.

За окном раздались писклявые голоса. Стая скворцов уселась на ветку вяза. Птицы смотрели в глубь спальни и взгляды их были жестки и равнодушны, как взгляды карлов.

Евлалия увидела осколки зеркала, лежащие у двери.

Она не разбивала его. Взрослые ее будут ругать за это и изобьют. Девушка позвала на помощь свою мамочку. Та с неба могла заступиться за дочь, но не спешила.

Девушка поднялась с кровати и на затекших ножках доковыляла до двери. Мелкие куски стекла отразили желтое измученное личико. Евлалия задела шуршащим подолом розового кринолина блестящие осколки и с удивлением посмотрела вниз. Ее босые ножки стояли на стекле. Из-под ступней вытекала красная струйка. Евлалия боли не чувствовала.

Тот, кто посмотрел бы в этот миг на девочку сквозь мутные окна, увидел бы взрослую постаревшую женщину, которая ждала смерти.

Скворцы поднялись с ветки и полетели по направлению к Озерному имению. Евлалия была уверена, что за ней наблюдали карлы.