Скажи «да», Саманта

— Я собиралась написать по приезде домой и сообщить, что я не вернусь.

— Вероятно, Джайлз ездил в усадьбу, чтобы найти тебя, и то же самое сделал я, когда вернулся в Англию, — сказал Дэвид. — Но ты исчезла бесследно.

— Ты ездил в усадьбу? — воскликнула я, не веря своим ушам.

— Джайлз сообщил мне, где ты жила до приезда в Лондон, и я не мог поверить, что тебя там нет, — пояснил Дэвид. — Но там уже жил новый священник, напыщенный старый болван, который рассказал мне, что твой отец умер за несколько недель до того, как он сюда переехал, а о твоем существовании он даже не знал, насколько я мог понять из его слов.

— Откуда же ему было знать обо мне! — заметила я слабым голосом.

— И где же ты была? Я наводил справки у одной женщины, некой миссис Харрис, и она сказала, что ты уехала с какой-то леди, которая приезжала на похороны.

— Это была тетя Люси, — пояснила я. — Сестра отца.

— А где она живет?

— Около Саутгемптона. Она — мать-настоятельница в монастыре.

— В монастыре? — В голосе Дэвида слышалось изумление.

— Видишь ли, через два дня после моего возвращения домой, папа умер… от сердечного приступа.

Раздумье восемнадцатое

Мое сообщение прозвучало, как простая констатация факта, потому что даже Дэвиду я не могла бы объяснить, до чего я была потрясена, когда приехала домой и увидела, что папа выглядит совершенно больным. Его трудно было узнать.

— Что с тобой, папа? — спросила я.

— В последнее время меня мучают какие-то боли, — ответил он. — Я предположил, что это от несварения желудка, и доктор Мэкинтош дал мне микстуру белого цвета, но от нее мало толку.

Я пришла в ужас не только от болезненного вида папы, но и от того, в каком состоянии находится дом. В жизни не видела я подобного беспорядка.

Миссис Харрис никогда не была особенно усердной труженицей, и, хотя в кухне была относительная чистота, но зато во всех остальных комнатах было пыльно, не прибрано, запущено. После моего отъезда никто так и не удосужился поставить на полки церковные журналы и молитвенники, используемые хором, и даже вещи, оставшиеся после благотворительного базара, все еще были свалены в кучу в холле, там, где их бросили.

В папином кабинете повсюду лежал толстый слой пыли, камин был забит золой, которую давным-давно не выгребали, а башмаков папы щетка не касалась уже много недель.

Так как я приехала к вечеру, то сразу же пошла на кухню, посмотреть, что оставила миссис Харрис для папы на ужин, но смогла найти лишь тарелку холодного мясного паштета, который не только выглядел неаппетитно, но и запах у него был какой-то неприятный.

Было еще несколько яиц, снесенных нашими курами, и из них я приготовила для отца омлет. Папа ел его с опаской и все время повторял, что боится, как бы у него опять не начались боли от этой еды.

— Завтра утром я пошлю за доктором Мэкинтошем и настою на том, чтобы он отправил тебя к специалисту в Челтенхэм или Уорчестер, — сказала я. — Так не может больше продолжаться.

Мне не хотелось пугать папу, но за то время, что я его не видела, он, казалось, постарел на несколько лет, и в лице у него появилось что-то, что мне не понравилось. А когда я провожала его наверх в спальню, то заметила, что у него сильная одышка.

Поскольку миссис Харрис не знала о том, что я приеду, она не удосужилась сменить мое постельное белье, а спальня наверняка не проветривалась с тех пор, как я уехала.

В комнате стоял затхлый запах, и я поспешила распахнуть настежь окна. Выглянув наружу и увидев, какой мир и тишина разлиты в саду, я вспомнила Дэвида, который в это время плыл в Америку на «Королеве Мэри», и сказала себе, что моя жизнь кончена. Лучше бы я никогда не ездила в Лондон. И я решила, что все случившееся со мной было наказанием за то, что я не осталась дома, чтобы заботиться о папе. Но я не плакала. Я чувствовала, что все внутри у меня омертвело. Чувства мои умерли настолько, что мне казалось, будто я наблюдаю за кем-то со стороны.

Утром я встала и сразу же принялась за уборку дома. В девять часов я послала мальчика в деревню, чтобы вызвать к папе доктора Мэкинтоша. Я дала мальчишке два пенни и велела бежать как можно быстрее, но спустя час он пришел с известием, что доктор Мэкинтош уехал и вернется только к вечеру в воскресенье.

Этого я никак не ожидала. Люди в Литл-Пулбруке редко отлучались куда-либо. Но делать было нечего. Мне оставалось только ждать, когда он вернется, а потом, решила я, придется настоять, чтобы он отправил папу к специалисту.

Когда явилась миссис Харрис, я послала ее к мяснику купить баранью ногу, и приготовила папе сытный и вкусный ленч.

Он не выходил из своего кабинета, и я видела, что он ослаб настолько, что даже не в состоянии прогуляться по саду. Я не знала, как мне быть. На другой день предстояла служба в церкви, но я не знала, сможет ли папа пойти к заутрене или к причастию в одиннадцать часов.

После ленча он немного приободрился, а около пяти часов сказал, что хочет пойти лечь.

— Я поднимусь и приготовлю тебе постель, — сказала я, — а потом принесу обед.

— Спасибо, я не хочу есть, — ответил он.

— Нет, ты должен поесть хоть что-нибудь, — настойчиво возразила я. — И потом, папа, тебе не кажется, что мне следует сходить к старому пастору и попросить его, чтобы он отслужил службу в церкви вместо тебя?

Пастор, правда, был очень стар. Он служил в церковном приходе по другую сторону Уорчестера, а затем удалился на покой и поселился в небольшом домике на краю нашей деревни. Иногда на Рождество и Пасху он помогал папе отправлять службу в церкви. Но он действительно был очень старый, ему было больше восьмидесяти лет, и руки у него тряслись.

— Нет, я справлюсь сам, — решительно ответил папа.

— Мне кажется, тебе лучше отдохнуть, — настаивала я.

— Нет, я хочу пойти в церковь. На следующей неделе день рождения твоей матери, Саманта, и я всегда молюсь за нее в воскресенье до этого и после этого.

В этот момент мне как никогда прежде захотелось, чтобы мама была со мной. Я была подавлена не только из-за папы, но и из-за себя самой. По дороге домой я собиралась рассказать папе о Дэвиде, но увидев, в каком он состоянии, поняла, что не смогу теперь печалить его своими горестями.

— Почему ты приехала домой, Саманта? — спросил он.

— Мне дали несколько дней отпуска, — солгала я. — И я подумала, что ты будешь рад повидаться со мной.

— Конечно, я рад тебе, — сказал папа. — Ты выглядишь прекрасно, Саманта. Ты очень красивая. Тебе нравится твоя работа?

— Да, — вновь солгала я. — Но все-таки как хорошо быть дома!

Я поняла, что сейчас неподходящий момент, чтобы рассказывать папе о том, как обстоят дела на самом деле.

Я ожидала, что всю ночь не сомкну глаз, думая о Дэвиде. Но я крепко уснула, так как была сильно утомлена. Проснулась я от собственного крика: я громко звала Дэвида. Мне приснилось, будто он уплывает от меня по серебристой реке при свете луны.

«Уплывает — ну и пусть», — сказала я себе.

Я подумала о том, спит ли он в одной постели с леди Беттиной, и была почти уверена, что так оно и есть.

Услышав, что папа уже встал, я спустилась вниз, чтобы приготовить ему чашку чая. Обычно перед богослужением он ничего не ел и не пил, но в то утро я настояла, чтобы он выпил чаю. Он не возражал, и я поняла, что ему нужно подкрепить силы.

Он сел пить чай в кухне, хотя до этого я собиралась принести ему чай в его кабинет.

Допив чай, он сказал:

— Спасибо, Саманта. Я надеюсь, ты придешь в церковь сегодня утром.

Я собиралась ответить ему, но он вдруг вскрикнул, схватился за грудь и упал на пол.

Я бросилась к нему, опустилась около него на колени и попыталась расстегнуть ему воротник, но это было трудно сделать, так как застежка была сзади. Я хотела его перевернуть, но, дотронувшись до него, поняла, что он мертв!

Раздумье девятнадцатое

— Мне жаль твоего отца, — тихо сказал Дэвид.