Нож Равальяка

Король попросил ехать через улицу Круа де Труар, но когда карета к ней приблизилась, он вдруг решил, что они поедут мимо кладбища Невинных. Генриху заметили, что к Арсеналу таким образом не проедешь, но король объявил, что, прежде чем ехать в Арсенал, он хочет навестить некую мадемуазель Рене Поле, известную под именем Львицы, великолепную рыжеволосую красавицу, чью внешность и ум расхваливали повсюду.

— Неужели, сир, вы собираетесь поехать к женщине? Сегодня?

— Почему бы и нет? Сегодня утром я виделся со своим сыном, герцогом Вандомским, у него есть все, чтобы нравиться самым разборчивым красавицам, но сам он предпочитает красавицам молодых людей. Мне пришло в голову сделать Львицу его любовницей. Перед ней никто не может устоять.

— В таком случае...

Они поехали по улице Феронри, похожей на узкую кишку, что тянется между стеной старого кладбища и постоялым двором «Сердце в короне», вывеска которого была вдобавок еще и проткнута стрелой. Неожиданно справа появилась повозка с винными бочками, а слева воз с сеном, которые перегородили дорогу. Лакеи, сопровождавшие карету, решили, что лучше бы им свернуть и проехать по кладбищу, но один из них взялся развести карету и повозки. Желая скрасить ожидание, д'Эпернон вытащил из кармана письмо и развернул его, собираясь прочитать королю. Чтобы лучше его слышать, король придвинулся к нему и обнял за плечи. Вокруг кареты не было ни единого человека. И тогда...

Человек в зеленом вспрыгнул на каменную тумбу, что стояла перед постоялым двором, уцепился одной рукой за оконный проем кареты, а другой ударил Генриха в грудь большим ножом. Удар пришелся прямо над сердцем, но рассек только кожу.

— Эй! Я ранен!

Убийца мгновенно нанес второй удар, потом третий. Они оказались смертельными...

После первого удара король поднял руку. Второй удар попал в легкое, третий рассек аорту. Третий удар задел и рукав герцога де Монбазона, который никак не мог понять, что происходит.

— Что случилось, сир? — спросил он в полном недоумении [18].

— Ничего, — отозвался король угасающим голосом. Изо рта его потоком хлынула кровь. Все было кончено.

Равальяк застыл в неподвижности. Совершив свой подвиг, он пребывал в экстатическом состоянии: наконец-то он совладал с Антихристом! Свитские дворяне накинулись на него. Один ударил эфесом шпаги в лицо, второй вырвал нож из рук убийцы и хотел вонзить ему в сердце. Его остановил властный голос д'Эпернона:

— Не убивайте его! За его жизнь вы отвечаете головой!

Около кареты уже столпился яростный и напуганный народ, и д'Эпернон снова крикнул:

— Король только ранен!

Свидетели свершившейся драмы бегали, искали хирурга, искали вино, чтобы промыть рану и привести короля в чувство. А в это время герцог д'Эпернон следил за одним: чтобы никто не похитил из его рук главное действующее лицо свершившейся трагедии.

Он распорядился опустить шторы и немедленно возвращаться в Лувр. Тяжелая карета выехала из узкого проулка и двинулась обратно, оставляя за собой кровавый след. В Лувр возвращались под шум все увеличивающейся толпы, вой которой вскоре превратился в сплошной яростный рев. Народ, столь любимый Генрихом, платил ему такой же любовью и сейчас в гневе и негодовании готов был разнести все вокруг. Напрасно в окно кареты кричали, что король только ранен, что он не умер, народ не верил лживым словам. Уже весь город обежал слух, что предсказанная трагедия свершилась.

Тело Генриха привезли в Лувр. Королева тем временем задремала, убаюканная нескончаемой болтовней мадам де Монпансье. Госпожа де Гершевиль и Лоренца, стоя у окна, увидели, как во двор въехала карета, окруженная взволнованной гневной толпой. В их глазах, когда они посмотрели друг на друга, застыл ужас, но они не успели вернуться к ложу королевы: дверь опочивальни от удара ноги широко распахнулась, и королева проснулась. Вошел Кончини.

— E ammazato! [19] — бросил он и исчез.

В ту же минуту в небольшой опочивальне государя, которая находилась тут же, за стеной, послышался невообразимый шум.

— Пойдите и узнайте, милая, что там происходит, — попросила Мария мадам де Монпансье, и та поспешила открыть дверь в соседнюю комнату и сразу же в ужасе ее закрыла.

Мария с криком соскочила с кровати:

— Мой сын!

Королева бросилась к маленькой спальне, мадам де Монпансье старалась ее удержать, повторяя, что с сыном все в порядке. Королева ее не слушала и в маленькой спальне столкнулась с де Прасленом, который объявил ей:

— Мадам, все кончено!

И разрыдался. Королева грубо отстранила его локтем, увидела распростертое на кровати безжизненное тело, покачнулась и осела на пол. Мадам де Монпансье и Катерина Форцони попробовали перенести королеву в кресло, но она была такая тяжелая, что они смогли только волочить ее по полу. Тогда камеристка позвала на помощь. Беллегард и герцог де Гиз поспешили к королеве, но их опередил д'Эпернон. Он, однако, ограничился тем, что опустился возле королевы на колени и повторил, что, вполне возможно, король еще жив...

Двое остальных тоже встали на колени и тоже поцеловали руку той, что стала отныне регентшей.

Из глаз королевы полились слезы, она зарыдала в голос. Ей помогли подняться, она продолжала неудержимо рыдать. Успокоилась она только тогда, когда в опочивальню вошли канцлер Брюлар де Сийери, герцог де Вильеруа и президент Жонен, они хотели обсудить с королевой, что необходимо предпринять, какие отдать приказы, какие продиктовать письма.

— Король умер! Король умер! — причитала Мария. Но канцлер остановил ее:

— Нет, мадам, во Франции король не умирает никогда, и мы здесь для того, чтобы служить Людовику XIII, который отныне царствует над Францией и Наваррой.

Слезы королевы, наконец, иссякли. С тех пор они больше не появлялись на ее глазах. Ее Величество заговорила с канцлером, между тем как герцог д'Эпернон, не теряя ни минуты, отдавал приказ за приказом, которые могли обеспечить и упрочить его власть. Он был полковником, возглавлявшим пехотные полки, и тут же окружил Лувр войсками, чтобы слухи о кончине короля не просочились в город. Затем отправил своих подчиненных на Новый мост, улицу Дофины и набережную Больших августинцев, где заседал парламент [20]. Ничуть не интересуясь мнением начальника легкой кавалерии, он отправил от своего имени Бассомпьера с отрядом кавалеристов патрулировать улицы, а своего врага, герцога де Гиза, откомандировал наблюдать за порядком. Затем в сопровождении большого эскорта д'Эпернон явился в ратушу и приказал Жаку Сангену, прево города Парижа, запереть городские ворота и собрать городское ополчение. Обеспечив себе надежную военную поддержку, д'Эпернон явился в парламент и потребовал, чтобы вся полнота власти была немедленно передана регентше-королеве. В ином случае он грозил большими беспорядками в городе. Таким образом, герцог нейтрализовал все меры предосторожности, которые предусмотрел покойный король, постаравшись ограничить как можно жестче волеизъявления своей супруги.

Де Сюлли получил записку с советом сидеть дома, если он не хочет навлечь на себя несчастье. Трижды он пытался проникнуть во дворец, но его трижды туда не пускали: господин д'Эпернон не желал видеть его в Лувре. Тогда, обезумев от горя и ярости, де Сюлли заперся в Бастилии, окружив ее караулом и намереваясь всеми силами оберегать казну, которую он с таким тщанием собирал для своего государя!

К часу, когда наследник престола узнал о смерти своего отца, которого он так любил, бывший миньон сосредоточил в своих руках всю власть над королевством. Во всяком случае, он так полагал.

Тем временем в Лувре, напоминавшем крепость на осадном положении, лежало безжизненное тело короля, еще утром здорового и полного сил. Горе Марии де Медичи иссякало на глазах, она была совершенно спокойна, когда приказала перенести к ней в опочивальню постель ее сына Людовика. Но не потому, что хотела утешить мальчика, который, задыхаясь от бессильной ярости и рыданий, кричал: