Опьяненные страстью

Размышления о пасторальных развлечениях настолько захватили ее, что Мадлен не заметила, как задела краем мантильи большую кожаную папку, лежащую на длинном столе, и смахнула ее на пол. Бумаги выскользнули из папки и веером разлетелись по полу.

– О Господи! – в ужасе пробормотала Мадлен и бросилась собирать их, пока кто-нибудь не вошел и не увидел, что она натворила. Но, едва успев нагнуться, она похолодела, не веря собственным глазам.

Лежащий сверху рисунок тушью изображал модно одетую даму, сидящую на низкой каменной скамье под навесом ветвей. Такие широкополые шляпки с низкой тульей носили в прошлом десятилетии. Шея дамы была перехвачена черной ленточкой, грудь и локти утопали в пене кружев. Сверху до пояса портрет выглядел вполне благопристойно. Но ниже талии дамы рисунок менялся так разительно, что Мадлен сначала показалось, что зрение подвело ее. Но нет, ошибки быть не могло: перед дамой на коленях стоял джентльмен. На первый взгляд могло показаться, что он делает даме официальное предложение руки и сердца, но ошибочность этого предположения становилась очевидной, стоило взглянуть на позу дамы. Она сидела, высоко подняв юбки, согнув одну ногу в колене и держа ее на скамье под таким углом, что все потайные уголки ее тела оказывались выставленными напоказ.

Мадлен еще никогда не доводилось видеть женщин в подобном ракурсе, в том числе и себя, поэтому она смотрела на рисунок с разинутым ртом. По-видимому, зрелище ошеломило и джентльмена, стоящего на коленях. Он благоговейно сложил перед собой руки, подался вперед, широко открыв глаза и чуть высунув язык. Прошло несколько минут, прежде чем Мадлен сумела разобрать подпись под рисунком. Она гласила: «Поклонение алтарю Венеры».

– О Господи! – Мадлен прикрыла скандальный рисунок ладонью, но тут же отдернула ее. – Может, это аллегория? – пробормотала она, пытаясь догадаться о назначении непристойного изображения.

С горящими щеками она отодвинула в сторону первый рисунок, надеясь найти более благопристойные примеры аллегории. Под первым рисунком лежал второй, при виде которого все сомнения Мадлен улетучились.

Набросок, названный «Смелая забава», изображал пару юных влюбленных в момент преступления. Платье женщины было поднято выше талии, обнажая бедра и ягодицы. Женщина лежала в гостиной на ковре, высоко вскинув ноги. Между ее ног стоял на коленях мужчина в спущенных панталонах, направляющий свое набухшее достоинство в пещеру меж бедер женщины. Оба они улыбались в предвкушении наслаждений.

Мадлен вскочила, потрясенная резким и неуправляемым взрывом ощущений. Она прижала руки к щекам, досадуя на внезапно вспыхнувший румянец. Ей следовало бы оскорбиться до глубины души. Она понимала, что должна относиться к этим рисункам как к отвратительным, гнусным, непристойным примерам греховности, которой ее учили избегать, но…

Поддавшись ее настойчивым уговорам, хихикающая и краснеющая Оделия посвятила ее в азы совокупления. А теперь перед Мадлен был точный, хотя и грубоватый наглядный пример. Она явилась сюда, чтобы предложить себя маркизу Брекону именно для этих целей – разве нет? Следовательно, она должна знать, на что решилась.

Мадлен в тревоге оглянулась на закрытую дверь библиотеки, а затем перевела взгляд на пол, усыпанный рисунками из уроненной папки. Возможно, это ее единственный шанс узнать истину.

Пять самых томительных и мучительных минут своей жизни она провела, разглядывая разбросанные рисунки. Ее сердце стремительно колотилось, Мадлен опасалась, что ее застигнут врасплох, и потому не могла разглядеть все подробности джентльменов, изображенных в изящной одежде, в элегантно обставленных комнатах. «Амурные утехи джентльменов и их любовниц» – так значилось на последней странице.

Понимая, что больше не выдержит, Мадлен запихнула злополучные рисунки в кожаную папку и положила ее на край стола, на прежнее место.

Напряжение владело ее телом последующие полчаса, но, к счастью, рассеялось, когда за дверью библиотеки послышались шаги. Мадлен даже ухитрилась принять скромную позу, но чуть не ахнула при виде приближающегося к ней мужчины.

По одежде его можно было принять за конюха: ворот льняной рубахи широко распахнут, рукава закатаны до локтей, а грудь и чресла закрывает кожаный передник. Ноги обуты в поношенные и стоптанные сапоги. Если бы Мадлен не видела этого человека прежде, она ни за что не признала бы в нем джентльмена, тем более маркиза.

В отличие от того вечера, когда маркиз навестил тетушек Мадлен, сегодня его вид был далек от элегантности, волосы в беспорядке падали на лоб растрепанными вьющимися прядями, отливающими золотом. Мадлен невольно уставилась на него в упор, хотя понимала, что этого делать не следует. Поигрывая желваками на щеках, поросших жесткой щетиной, он улыбнулся, обезоружив Мадлен.

– Приятное нарушение привычного распорядка, – заметил он, поблескивая глазами оттенка одного из любимых украшений тетушки Жюстины, персидского аквамарина. Одним взглядом он окинул дорожное серое платье Мадлен под индийской муслиновой мантильей с красно-зеленой каймой. Волосы Мадлен прикрывала маленькая шляпка, ленты которой были завязаны под подбородком аккуратным бантом.

Снова посмотрев в глаза Мадлен, маркиз одарил ее быстрой дружеской улыбкой.

– Значит, вас прислали мне?

– Да, месье, – ответила Мадлен по-французски.

– Француженка. К тому же республиканка, – подытожил Себастьян, отметив обращение «месье» вместо «милорд». – Замечательно.

Отступив на шаг, он скрестил руки на груди.

– Ну, моя красавица, разверните упаковку, чтобы я смог по достоинству оценить ваши прелести.

Это дерзкое предложение не шокировало Мадлен, хотя она не скрыла удивления. Ее мысли мгновенно вернулись к одному из только что увиденных рисунков. Элегантная юная леди в тюрбане и платье, поднятом выше талии, склонялась на ковер, очень напоминающий тот, на котором сейчас стояла Мадлен. То, что рисунки принадлежали находящемуся перед ней красавцу, не успокоило ее, а, напротив, усилило опасения.

Мадлен вдруг пришло в голову, что, вероятно, он и соблазнил эту женщину здесь, в библиотеке. Она медленно стаскивала перчатки и развязывала тесемки мантильи. Тревожных мыслей в ее голове все прибавлялось. Неужели все дамы так легко поддаются его домогательствам, как женщина, изображенная на рисунке?

Размышления Мадлен прервал голос маркиза:

– Робеешь, детка? – Приблизившись, он взялся обеими руками за первую пуговицу ее лифа. – Пожалуй, помощь будет кстати.

Мадлен вдруг опомнилась и перешла к решительным действиям:

– Мне кажется, вам прежде следует прочесть записку, месье.

Ее огромные, темные и почему-то знакомые глаза завораживали Себастьяна, но незнакомка опускала голову, пряча их. Увидев румянец на ее щеках, Себастьян не смог отказать себе в удовольствии нежно провести по ним ладонью.

– А ты не похожа на потаскуху.

Эти слова он произнес не задумываясь, но с удивлением увидел, как незнакомка резко вскинула голову и уставилась на него. Прямой нос избавлял ее лицо от слащавой миловидности, рот напомнил Себастьяну губы Рафаэлевых мадонн, которых он повидал в Милане: полные, манящие. Простое платье и скромная шляпка придавали незнакомке приевшийся шарм робкой невинности, но Себастьян был уверен, что она далеко не невинна.

Он перевел взгляд на красную ленту, обвязанную вокруг шеи Мадлен, мимоходом оценив приятную полноту ее груди и с каждой минутой ощущая прилив воодушевления.

Мадлен указала на письмо:

– Хотите прочесть его, месье?

– Нет. – Себастьян медленно путешествовал взглядом по ее телу. – Я не желаю знать имени дарителя, пока не определю, нравится мне подарок или нет.

– Вы даже не знаете, что это за подарок, – возразила Мадлен.

– Догадываюсь. – Дерзкая улыбка растянула его обманчиво мальчишеские губы. – Не могли бы вы раздеться донага? – Он увидел, как Мадлен покосилась в сторону двери. – Нас никто не потревожит. Не сомневайтесь, любоваться вами буду только я.