Сокровища короля

Прижимая руку к вздымающейся груди, Герберт доковылял до дубового буфета, где его слуга Сэмюэль оставлял для него кувшин вина и золоченый кубок. Дрожащими руками он отмерил свою дозу и осушил одним глотком, даже не успев оценить богатый тонкий вкус красного вина.

Когда Эва Брайдлсмит сообщила ему, что в доме его брата появился новый обитатель – молодая вдова, он даже представить себе не мог, что его взору предстанет столь юная и цветущая женщина. А какое упругое у нее тело! Наверняка она не выносила и не выкормила ни одного младенца. Он мог бы в том поклясться. Его жена, скончавшаяся пять лет назад, на первых порах после замужества была полногрудой пышкой, но, измученная неоднократными родами, со временем стала рыхлой и бесформенной, как мешок капусты. Он не любил ее той любовью, какую воспевают в песнях трубадуры, но за годы супружества привязался к ней всей душой и теперь тосковал без нее.

Тосковал по женскому присутствию в доме, по мелочам, которым не придавал значения Сэмюэль, хотя он был рачительным и преданным слугой.

Вино разливалось по жилам, согревая и успокаивая его. Герберт почувствовал себя лучше и опустился в резное кресло у очага. Потирая ноющие колени, он задумался, почему у нее такие короткие волосы. Может, остриглась в знак скорби по мужу, как это прежде делали женщины? Какова бы ни была причина, с коротким ежиком она казалась щемяще трогательной, как подросток, оттого-то у него и участилось сердцебиение и взыграла кровь.

Он успокоился, – проверять это не имело смысла. Но искра возбуждения в нем еще теплилась, ожидая, чтобы ее раздули вновь. Ему хотелось знать больше о «госпоже Мириэл». Откуда она родом? На какие средства намерена содержать себя теперь, когда ее мужа нет в живых? Как домовладелец он вправе это знать, и имеет все возможности, чтобы выяснить. Герберт щелкнул пальцем по металлическому кубку, отозвавшемуся ласкающим слух звоном. Завтра он преподнесет ей в подарок вино и свои извинения. Довольный своим решением, он развалился в кресле и опустил подбородок на грудь.

Глава 10

Постепенно Мириэл обустроилась в Ноттингеме. Она купила драпировку на стены и глиняную посуду с зеленой глазурью, тюфяк и ворсистое одеяло в красно-зеленую полоску. По ее просьбе плотник приделал изнутри на дверь крепкий засов, чтобы отныне никто не смог нагрянуть к ней с неожиданным визитом, как это случилось в первый вечер. Обеспечив себе полное уединение, она выкопала яму в углу жилой комнаты, опустила туда шесть мешочков серебра и корону Матильды в простом деревянном ларце, затем утрамбовала землю, а сверху раскидала солому и поставила новый сундук, в котором хранила одежду.

Кончилась осень, наступила зима – пора бездействия и коротания времени у очага в ожидании более светлых дней и ясной погоды. Несмотря на холод, беспрестанные дожди и потоки грязи на улицах, образовавшие зловонное болото у ворот Святого Петра, Мириэл чувствовала себя счастливой. По крайней мере, теперь у нее было удобное жилье, приличная теплая одежда, она могла довольствоваться разнообразной горячей пищей. Никто не поднимал ее с постели среди ночи. Никто не заставлял часами молиться, сидя на жесткой деревянной скамье в холодной часовне. Никто не хлестал ее по рукам за опоздания и медлительность. Она жила так, как ей нравилось.

Воспоминания о монастыре Святой Екатерины не оставляли ее, но с каждым днем свободы она все чаще думала о том времени как о чем-то нереальном, больше похожем на кошмарный сон, от которого она наконец-то пробудилась. Это впечатление усиливали порой тревожившие ее по ночам видения с участием сестры Юфимии, гоняющейся за ней по болоту с ивовым прутом в кулаке. Погоня была бесконечной, и, хотя схватить Мириэл ей никак не удавалось, девушке приходилось мчаться со всех ног, чтобы оставаться в недосягаемости. Иногда из какой-нибудь ямы неожиданно выскакивал Николас и, раскинув руки, тоже пытался задержать ее. Она просыпалась с воплем ужаса на устах. По телу ее струился пот, а сердце трепетало в груди так", будто она и впрямь спасалась бегством.

Днем о монастыре Святой Екатерины она вспоминала редко, а вот о Николасе задумывалась. Пыталась представить, как он повел бы себя, доведись им встретиться вновь. Воображала их разговор, сцены с выражением разных чувств – от убийственного гнева до прощения и восхищения. Первое, как она подозревала, было наиболее вероятно, и потому старалась гнать эту картину из головы. Гораздо приятнее мечтать о несбыточном – словах примирения и похвалах.

Разумеется, у нее сразу появились поклонники. Несколько холостяков из округи не преминули засвидетельствовать свое почтение молодой вдове. На их знаки внимания Мириэл отвечала холодным равнодушием, заявляя, что женщине, недавно потерявшей мужа, не пристало развлекаться в обществе мужчин.

– Ты ведешь себя очень мудро, дорогая, – сказал ей Герберт в один из своих визитов. Он регулярно навещал ее, – как правило, не столько с целью взимания платы, сколько для того, чтобы потешить себя ее обществом, в котором было отказано его более молодым соперникам. – Они добиваются тебя ради обладания твоим имуществом и телом, – изрек он, багровея на глазах.

Его забота о ее благополучии вызвала у Мириэл удивление и легкую досаду. Она догадывалась, что Герберт возмущался бы гораздо меньше, будь она уже не первой молодости.

– Пусть добиваются, это их право. Лично я не имею ни малейшего намерения вновь выходить замуж, – беспечно отвечала она, ставя в ведро лапник, купленный на рынке утром. Близилось Рождество. В доме дедушки они всегда встречали праздник с ветками остролиста, плюща и ели, а в очаг клали большое полено.

– Держите. – Она дала Герберту веточку плюща. Тот взял молоток и сапожным гвоздем прибил плющ к стене. Торговец шерстью чем-то напоминал ей дедушку. Он был одного с ним возраста, имел такую же мягкую белую бороду и такое же круглое брюшко. Как и ее дедушка, он смотрел на мир глазами старика, был привередлив, педантичен и любил, чтобы все было так, как хочет он. Однако, в отличие от дедушки, Герберт был менее циничен и по-детски эмоционален, что очень нравилось Мириэл.

После первой встречи, одинаково неловкой для обоих, их отношения заметно выровнялись. Герберт принес ей извинения вместе с бутылью вина, она благосклонно приняла и то, и другое, согласившись с тем, что им следует забыть неприятный инцидент и познакомиться заново. С тех пор Герберт обязательно навещал ее не менее одного раза в две недели, проверяя, в порядке ли содержится дом, и при этом всегда приходил с маленьким подарком – вином, коробочкой пряностей или восковыми свечами.

Для Мириэл его побуждения не были тайной, и она старалась, не обижая старика, держать его на почтительном расстоянии – задача весьма непростая, требовавшая огромного такта и дипломатичности. Это искусство она постигла за годы общения с дедушкой.

Герберт отступил на середину комнаты, оценивая плоды своего труда.

– Неужели ты намерена до конца дней своих оставаться вдовой? Ты же еще так молода.

Мириэл пожала плечами:

– Почему бы нет? – Она поправила украшение на стене. – Что даст мне супружество, кроме большого брюха и мужа, который приберет к рукам все мое имущество и меня заодно?

От изумления лицо Герберта стало до того забавным, что она едва сдержала смех. Мириэл знала, что ее прямолинейность ставит его в тупик. Он часто говорил ей, что его удивляет, почему такая молодая женщина благородного воспитания позволяет себе выражаться столь же откровенно, как солдаты в таверне. Однако это не удерживало его от дальнейших визитов.

– Должно быть, у тебя весьма нелестные представления о браке, – грубовато заметил он. – Значит, ты была несчастна со своим мужем?

Теперь Мириэл обратила на него взор, быстро перебирая в памяти все, что она говорила ему о себе в предыдущие встречи, дабы не обронить нечто такое, что противоречило бы ее прежним высказываниям.