Искусство порока

— И кто же так считает, позвольте узнать?

— Книга графини Кавендиш предписывает следующее правило: если мы желаем сохранить любовь наших супругов, мы никогда не должны нарушать границы его компетенции, другими словами, не вмешиваться в его дела. Мы должны заниматься только тем, что приличествует нашему полу, а именно, развлекать наших мужей, постоянно занятых серьезными проблемами.

Маршалл поджал губы.

— При всем уважении к графине Кавендиш я все же предлагаю выкинуть ее книгу в окно наряду с любыми другими понятиями — ханжеством и пренебрежением. Это ваша жизнь, ваша семья, на кону ваше счастье вопреки тому, что считается приличным. Вам следует увидеть друг друга такими, какие вы есть, со всеми достоинствами и недостатками. Это единственный ключ к настоящей близости. Поймите это, леди Уиллетт.

— Попытаюсь, — ответила она сквозь слезы. — Спасибо вам, мистер Маршалл. За вашу мудрость. И за ваше сочувствие.

Маршалл достал из рукава носовой платок и передал его Эстер.

— Я — холостяк, но если женюсь, это будет женщина, похожая на вас, миледи.

— Как хорошо иметь друга, которому я могу довериться. Прошу вас, зовите меня Эстер.

Экскурсия оказалась неудачной. Учениц не вдохновили картины Себастиано Риччи на выставке в музее, а Атина не смогла убедить их оценить по достоинству великолепие его произведений, не говоря уже о технике художника. Будто стреноженные лошадки, они рвались на расположенную неподалеку ярмарку, где все полки были завалены всевозможными товарами. В довершение всего начавшийся дождь загнал их под крышу музея.

Когда дождь немного утих, девицы стали умолять Атину разрешить им вернуться домой. К тому времени и у Атины пропал интерес к музею, и они отправились домой. Всю обратную дорогу ученицы жаловались, что промочили ноги, а подол платьев забрызган грязью. Выслушивая эти жалобы, Атина поклялась себе, что у нее никогда не будет детей, если они будут хотя бы наполовину такими капризными, как эти девицы.

Они вернулись как раз в тот момент, когда дождь хлынул с новой силой. Расталкивая друг друга, девушки вошли в дом, скинули на руки бедняжки Герт свои изящные, но бесполезные зонтики и побежали наверх, чтобы переодеться, поскольку насквозь промокли. Атина попросила Герт разжечь камин в ее комнате и принести чай. Что касается ее самой, в этом семестре она больше не станет делиться опытом в области искусства со своими ученицами, потому что это было выше ее понимания, как может человек находиться в одном помещении с произведениями искусства и не понимать их истинной ценности. Поведение ее учениц подтвердило ее предположение: чем богаче семья, тем меньше они ценят искусство. Они не получают наслаждения от созерцания шедевров. Они только стремятся их коллекционировать, как свидетельство их богатства.

Готовясь к экскурсии, она прочла книгу о Риччи, и хотя девицы сочли факты его биографии неинтересными, сама Атина почерпнула из книги главное: радости и горести художника вдохновляли его на создание шедевров. Она решила уединиться в своей комнате, чтобы еще раз прочесть книгу, и пошла за ней в гостиную.

Она открыла дверь и остановилась, пораженная тем, что увидела. Эстер и Маршалл сидели рядом на кушетке и улыбались друг другу. Маршалл держал Эстер за руку.

Знакомая боль пронзила сердце Атины. Боль, которую она твердо решила забыть, поднялась из забытого уголка сердца, угрожая опять лишить ее жизни.

— Атина, — улыбнулась Эстер. — Ты рано вернулась.

— Слишком рано, судя по тому, что здесь происходит.

— Смотри, кто нанес нам визит. Мистер Маршалл.

— Нам? — переспросила она не без сарказма, обернувшись к нему.

— Мисс Макаллистер, — сказал он, вставая. — Вижу, что я не был единственной жертвой дождя.

— Атина, да ты промокла до нитки. Иди сюда и сядь у огня, — сказала Эстер, показывая на место, которое освободил Маршалл.

— Не так уж страшно. Я совсем не замерзла.

— Что-то не так, мисс Макаллистер? — поинтересовался Маршалл.

Атина смотрела на него с презрением. Он выглядел просто по-королевски в своем синем камзоле и серебристом жилете. И таким же, как Кельвин, — неотразимым красавцем и мерзким предателем.

— Не беспокойтесь, я не задержусь. Я зашла только для того, чтобы взять книгу. Продолжайте. Постарайтесь не слишком шуметь, когда займетесь любовью. Девушки наверху, в своих комнатах.

— Атина! — воскликнула Эстер, вытаращив глаза. — О чем ты подумала?

— Только о тебе, дорогая Эстер. Не очень хорошо, если хозяйку дома застанут в деликатной ситуации с человеком с улицы.

— Мисс Макаллистер, — сказал Маршалл, — вы ошибаетесь. Мы с Эстер просто беседовали.

Атина скрестила руки на груди.

— Ах, теперь это просто «Эстер», не так ли? Насколько я понимаю, вы уже отбросили формальности. Хорошо, что я вовремя вернулась. Вы не успели раздеться.

Маршалл подошел к ней.

— Мисс Макаллистер, вы превысили свой собственный стандарт грубости.

Эстер поднесла руку к пылающему лицу.

— Атина! Ради всего святого! Как ты могла обо мне так подумать?

Атина почувствовала укол раскаяния, но ревность бушевала в ней вовсю.

— Как могла я? Признайся, Эстер, ты положила глаз на этого хама с самого начала. Я удивлена, что у тебя это заняло так много времени.

Эстер отчаянно боролась со слезами, но не выдержала и, рыдая, выбежала из комнаты.

Маршалл сжал кулаки.

— Ах, ты чертова кошка! Как ты могла сказать такое и обвинить Эстер совершенно необоснованно?

Она вздернула подбородок.

— Можете ругать меня, сколько хотите.

— Меньше всего я забочусь о ваших чувствах. Вам следует знать, что ваша подруга неспособна вести себя столь неприлично.

— Да, я знаю Эстер. Однако не знаю вас. И знать не хочу. Убирайтесь.

Охваченный яростью, Маршалл скрипнул зубами.

— Я не слуга, чтобы меня прогонять.

— Будь вы даже принц Уэльский — мне все равно. Здесь вы всего лишь наемный работник.

Он подошел к ней.

— Я долго терпел ваши диктаторские замашки, грубость и оскорбления. Но терпение мое лопнуло. Вы расхаживаете здесь с самодовольным видом, будто вы хозяйка замка, и считаете, что вы лучше меня, хотя совершенно ясно, что вы ведете себя, как провинциалка, каковой вы на самом деле и являетесь. Я был удивлен вашим странным поведением, но с меня довольно. Особенно после того, как вы своим поганым языком опорочили такую достойную женщину, как леди Уиллетт. Вы нечто иное, как наглая грубиянка, и мне очень хочется вас как следует выпороть. Еще одно непристойное замечание, и следующим звуком, который вы издадите, будет вопль боли.

Его голубые глаза сверкали, словно раскаленные угли. Его кулаки сжимались и разжимались.

Атина встретила его решительный взгляд, не отступив ни на шаг. Охваченная гневом, она вскоре поняла, что ее вздымающаяся и опускающаяся грудь вызывает боль в сердце. К тому же ее гнев начал понемногу утихать, и на смену ему пришло сожаление. Какая же она дура, что приревновала человека, от которого она ничего не могла требовать — ведь он ей не принадлежал. Она лишь опозорила себя и свою подругу.

Хотя она все еще держалась стойко и выражение лица было решительным, она почувствовала, что ее глаза помимо ее воли наполняются слезами. Чтобы он этого не увидел, Атина отвернулась.

— Хорошо. Пожалуйста, уйдите.

Но он, стоя за ее спиной, даже не пошевелился.

— Я попросила вас вежливо. — Она задержала дыхание, чтобы не разрыдаться.

Никакого движения.

— Атина…

Еще никогда она не слышала, чтобы ее имя произносили с такой нежностью. Желание услышать мужчину, который говорит с ней так, в сочетании с болью несбывшихся надежд, сломили ее. Она уже не могла сдерживаться и начала всхлипывать.

— Что случилось?

Она не могла — не хотела — показать этому человеку свою слабость. Она скорее вынесет его гнев, чем жалость.

— Вы что, оглохли? Я сказала, чтобы вы убирались…