Нежные признания

— Я никогда не видел тебя такой раньше. Что…

Фэйт не могла позволить ему испортить все словами и, дотянувшись до его брюк, начала расстегивать пуговицы.

— Я не ищу любви. Я не хочу мужа. Я хочу испытать все, что предлагает мне жизнь, пока не поздно.

На несколько секунд наступила абсолютная тишина, затем Барнет внезапно оттолкнул ее и посадил на место. Придя в себя, Фэйт удивленно посмотрела на него.

— Джеймс, — выдохнула она, — что…

Он нахмурился, и она интуитивно отодвинулась в сторону.

— Новый опыт. Вот чем я являюсь? — Его голос заскрежетал в ее ушах как наждачная бумага. — Ты не знаешь, когда остановиться. Именно это и было причиной наших неприятностей много лет назад: страсть, чисто животная страсть. Кажется, никто из нас не научился на своих ошибках. — Он выпрямился и скрестил руки на груди. Затем продолжил ровным, безразличным тоном: — Давай вернемся к нашему обсуждению. Я ответил на твои вопросы. Теперь твоя очередь ответить на мои.

Фэйт смотрела на него широко раскрытыми глазами и пыталась поправить свою одежду. Ей хотелось размозжить ему голову. Ей хотелось задушить его. Ей хотелось плюнуть в него и растоптать его.

«Страсть». Должно быть, он прав, потому что она никогда, никогда не любила никого так сильно, как Джеймса Барнета.

Девушка отвернулась и стала смотреть в окно. Туман поднимался, солнце клонилось к закату, и можно было любоваться бурной растительностью английского загородного пейзажа во всей ее красе.

— Фэйт?

Она не взглянула на него:

— Что ты хочешь узнать?

Теперь его голос был мягким и нежным.

— Начни сначала, — сказал он. — Расскажи мне, что побудило тебя дать объявление в газету.

Глава 10

Фэйт уставилась в окно, чтобы он не видел, как она рассержена. Она была женщиной, которую отвергли, и не один, а два раза. И не кто-нибудь, а Джеймс Барнет! Почему она тает перед ним? Если бы она посмотрела на него сейчас, то испепелила бы. Девушка уставилась в окно, словно собиралась с мыслями.

— Все началось, — сказала она, — в банке Рансомс около месяца назад. Задолго до этого, оставив работу у леди Бейли, я отдала туда на хранение свой сундук, чтобы забрать его обратно, когда улажу дела. То одно, то другое — я закрутилась и долгое время не обращалась за ним.

Она отвернулась от окна и посмотрела на Джеймса.

— Я не забыла о нем, но там не было ничего ценного, насколько я знала. Сундук принадлежал моему отцу, и там в основном его записи, деловые бумаги, сувениры из университета, пакет со старыми фотографиями — все в таком духе. Единственно, почему мне хотелось оставить его себе, это потому, что я знала: там хранились комментарии отца к работам Геродота. Приближался Актовый день, и я подумала, что они помогут мне подготовить девочек.

Джеймсу было известно о практике оставлять сундуки в подвале банка Рансомс. Клиенты, которые обычно это делали, часто переезжали: уходившие в плавание моряки или должники, скрывавшиеся от своих кредиторов. В Рансомсе никогда ничего не выбрасывали. Человек может вернуться через много лет, и сундук будет ждать его.

Фэйт вновь посмотрела в окно.

— Короче говоря, я уронила пакет с фотографиями, и когда подняла его, то увидела надпись на обратной стороне одной из них. Не помню, чтобы встречала эту фотографию раньше. Должно быть, она была подколота к какой-то другой. Во всяком случае, я не припоминала ее. «Мадлен Мэйнард» — было написано на ней. Вот и все.

Когда она замолчала, Джеймс мягко сказал:

— И Мадлен Мэйнард — это девичья фамилия твоей матери?

— Догадливый. С твоими паранормальными способностями, полагаю, ты понимаешь, почему я так удивилась.

Фэйт дразнила его, и он подумал, что, наверное, заслужил это. Ее проблемой было то, что она не знала, когда нужно остановиться, хотя на этот раз определенно привела его в чувства своим ледяным тоном. Он жаждал ее, а она жаждала жизни. Неужели он являлся для нее всего лишь новым опытом?

Она смотрела на него в ожидании ответа.

— Почему ты удивилась, Фэйт?

— Потому что женщине на фотографии было около сорока лет, а моя мама умерла, когда ей было двадцать шесть, — по крайней мере, так мне говорили. Она погибла, катаясь в лодке на озере Уиндермир, как рассказывал мне отец, и ее тело так и не нашли.

— Ты уверена, что женщина на фотографии твоя мама?

— Да, уверена. Были и другие ее фотографии, но более выгоревшие и потертые, и на них она значительно моложе. А это был портретный снимок: только голова и плечи. У меня даже не возникло сомнений, что это Мадлен.

— Что случилось с сундуком твоего отца?

— Я перебрала его. Там в основном были книги, с которыми я не могла расстаться, старые записи и бумаги.

— Так ты, как я полагаю, дала объявление в газету в надежде, что твоя мама ответит на него?

Ее голос стал слабым.

— Мне было любопытно, вот и все. Я хотела выяснить, где она и что делает. Я подумала, что, возможно, она потеряла память или… Не знаю, о чем я думала. — Она покачала головой. — Это неправда. Не спрашивай меня, откуда, но я знала, что она мертва.

Он мягко поинтересовался:

— Где сейчас эта фотография?

Фэйт подняла свой ридикюль:

— Здесь. Я вынуждена была отправить ее леди Коудрей, чтобы подтвердить мою связь с Мадлен Мэйнард. Она вернула ее мне сегодня, когда я приехала к ней на встречу.

Барнет подумал, что после всего пережитого сейчас не лучшее время задавать ей вопросы. В то же время более благоприятных условий может уже не быть. Между ними столько всего стоит, что это сложно преодолеть.

Джеймс продолжил равнодушным тоном:

— Фэйт, расскажи мне, что произошло у леди Коудрей. Помоги разобраться, почему ты оказалась в центре всего этого водоворота, неожиданно образовавшегося вокруг тебя.

— Если бы я только знала! Как я уже сказала, все началось с объявления в газете.

Медленно, сбиваясь, она рассказала почти все, что узнала от леди Коудрей. Помолчав, она добавила:

— Не думаю, что я в центре водоворота. Скорее, это мама. — Девушка похлопала по коричневому бумажному свертку, лежавшему возле нее на сиденье. — И когда я прочту ее дневник, возможно, узнаю почему.

— Мы можем прочесть его сейчас. Я зажгу лампу…

— Нет! Это не так легко. Он зашифрован, закодирован, и мне нужно время, чтобы расшифровать его.

— Расскажи мне о своей маме, — попросил Джеймс. — Какой она была?

— Моя мама, — сказала Фэйт, — была из тех женщин, которую Сент-Уинифред с гордостью объявил бы своей. Она была исследователем, искателем приключений, так же как и леди Коудрей. Они путешествовали преимущественно на мулах и посетили места, которые были доступны только таким бесстрашным путешественникам, как они. — Она повернула голову и посмотрела на своего собеседника. — Как видишь, муж и ребенок только мешали моей маме. Вот почему она бросила нас и, насколько я могу судить, никогда не оглядывалась на прошлое. — Девушка отвела взгляд. — Ее похоронили в Египте. Там есть коптская церковь. Не думаю, что мне удастся когда-нибудь посетить ее могилу.

Девушка глубоко задумалась, и Барнет чуть слышно вздохнул, но не попросил продолжить. «Терпение», — сказал он себе.

Наконец она снова заговорила:

— Знаешь, я всю жизнь прожила в Англии, за исключением короткой поездки в… в Уэльс. Моя мама была известным египтологом. Она писала статьи для газет о тех местах, которые посетила. Так она зарабатывала себе на жизнь. У нее был псевдоним: Мадлен Вулф. Очевидно, она не хотела, чтобы мы ее нашли.

Барнет вытянул ноги и ждал, когда она продолжит.

— Понятия не имею, почему папа не рассказал мне правду.

— Может быть, — предположил Джеймс, осторожно подбирая слова, — он боялся, что потеряет и тебя. Что когда ты станешь старше, то разыщешь ее и уедешь.

— Сомневаюсь, что она приняла бы меня. Я не обладаю такой целеустремленностью, какая была у нее или у тех отважных женщин, о которых мы слышали на Актовом дне в Сент-Уинифред.