В горах мое сердце

— Я уверен, что так и будет, милорд, — согласился с ним мистер Фолкнер, — и к тому же позвольте заверить вас, что мы не такие варвары, какими вы нас считаете.

Маркиз рассмеялся. Потом сказал:

— Если вы станете обижаться на мои слова, то обещаю вам, что поверну назад и отправлюсь прямиком в Лондон. Я отлично сознаю, что отец будет недоволен моим внешним видом, моими речами и, разумеется, моим образом мыслей, но он должен принимать меня таким, каков я есть, иначе мне останется только уехать жить на юг.

Мистер Фолкнер промолчал, а Эрайна подумала, что была права: маркиз и есть рыцарь, готовый вступить в бой со всяким, кто станет у него на пути.

Море слегка волновалось, почти незаметно, и Эрайна после завтрака долго стояла на палубе, глядя, как удаляется берег Англии, и порою обращая взгляд на север, туда, где небо касалось волн.

— У вас такой вид, как будто вы радуетесь, — с оттенком зависти в голосе произнес маркиз.

— Я вдруг поняла, насколько все это интересно, — ответила Эрайна. — Вы были правы, когда говорили о приключении.

— Не слишком приятном для меня.

— Но оно должно быть увлекательным! — настаивала Эрайна. — Приключения, даже если они опасны и сопряжены с неудобствами, дают нам новые стимулы, и я уверена, открывают такие новые горизонты, о существовании которых мы и не подозревали прежде.

Голос ее звучал так увлеченно, что маркиз поглядел на нее с удивлением.

Он ожидал видеть ее испуганной и смущенной! Вместо этого она сияет каким-то особым внутренним светом и вся вибрирует от возбуждения.

— Я рад, что вы так думаете, — сказал он. — Я опасался, что вы будете чувствовать себя несчастной из-за разлуки с матерью и наше путешествие окажется весьма мрачным.

— Было бы очень эгоистично с моей стороны, если бы я думала только о себе, — возразила Эрайна. — Я читала о рыцарях, которых в борьбе со злом вдохновляли дамы, чьей благосклонности они добивались.

Она умолкла, потом заговорила слегка смущенно:

— Сейчас я единственная дама возле вас… и надеюсь хотя бы в малой степени вдохновить вас на то, чтобы вы… не считали себя обиженным.

Она запнулась перед последним словом; дослушав ее, маркиз спросил:

— Откуда вам известно, что я чувствую? Я не распространялся на эту тему.

— Возможно, вы считаете мои слова дерзостью, — сказала Эрайна, глядя мимо него, — но когда вы говорили мне, что не хотите возвращаться в Шотландию, где ваш отец принудит вас жениться на шотландской девушке, я поняла, как глубоко вы возмущены, как вам ненавистна… и обидна необходимость покинуть Лондон… и ваших друзей.

Выговорив слово «друзей», Эрайна вспомнила о пуховке для пудры и подумала, что, вероятно, маркиза удерживало в Лондоне и кое-что еще.

— Ваши ощущения верны, — ответил он. — Вы очень чутко уловили суть, и я уверен, что вы в состоянии мне помочь.

— Я надеюсь на это, — сказала Эрайна. — Но я еще не имела возможности выразить вам, как мне стыдно, что я… уснула, когда вы рассказывали мне такие интересные вещи прошлой ночью.

Она взглянула на него снизу вверх и произнесла умоляющим тоном:

— Пожалуйста… о, пожалуйста, не обижайтесь на меня и расскажите мне все снова. Обещаю вам, что больше не усну.

Маркиз улыбнулся.

— Это было понятно. Вы пережили очень длинный день и, как я подозреваю, вряд ли много спали в предыдущую ночь.

Это была правда — не только потому она не спала, что тревожилась о разлуке с матерью, но и потому, что мать все время нуждалась во внимании. Эрайна не меньше шести раз поднималась с постели в самые глухие ночные часы, чтобы поправить матери подушки или подать питье.

— С моей стороны это было очень невежливо, — проговорила Эрайна. — Было бы чудесно, если бы я могла хоть что-то сделать для вас и не чувствовать себя… в неоплатном долгу.

— Я уже объяснял вам, что это я ваш должник, — возразил маркиз. — И я, само собой, продолжу рассказ, начатый прошлым вечером. Я полагаю, вы достаточно умны, чтобы понять, что, будь мы настоящими мужем и женой, вам пришлось бы узнать гораздо больше обо мне, чем вы знаете теперь.

— Я бы этого хотела… очень хотела бы.

— Прекрасно, — согласился он. — Но вы устали и начинаете мерзнуть от ветра, надувающего паруса. Нам лучше спуститься вниз и начать первый урок.

— Я многому должна научиться, — сказала Эрайна. — Мне это очень интересно… и надеюсь, вам не наскучит учить меня.

Эрайна была полна желания помочь маркизу, и потому обратилась к Чампкинсу, когда он заглянул к ней в каюту спросить, не нужно ли ей что-нибудь вынуть из чемоданов, которые он еще не распаковывал:

— Чампкинс, я хочу вас кое о чем спросить.

— О чем это, м'леди?

— Все сейчас так еще ново для меня. Могли бы вы сказать мне откровенно, как и чем я в состоянии помочь его милости и сделать его счастливее.

Чампкинс некоторое время смотрел на нее в удивлении, потом заговорил:

— Не могу не сказать вам, м'леди, что был просто поражен, когда хозяин объявил мне, что женат. Но теперь я узнал вас, и поскольку ваша милость сами ко мне обратились, я считаю, вы и есть та самая личность, какая должна быть с ним в этот момент.

— А почему именно в этот момент? — спросила Эрайна.

— Потому как он испекся, сыт по горло всем этим, — ответил Чампкинс. — Он однажды улизнул от шотландцев, а теперь ему приходится назад возвращаться, и он ничего с этим не может поделать.

Эрайна широко раскрыла глаза.

— Я знаю, что после гибели братьев он стал маркизом и когда-нибудь возглавит клан, — сказала она. — Но разве он обязан вернуться туда, если он не хочет?

— У него нет выбора, — заявил Чампкинс. — Должен вернуться, привыкнуть к хаггису 13 или чем там еще питаются шотландцы, да еще и радоваться этому!

Он не добавил, что подслушал все это из-за двери, когда мистер Фолкнер сообщил хозяину, что тот должен вернуться в Шотландию.

Чампкинс, таким образом, был подготовлен и не изъявил протеста, когда хозяин сообщил ему, что они немедленно уезжают в Килдонон.

— Ему будет трудно к этому привыкнуть, — произнесла Эрайна, скорее выражая мысли вслух, нежели поддерживая беседу.

— Само собой, м'леди, — согласился Чампкинс. — Как же можно думать иначе, если ему довелось бросить своих друзей, клубы и своих милашек?

Последнее слово вырвалось у Чампкинса явно сгоряча, и он быстро проговорил:

— Извиняюсь, м'леди. Я не это хотел сказать.

— Почему же не сказать, если у нас откровенный разговор? — успокоила его Эрайна. — Я, разумеется, подозревала, что его светлость при своем обаянии и привлекательности пользуется успехом у красивых женщин, влюбленных в него.

— Их просто дюжины! — в полном восторге подхватил Чампкинс. — Вьются вокруг него, как бабочки вокруг огня. Но скоро надоедают ему. И тогда бросаются со слезами ко мне. «Когда же я увижу его, Чампкинс?», «Чампкинс, положите эту записочку там, где он ее непременно заметит!» Ну и так далее.

Чампкинс потешно изображал голоса и мимику бедных дам, и Эрайне хотелось рассмеяться. Чампкинс продолжал:

— Пристают и пристают ко мне, м'леди, но я-то ничего не могу поделать. Если хозяину надоело, так уж надоело и все! И можете вы себе вообразить, ваша милость, что не успеет одна леди убраться, как уже является другая и ждет своей очереди!

— Если леди красивы, то почему же они так скоро надоедают ему? — спросила Эрайна.

Чампкинс почесал в затылке.

— Не могу вам точно сказать, м'леди. Некоторые из них такие красавицы… вы бы сами подумали, что любой мужчина был бы доволен. Но если вы спросите меня, я вам отвечу: слишком они требовательные, чересчур многого хотят, а ни одному мужчине не хочется попасть на крючок к авантюристке.

Говорил он не без юмора, и Эрайне снова захотелось смеяться.

— Ох, Чампкинс, вы такой забавник! — сказала она. — Но я вполне понимаю, что вы имеете в виду.

Она и в самом деле понимала стремление маркиза к свободе, но подумала, что ее собственный отец «попал на крючок» к ее матери, как он мог бы это назвать, однако оба были блаженно счастливы целых девятнадцать лет.