Дыхание земли

Запах роз окутал меня. Розы были везде – в плоских японских вазах на полу, на ковре; гирляндами из роз были оплетены светильники, китайские розы – нежные огоньки среди зеленых лоз – стелились по стене возле окна. Все это было так свежо, душисто и волнующе, что я в радостном изумлении обернулась к графу.

– Это все… для меня?

– Разумеется! Ночь чудес ожидает Шахерезаду!

Я узнавала графа: в его привычках было вот так ухаживать за женщиной – роскошно, на широкую ногу, ничего не жалея, так, чтобы она чувствовала себя королевой. Но на этот раз он превзошел самого себя. Корабль, на котором мы одни, великолепный зал, розы… Не успела я подумать о музыке, как из музыкального фонтана, в мраморном бассейне которого плескалась вода, донеслась мелодия – тихая-тихая тема из «Времен года» Вивальди.

– Ах, монсеньор, – сказала я, улыбаясь, – вы положительно хотите, чтобы я потеряла голову.

Сладкое золотистое шампанское с шипением пенилось в бокалах из венецианского стекла. Одуряюще пахло розами, и пот запах смешивался с ароматом свежих фруктов. Я поднесла ко рту засахаренную дольку апельсина и с загадочной улыбкой взглянула на графа.

– Скажите, монсеньор, вы часто видитесь со своим братом, графом Прованским?

– Вы хотите сказать, с королем Луи XVIII?

– Да, именно так. Я просто никак не привыкну.

– Если вас это интересует, то я вижусь с ним нечасто. Он живет в Вероне, впрочем, как и моя жена, а я – в Эдинбурге. Мы поддерживаем связь, но видимся редко. Кстати, здесь, на Йе, я защищаю его интересы.

Он допил бокал и сказал уже менее серьезно:

– Был на троне один Толстяк, теперь другой. Два Толстяка! И я отныне – наследник. Может быть, когда-нибудь я стану королем, и на мне прекратится эта династия толстяков.

Я была шокирована.

– Как вы злы! Ваш казненный брат – мученик, а вы смеетесь над ним!

– Увы, моя дорогая, видит Бог, он сам многое сделал для того, чтобы быть мучеником. Должно быть, у него не было иных талантов, кроме мученичества. Именно эту стезю он и выбрал.

Внезапно разозлившись и презрительно усмехаясь, он добавил:

– А что, может быть, вы скажете, что мой брат имел мужество быть настоящим королем? Именно он и допустил всю эту катастрофу!

Я молчала. Только теперь я стала понимать, чем отличаются аристократы, во время революции остававшиеся во Франции, и аристократы, которые все это пережили в эмиграции. Для нас король приобрел ореол святости, мученичества. Он был воплощением наших идеалов. А для эмигрантов он оставался все тем же слабым, безвольным, набожным человеком, которому наставляла рога собственная жена. Да, подумала я, этот граф д'Артуа просто несносен со своим цинизмом! Он кого угодно шокирует!

Протянув руку через стол, граф отыскал мои пальцы и поднес их к своим губам.

– Давайте оставим политику, моя дорогая. Сейчас она может только расстроить нас. Предоставьте мне заниматься этими проблемами и задумываться над тем, как поскорее устроить во Франции реставрацию монархии. Вы наверняка все шесть последних лет думали об этом, но ведь это не принесло вам счастья, не правда ли? А я хочу видеть на ваших губах улыбку. Вы согласны улыбаться? Я приложил для этого немало усилий.

Он нажал на рычаг, и столик на моих глазах опустился вниз.

– Вот что вы называете ужином без лакеев!

– А вы помните ночи в Тампле? – жарко прошептал он. Его ноги под столом поймали мою ногу и сильно сжали ее.

Его желание действовало на меня против моей воли. Он смотрел на меня, смотрел очень откровенным мужским взглядом, в котором я могла прочитать неприкрытое вожделение, страсть, нетерпение, и этого было достаточно, чтобы я тоже взволновалась. Что может быть более лестным для женщины, чем понимание, что она возбуждает такую страсть?

– Смогу ли я выдержать этот ужин? – проговорил он. Столик поднялся, украшенный уже новым букетом роз.

Новые вина благоухали на нем – бордо, божоле, шамбертен, портвейн. Мы принялись за еду: он – без всякого выражения на лице, я – с мыслью, что не скоро мне придется вновь отведать такие кушанья.

– Знаете, мадам, пока вы находитесь не слишком близко ко мне, я, наверное, заведу серьезный разговор. Вряд ли потом у меня хватит для него терпения.

Я молча пила шампанское с прозрачным кусочком сыра рокфор. Честно говоря, я не знала, что это за серьезный разговор, на который принц и прежде много раз намекал.

Я заметила, что он уже не так страстно смотрит на меня. Напротив, он стал выглядеть чуть озабоченным, и было похоже, не решался мне сразу все сказать.

– Душенька, я хочу сделать вам одно предложение, – сказал он наконец, нервно измяв в руках сигару.

– Я слушаю вас, Шарль. Не беспокойтесь так. После такого великолепного вечера у меня вряд ли хватит смелости хоть в чем-то вам отказать.

– Я предлагаю вам всегда жить со мной, мадам.

Ошеломленная, я поставила бокал на стол.

– То есть как – всегда?

– Всегда – значит всегда, моя прелесть, смысл этого слова прост! Я зову вас в Эдинбург. Я принял решение. Я хочу всегда иметь вас рядом, ибо я давно понял, что вы – единственная женщина, с которой я могу всегда жить рядом. Ни с кем другим мне не ужиться. А вас я хочу видеть постоянно. Я понял это шесть лет назад.

– Надо же, – сказала я, пытаясь снизить тон этого разговора, – вам понадобилось девять лет знакомства, чтобы мне об этом сказать!

– Не иронизируйте. Я и так исполнен священного трепета перед этой беседой.

Он потушил сигару и улыбнулся, взглянув на меня.

– Ну, так что же вы ответите бедному влюбленному?

Я впервые видела его таким взволнованным, но пытающимся скрыть волнение за насмешливостью. И тогда я поняла: это серьезно.

– Шарль, но… но что же за роль вы мне предлагаете?

– Роль морганатической супруги, если вам угодно. Помните Августа Сильного и графиню Козель? Я признаю детей, если они родятся, я добьюсь для них денег и титулов. Я даже могу дать вам письменное обещание жениться на вас тотчас, как скончается моя жена. Вы не будете жить взаперти, я буду показываться с вами при всех европейских дворах.

– Шарль, – сказала я растерянно, – вы забываете, чем закончилось это для графини Козель! [5]

Он тихо ответил:

– Я жду ваших условий, если они есть.

– Мне надо подумать, – прошептала я даже чуть испуганно. Предложений было слишком много, и таких неожиданных.

– Единственное, чего я не могу сделать пока, – это жениться на вас. Это не моя вина, меня самого женили в пятнадцать лет, и никто меня не спрашивал. Надо ли удивляться, что я нахожусь за столько лье от своей супруги и не видел ее уже два года. Наша с вами связь тянется уже много лет. Я хочу сделать ее прочнее.

Я молчала, прекрасно понимая серьезность момента. Мне было отлично известно, что граф д'Артуа наверняка еще никому не говорил такого. Каждое слово давалось ему с трудом. Он при его легкомыслии не привык связывать себя какими-либо обязательствами. У него много любовниц, но никто из них не дождался такого предложения. Я ждала его девять лет. Наверное, я должна чувствовать себя польщенной. А я была растеряна.

– Послушайте, а как же Диана де Полиньяк?

– Она в Вене. Я вижусь с ней время от времени, но не больше.

– Она по-прежнему ваша любовница?

– Дорогая моя, я хочу быть с вами откровенен. Диана наверняка останется моей любовницей и тогда, когда вы согласитесь на мое предложение. Приглашая вас жить со мной на положении почти что супруги, я вовсе не имел намерения становиться монахом.

– Ну и долго я буду оставаться «почти что супругой»? – съязвила я. – До первой случайной шотландской юбки?

– Я обещаю дать вам письменное обязательство.

– Не нужно мне этого.

Я даже слегка рассердилась. Что дало ему основание полагать, что я гонюсь за какими-то обязательствами? Для меня главнее всего устроить судьбу сына. Я не могла не видеть, что в Эдинбурге для этого больше возможностей, чем в Сент-Элуа.