Разбойник и леди Анна

Анна приблизилась к больному, схватила его за ноги в заляпанных грязью сапогах, оторвала их от земли и, пошатываясь под тяжестью, как и двое других, помогла дотащить его до палубы, а потом и до каюты.

Мадам следовала сзади, понукая всех троих и убеждая проявлять осторожность. Больного положили на стол, и его жена, рыдая, рухнула ему на грудь.

– О, я останусь бедной вдовой, и что со мной станется?

Доктор переместил ее на стул, где она и осталась, продолжая жалобно причитать. Анне захотелось ее утешить, но она поняла, что это будет выглядеть странно, поскольку одета она как паренек, к тому же простолюдин.

Доктор Джосая Уиндем сделал Анне знак подойти:

– Сними с него сапоги, мальчик. А ты, Филиберт, ослабь пояс и все, что его стесняет. Сними перевязь со шпагой, белье, все остальное.

– Я хочу получить свои деньги, мадам, и уйти.

Женщина не ответила, даже не посмотрела на Анну. Доктор Уиндем бросил на Анну сердитый взгляд:

– Поспеши, малый! Сними с него сапоги!

Анна сняла с больного сапоги и чулки. Он застонал. Доктор ощупал его ступни.

– Горячие ноги означают, что сердце холодное, – сказал он и обратился к женщине: – Мадам, ваш муж жаловался на боли?

– О да, доктор, постоянно.

– В каком именно месте?

Женщина дотронулась до огромного живота мужа с правой стороны.

– Не здесь? – спросил доктор, положив руку на грудь пациента. – А может быть, здесь?

Он положил руку на левое плечо больного и провел ладонью по его левой руке.

Мужчина застонал, и женщина снова начала причитать.

– Где у вас болит, сэр? – спросил доктор, склонившись к уху больного.

Больной процедил сквозь зубы:

– Везде! Дайте мне макового отвара, чтобы снять боль. Скорее!

Доктор поднял веко пациента, затем приложил ухо к его груди.

– Мадам, ваш муж много ел и много пил утром?

– О да.

– Я так и предполагал, – кивнув, сказал доктор.

Он поднес ложку с какой-то жидкостью ко рту больного и влил ее ему в рот.

– Не думаю, что он страдает от сердца, дражайшая леди, Все дело в камне. При этом камень расположен необычно высоко.

Дама перестала плакать.

– Не может этого быть. Лучшие врачи Лондона лечили его от болезни сердца.

Голос доктора Уиндема прозвучал, как раскат грома:

– Его плохо лечили, мадам. Я дал ему отвара, чтобы снять боль. Отвезите его в гостиницу, пусть отдохнет. Не разрешайте ему пить эль со специями и есть мясо тяжелых сортов. Каждое утро пусть стоит на голове, чтобы камень не спустился в мочеиcпуcкaтeльный канал.

– Доктор, это не лечение! Дайте ему самое дорогое средство от болей в сердце. Ваши золотые пилюли!

Доктор Джосая Уиндем заколебался:

– Я не решаюсь, они стоят один фунт плюс оплата за визит.

Дама поднялась. Вид у нее был поистине угрожающий.

– Дайте самое лучшее лекарство, доктор, немедленно!

– Конечно, мадам. Два лекарства для вашего мужа, немедленно, – кланяясь, сказал доктор.

Из маленького портативного сундучка он извлек закупоренную зеленую бутылку и вручил даме вместе с бумажным пакетом.

– По одной ложке после еды, – проинструктировал он, – Но ни-ни в новолуние. Как учил старина Гален, это препятствует кровообращению, притоку и оттоку крови. Что касается золотых пилюль, пусть принимает их каждый вечер по одной.

– Но ваш коллега по Королевскому медицинскому колледжу доктор Харви доказал, что именно сердце заставляет кровь циркулировать по всему телу, – не сдержавшись, вступила в разговор Анна.

Уиндем стремительно обернулся и смерил ее острым взглядом:

– Ты собираешься учить выпускника медицинского факультета университета Падуи, паренек?

Анна покачала головой, сожалея, что вмешалась в разговор, обнаружив познания, несовместимые с образом деревенского мальчишки.

– Нет, сэр, я просто хочу получить свой пенни за то, что привез к вам мадам и ее супруга.

Доктор нахмурился и пожал плечами.

– Видите, мадам, насколько невоспитанно это поколение. Это все вина Кромвеля, вся эта болтовня о свободе и эти рукопожатия и так называемое равенство. Заражает даже людей самого низкого звания. Не правда ли? – Доктор обменялся понимающими взглядами с дамой. – Итак, вы помните мои рекомендации, моя дорогая леди?

– Не принимать в новолуние, – повторила она.

– Именно так. Я настаиваю на том, чтобы вы особенно тщательно следили за фазами луны, потому что от вас зависит здоровье вашего мужа, более того, его жизнь.

– Я буду предельно осторожна, дорогой доктор, – сказала леди, сияя, видимо, вполне удовлетворенная предписаниями.

Доктор Уиндем улыбнулся и, привстав на цыпочки, всмотрелся в ее лицо.

– Что? – вопросила дама, стремительно поднеся руки к лицу, потом к волосам, к капюшону. – Что вы там видите?

Доктор испустил тяжкий вздох:

– Увы, я свидетель ужасного преступления Вы пожертвовали красотой ради мужа.

– Таков удел жены, сэр.

– Как это верно, – произнес доктор Уиндем.

Анна, с трудом сдерживая смех, размышляла, чего добивается этот мошенник. Жаль, что здесь нет Джона Гилберта, та кого же мошенника. Доктор, похожий на бентамского петуха, согнулся в нижайшем поклоне, но продолжал смотреть на леди, будто был не в силах отвести от нее глаз.

– О, как я хочу… – начал было он, но не договорил.

– Чего вы хотите? – спросила дама, чье любопытство было возбуждено до крайности. – Если вы что-то видите в моем лице, скажите. Это ваш долг, предписываемый профессией.

– Это так, сударыня.

– Отец, – вмешался Филиберт, – эта леди заслуживает такого же внимания, какое вы оказали графине Каслмейн. Она не заслуживает наказания за то, что оказалась вернейшей супругой для своего мужа, в то время как любовница его величества была вознаграждена за гораздо меньшие заслуги. Вы ведь не стали способствовать тому, чтобы легкомысленная женщина похитила привязанность короля?

Доктор кивнул.

– Вы оба совершенно правы. Я должен исцелять не только цингу, печеночную колику или хандру, моя дорогая леди. Не смею отрицать, что учился в Италии и познал там чудесное искусство ухода за женской красотой, чтобы женщина сорока лет или старше сохраняла лицо пятнадцатилетней девушки.

Дыхание дамы участилось, а доктор, отступив на шаг, поднял руку, словно отрекаясь от собственных слов:

– Но я больше не делаю своей чудотворной мази, потому но теперь, во время большого несчастья и смятения, невозможно думать о подобных вещах. Женщина с вашим характером не станет думать о средстве против старения, когда ее муж на ложе страдания.

– Не станет, – печально ответила дама с видом мученицы.

Доктор Уиндем отвесил поклон, почти отвернулся от нее, но потом снова посмотрел ей в лицо, по мнению Анны, едва ли когда-либо отличавшееся красотой. Доктор звучно похлопал одной ладонью о другую.

– Хотя, должен вам сказать, сударыня, будь я проклят, но вижу больше смысла в том чтобы сохранить вашу красоту, и надеюсь снискать большую славу в этом деле чем в исцелении любого пациента.

Мадам вспыхнула от удовольствия, какого, подумала Анна, не испытывала лет с пятнадцати, если испытала когда-либо вообще.

Тем временем ее муж перестал стонать и оглядывался, пытаясь сесть.

– Помоги мне, о ты, всезнающий юноша, – обратился доктор к Анне. Вместе с Филибертом они подняли пациента и усадили на столе.

– Мадам, – повторила Анна, – отдайте мое серебро, и я уйду.

– Какая наглость! Ты получишь свой пенни, когда довезешь нас до ближайшей гостиницы.

Доктор покачал головой и отвесил поклон:

– Примите мои глубочайшие извинения, но я настаиваю на том, чтобы вас отвез мой сын, Филиберт Уиндем. Он устроит вас в гостинице «Белый олень», а также договорится с хозяином о том, чтобы тот обеспечил надлежащую диету вашему мужу. К тому же крепкие руки моего сына придутся вам более кстати, чем худые этого малого.

– Мой пенни, будьте так любезны – Анна вытянула свою чумазую руку ладонью вверх.