На руинах «Колдовства»

Однако последним видением Симоны перед сном была бронзовая фигура испуганной беременной рабыни в разрушенном доме, и девушка подумала, что у нее нет сухой одежды, ей необходимо еще одно платье.

Почему она не подумала об этом раньше?

8

Симона проснулась рано и, послав служанку на кухню за обильным завтраком, взяла простое миткалевое платье, которое собиралась подарить Ханне, сложила его и сунула под свой жакет для верховой езды. «Я дам Ханне что-нибудь получше,» — подумала она.

Ее грум оседлал Золотую Девочку, одну из самых больших кобыл в конюшне, и вывел ее из стойла.

— Вы хотите, чтобы я сопровождал вас сегодня, мамзель? — спросил грум.

— Нет, Пен, я хочу, чтобы ты остался поближе к конюшне. Фламм вот-вот родит.

— Да, мамзель, — согласился грум, но расстроился.

Вероятно, он знал так же хорошо, как и Симона, что Фламм не родит сегодня, но девушка напомнила:

— Ты знаешь, что делать, если я не вернусь к этому времени?

— Да, мамзель. Оставаться с ней и послать за ветеринаром.

Повернув на дорогу к заливу, Симона подумала, кто мог видеть ее отъезд и заметить, куда она направилась. Поля «Колдовства» и Беллемонта, засаженные сахарным тростником, были соединены с того времени, как мать Симоны осиротела и приехала жить со своей тетей. Как единственный ребенок в своей семье и наследница тети Анжелы, Мелодия унаследовала обе плантации Роже, но «Колдовство» пустовало с тех пор, как Анжела ушла в монастырь после трагической смерти сына.

Симона не сомневалась, что заброшенный особняк стал соблазнительным местом встреч для рабов ее отца и их друзей с других плантаций. Чем дольше беглянка оставалась там, тем больше риска, что кто-нибудь из работников обнаружит невольницу. Даже если ее не увидят, кто-нибудь в конце концов станет размышлять, почему мадемуазель так часто ездит к старому дому. Симона знала, что поступает безрассудно, помогая беглой невольнице, но глубоко сочувствовала девушке. Стала бы она рисковать из-за рабыни другого плантатора? Ее рассудок уклонялся от этого вопроса.

Утро было великолепным! Солнечное, однако не слишком жаркое, с росой, лежащей жемчужинами на огромных цветах магнолий, посаженных ее дедушкой вдоль дороги. Золотая Девочка разогрелась, и Симона позволила ей бежать по своей воле.

О, она сильная бегунья! Лошадь выгнула изящную шею, они как будто летели! Казалось, кобыла разделяет радость Симоны от безудержной скачки. Дубы, опустившие ветви в черные воды заболоченного залива, стремительно проносились мимо. Риск превращал возбуждение в удовольствие, испытываемое Симоной от головокружительного галопа.

Ее шляпа упала, но Симона не стала останавливаться. Вылетела одна заколка из волос, затем другая, и скоро ее темные локоны развевались за спиной. Влажный воздух бил в лицо.

Когда Симона повернула на длинную аллею, пригнувшись к шее лошади, чтобы не цепляться за нижние ветви, она заметила фигуру Чичеро Латура на полуразрушенной передней галерее. Он поднял руку, затем отступил за колонну, ожидая ее.

— Вы приехали забрать Милу? — спросила Симона, подходя к нему. Она взбежала по лестнице и сейчас задыхалась. — Я принесла ей смену одежды.

Не отвечая, он кивнул, чтобы она вошла в дом. Милу ждала в холле. Ее глаза засверкали, когда Симона вынула принесенное платье и встряхнула его. Оно было темно-горчичного цвета, с более темным узором по пышной юбке и рукавам. Когда Милу приложила его к себе, ее темная кожа засияла.

— О, мамзель! Для меня?

— Где она спрячет все, что вы принесли ей, если появятся охотники за рабами? — многозначительно спросил Чичеро. — Им уже есть что найти: еду, постель, полотенце и мыло…

Симона была поражена.

— Вы думаете, что они могут вернуться сюда?

— Всегда есть такая возможность, не правда ли? Вы должны избавиться от всего. На карту поставлены наши жизни, мадемуазель.

— Я… я… извините, месье.

Чичеро улыбнулся ласковой прощающей улыбкой.

— Я рад, что вы принесли платье. По крайней мере, когда я заберу ее отсюда, на ней не будет одежды, описание которой даст хозяин.

— Значит, вы забираете ее?

— Здесь теперь очень опасно. Ей будет лучше в городе, пока я найду пароход, чтобы отправить ее вверх по реке.

Милу широко раскрыла глаза от удивления:

— Пароход, господин?

— Тебе больше нравится идти пешком через горы, глядя на звезды? Ты не сможешь угнаться за мужчинами, которых я посылаю той дорогой. — Он повернулся к Симоне и сказал: — Проблема в том, что ее хозяин владеет многими из речных пароходов, плавающих между Новым Орлеаном и портами Огайо. Вы не знаете среди капитанов кораблей месье Бруно кого-нибудь?

— Вы с ума сошли? — воскликнула Симона, не понимая, почему вдруг так разволновалась.

— У меня нет доступа к Бруно и его капитанам, — сказал Чичеро. — Бывая в городе, они ходят в такие места, как Торговая биржа, куда меня никто не пустит.

— Как и женщину, — решительно сказала Симона.

Она не хотела подвергать риску и вовлекать его, как хозяина корабля, в «подпольную дорогу». Латур требовал от нее слишком много!

— Господи! Симона!

Она резко повернулась, услышав ошеломленный голос брата. Алекс стоял в дверях, как будто не веря своим глазам. Милу исчезла при звуке его шагов, оставив Симону наедине с Чичеро.

— Ради Бога, Симона, что ты затеяла? — спросил он, сжимая кулаки.

Ее испугал смысл его слов и охватил жар. Она знала, что румянец заставляет ее выглядеть виноватой.

— Алекс, это не то, что ты думаешь…

— Мадемуазель виновата лишь в сострадании, — спокойно сказал Чичеро.

Лицо Алекса выражало удивление и подозрение. Как раз в этот момент в холл вернулась Милу.

— Это правда, господин.

Алекс взглянул на платье в руках Милу, явно узнал его и начал соображать. Наконец он спросил девушку:

— Ты беглая рабыня месье Бруно?

Милу потупила взгляд и покорно сказала.

— Да, господин.

Алекс повернулся к Чичеро:

— А вы кто такой, черт побери?

У Симоны кружилась голова. Она подозревала, что Алекс очень рассердится, когда оправится от шока. В конце концов, как наследник отца и плантатор, он не просто зависит от рабства, он еще и адвокат, и прекрасно понимает все последствия ее противозаконного поступка.

Прежде чем она нашлась что сказать, Чичеро ответил на своем прекрасном французском:

— Я свободный цветной, месье.

— И где вы научились так разговаривать?

Чичеро смело встретил его взгляд.

— В колледже «Сен-Луи» в Париже.

— Черт побери, — сказал Алекс, на его лице отразились противоречивые эмоции, но через минуту он спросил: — Почему вы там не остались? Во Франции вы бы сошли за белого, вам никогда это не удастся в Луизиане.

Чичеро пожал плечами, молчаливо соглашаясь:

— Люди, которые интересуют меня больше всего, находятся здесь.

Все замолчали, Алекс изучал окторона. Симона чувствовала его гнев и страх Милу. Ее сердце бешено колотилось. Только Чичеро казался спокойным. Чтобы нарушить гнетущее молчание, Симона спросила брата:

— Как ты узнал, что я здесь?

— Я подобрал это на дороге.

Она настолько растерялась при его неожиданном появлении, что только сейчас увидела в его руках свою шляпу.

— Я встревожился, — сказал Алекс. — А когда заметил Золотую Девочку и увидел, что она без всадницы, испугался, что ты упала. Так что я оставил экипаж на дороге и…

— Извини, что заставила тебя беспокоиться, Алекс. — Симона взяла у него шляпу онемевшими пальцами. — Значит, папа с тобой?

— Нет, он останется на плантации, пока Оюма не выздоровеет. Я займусь делами в конторе.

Симона закусила губу. Папа более наблюдателен. Он заметит, куда она направляется во время верховых прогулок. Но теперь это не имеет значения, потому что ее секрет раскрыт. Алекс наверняка расскажет отцу о ее попытке помочь беглой рабыне Ариста.

Алекс повернулся к Милу, и Симона вызывающе спросила: