Венец желаний

Зевс зарычал, когда молодой король подошел к Ричарду.

— Тихо, малыш, — шепнул ему Рейнер, и пес, задрав морду, как будто улыбнулся в ответ: «Обещаю его не трогать, но, согласись, мне трудно бороться с искушением».

Рейнеру было интересно, о чем может думать король Филипп, приветствуя Ричарда, который уже много лет водит за нос его сестру, принцессу Алее, отказываясь жениться на ней или вернуть ее приданое — стратегически важное графство Вексен.

Если Филипп и бесился, вспоминая о дурацком положении сестры (некоторые поговаривали, что даже хуже, чем дурацком, после того как Генрих II сделал ее своей любовницей), виду он не подал. Любезная улыбка не сходила с его губ, пока длинный английский король произносил приветственную речь, обращенную к французской армии, стоявшей позади Филиппа среди серых домов Бургундии.

Жестом Ричард пригласил Филиппа войти в базилику, где их уже ждал епископ. Конечно же, далеко не все смогли разместиться там, но Рейнеру место нашлось. Он был одним из ближайших сподвижников Ричарда.

И тем не менее он чуть было не остался на улице, поглощенный лицезрением девицы, спешившейся с белого коня и вставшей рядом с Филиппом.

Сначала его внимание привлекло то, что она едва не упала, не подав руки слуге, наверное, потому, что смотрела поверх его головы и не заметила его готовности помочь ей. Но он тут же забыл о ее неловкости, заметив, как она красива.

Девица казалась удивительно тоненькой на фоне тучного Филиппа, и еще Рейнеру пришло в голову, что макушкой она как раз достанет ему до подбородка, если встанет впереди. (Господи! Почему он об этом подумал в первую очередь?) Спешившись, она стала возле лошади и медленно поворачивала подбородок, словно следила за кем-то, так что у Рейнера была возможность хорошенько изучить ее.

Барбет из полотна и вуаль придавали ее лицу форму сердечка, а на нем привлекали взгляд огромные синие-пресиние глаза, изящно вырезанный носик, как у гипсовой мадонны, и соблазнительные губки, как у Марии Магдалины до покаяния. Она выглядела бы слишком суровой и неприступной, если бы не эти губы, сулившие, помимо ее воли, огненные наслаждения.

Кто она такая? Рейнер оглянулся, ища, у кого бы можно было спросить о ней, и обнаружил, что все давно ушли в церковь. Тут он заметил алые лилии на попоне ее коня, такие же, как на королевской попоне, и решил, что она любовница Филиппа. Но они были очень разные внешне и как-то не складывались в любовную пару.

Если она действительно любовница французского короля, то опасно даже волочиться за ней. Рейнер понимал, что Филипп Капет ни с кем не станет ею делиться.

Он увидел, как она беспокойно затеребила пальцами шелковую юбку, когда ее одиночество затянулось, и уже хотел было подойти к ней и предложить свои услуги, но его опередил юный шевалье, что-то коротко ей сказавший.

Лицо девушки оживилось, хотя она даже не повернулась к говорившему. Взяв его под руку, она направилась к церкви. Следя, как юноша осторожно ведет ее по ступенькам, Рейнер все понял. Неизвестная красавица была слепой.

Но это не умерило его пыл. Теперь ему было вдвойне важно проникнуть в церковь и занять место, с которого было бы удобно наблюдать за ней и, может быть, выведать, кто она такая.

— Сидеть, Зевс, — приказал он псу, вновь послушно усевшемуся на задние лапы. Рейнер знал, что может отсутствовать сколько угодно и Зевс будет его ждать, не обращая внимания на псов, докучливых кошек и людей, решивших завладеть великолепным животным.

Пока Рейнер пробирался сквозь толпу, там, где стоял английский двор, места уже не осталось, но его это вполне устраивало. Он пристроился возле Гийома до Барра и со своего места мог наблюдать за девушкой, стоявшей чуть позади и левее Филиппа.

— Сэр Гийом, — шепнул он, когда церковный хор ненадолго умолк.

— Рейнер! — обрадовался француз.

Он сражался рядом с Рейнером во время последнего восстания Ричарда против постаревшего Генриха. В эти события активно вмешался Филипп, который намеревался получить выгоду, вбивая клин между отцом и сыном.

— Хорошо же мы повоевали!

Но Рейнеру недосуг было вспоминать прошлое.

— Вон та женщина… позади Филиппа… в платье с лилиями. Кто она?

— А, вижу, она покорила твое сердце, как и дюжины других, — сочувственно произнес Гийом, глядя на Рейнера честными карими глазами. — Ее зовут Алуетт де Шеневи.

— Алуетт. Жаворонок.

Рейнер не отрывая глаз от девушки, внимавшей чистому пению хора.

— Да. Очень ей подходит. И голос у нее такой же красивый, как ее лицо. Ах, топ ami, вот услышишь ее пение! — И де Барр взмахнул руками с чисто галльской страстностью.

— Она тоже идет с нами? — спросил Рейнер, боясь поверить в чудо, потому что Ричард запретил брать с собой жен и возлюбленных. Он и радовался, что еще увидит ее, и не мог отвязаться от мысли, что она любовница Филиппа. — Так кто же она? — вновь спросил он, продолжая осторожно рассматривать ее.

— Официально — дочь барона де Шеневи, а на самом деле — дочь Людовика Капетинга.

— Убл… Дитя любви французского короля? — не веря своим ушам, пробормотал Рейнер, споткнувшийся на слове ублюдок, потому что не в силах был назвать так очаровательную девушку, перебиравшую пальчиками четки из жемчуга ж оникса. — Я думал, он почти монах.

— Он был мужчиной, — возразил рыцарь, — а его монашеские привычки — выдумка вашей королевы Элеоноры, мечтавшей о разводе. Да всем известно, что Алуетт — сестра короля Филиппа, хотя, конечно, никому не приходит в голову болтать об этом. Поговаривают, король без ума от нее и настоял, чтобы она сопровождала его в походе и развлекала его пением и игрой на лютне.

Рейнер откинул назад выбившуюся золотистую прядь, доставшуюся ему в наследство от норманнского отца, Симона Уинслейда, графа Хокингемского. Сердце пело у него в груди. Она не любовница короля!

— Алуетт слепая от рождения? — спросил он Гийома. — Как-то не похоже. Глаза у нее чистые и ясные, словно она все видит.

— Нет, кажется, она родилась нормальной, а потом еще ребенком заболела. Когда же поправилась, то потеряла зрение. Все лучшие лекари осматривали ее и лечили. Чего только ни делали. И кровь пускали, и молились. Филипп даже звал к ней еврея. А толку никакого. Жалко ее. Может, поэтому Господь наградил ее музыкальным талантом.

— Может быть, — отозвался Рейнер, хотя он совсем не был уверен, что сделка честная. — Она обручена с каким-нибудь французом? С тем, что стоит рядом?

Он со страхом ждал ответа, который мог в одну секунду развеять зародившиеся надежды. И на его лице, хотя он не подозревал об этом, были словно написаны все его чувства.

— А что сталось с удалым рыцарем, которому все нипочем? Помнится, он служил Ричарду и не желал обзаводиться женой? — решил помучить его де Барр. — Когда мы виделись в последний раз, у тебя каждую ночь была новая шлюшка. Ты же клялся, что женатая жизнь не по тебе и пусть твой старший брат растит законных наследников для Хокингема! Не ты ли говорил, что сохранишь свободу и каждый месяц будешь соблазнять по жене дворянина?

— Тогда я еще не видел Алуетт де Шеневи.

— Ах, мой друг, ты побежден! — заключил француз. — Нет, она не обручена, и рядом с ней ее брат Анри де Шеневи. Если тебя это интересует, то король разрешил ей отказать соискателям, домогавшимся ее руки, хотя их было не так уж мало. Я слыхал, что она хочет стать монахиней и после крестового похода ей разрешено удалиться в монастырь.

— Господи, нет! — воскликнул Рейнер, обратив на себя внимание стоявших поблизости рыцарей, которые повернулись посмотреть на него, и кресты, нашитые на их плащах в знак начала нового похода, подернулись рябью. У французов были белые кресты, у англичан — красные, у фламандцев — зеленые.

— Удачи тебе, Рейнер, но будь осторожен. Помни, она сестра короля.

— Будь она сестрой хоть двенадцати апостолов! — беззаботно сказал Рейнер, но уже гораздо тише. — Она не должна стать монахиней.

— Согласен, — заключил Гийом, и больше они на эту тему не говорили.