Крепостная навсегда

— Иван Иванович! — Анна бросилась целовать барону руку.

— Что ты, деточка! Ты лишь по недоразумению крепостная, и я не хозяин тебе. Лучше обними меня, как дочь. Так-то правильней, — барон украдкой смахнул слезу. — Сейчас беги к Никите — пусть готовит выезд, и тотчас же отправляйтесь в Петербург. А ко мне Варвару пришли — будет пока и поваром, и сиделкой.

Обрадованная Анна кинулась к себе. Поднявшись в свою комнату, она вдруг заметила, что дверь открыта, а у ее туалетного столика виднеется фигура управляющего.

— Что вы здесь делаете?

— Любопытствую твоими украшениями! — Шуллер обернулся и вызывающе посмотрел на Анну.

В его руке был раскрытый футляр с ожерельем, которое барон Корф дал Анне перед выступлением на балу.

— Я и не знал, что крепостные могут себе такое позволить, — Шуллер повертел футляр, наблюдая, как искрятся в свете солнца бриллианты.

— Это подарок барона, — Анна потянулась за футляром.

— Да? За какие такие заслуги? — управляющий быстро отдернул руку, в которой держал его.

— Вон отсюда! Если барон узнает, что вы…

— Барон? Да он языком пошевелить не в состоянии!

— Вы слишком торопитесь хоронить вашего хозяина, — твердо сказала Анна. — И, если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, то будете иметь возможность убедиться в этом. Вон из моей комнаты! Слышите?!

— Хозяин? Это он тебе хозяин, и комната эта — не твоя. Здесь все принадлежит барону! А его скоро не станет. И тогда хозяином здесь всему буду я. И тебе тоже.

— Лучше смерть!

— Вот уж нет, этой радости я тебе не доставлю, — Карл Модестович швырнул футляр на туалетный столик. — Ты еще станешь молить меня о пощаде!

Когда дверь за управляющим закрылась, Анна без сил опустилась на стул рядом со столиком и раскрыла футляр. Ожерелье лежало на своем месте и ничуть не пострадало. Анна закрыла крышку и ласково провела по ней ладонью. Такой дорогой подарок, такой памятный…

Ей тут же пригрезилось, что дверь распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся с дороги Репнин.

— Миша! — будто бы бросилась к нему Анна. — Как ты оказался здесь?

— Я приехал, чтобы забрать тебя отсюда! Я спасу тебя от Карла Модестовича! Идем со мной! — в его голосе было столько нежности…

— Миша, но я.., крепостная…

— Мне все равно! Я люблю тебя, Анна! А Модестовича убью, если он вздумает последовать за нами!

— Миша, ах, Миша…

— Миша? Какой Миша? — дошел до ее сознания встревоженный голос Никиты.

— Боже мой, Никита! — Анна очнулась и смутилась от неловкости.

— Аннушка, да что с тобой?

— А ты почему здесь?

— Я был на дворе и слышал, как страшно Модестович ругал тебя. Вот и поспешил сюда — вдруг он что натворил, этот супостат! Ты только скажи, я могу разобраться с ним — в жизнь больше к тебе не пристанет!

— Я не боюсь его, — уверенно сказала Анна, — и сейчас есть у меня дела поважнее. Иван Иванович отправляет меня в Петербург на прослушивание. Просил, чтобы ты карету запрягал и сопровождал меня в городской дом.

— Анна, а давай убежим!

— Убежим? Куда? Зачем?

— Эта поездка так кстати! Нас никто не хватится.

— Что ты такое говоришь, Никита?!

— Ты же сама все знаешь! Барон умирает, а Карл Модестович нас ненавидит. Представляешь, что он с тобой сделает, если барин умрет?

— Не говори так, Никита, барон поправится!

— Ты лучше послушай меня, Анечка, — Никита близко подошел к Анне и взял ее за руки. — Здесь тебе угрожает опасность! А если мы убежим, я о тебе позабочусь, я тебя никому в обиду не дам! Мы начнем новую жизнь! Где захочешь!

— Никита… — Анна попыталась уклониться от его поцелуя. — Нет, что ты… Нет, не надо! Прости меня Никита! Прости…

— Как скажешь, — Никита обиделся и отвернулся, бросил через плечо. — А карету я сейчас запрягу, собирайте вещички, Анна Платоновна. Сразу же и поедем.

Наскоро оглядевшись — не пропало ли чего после визита Шуллера, Анна сложила все необходимое в свой любимый чемодан и переоделась по-дорожному. Потом она спустилась к барону попрощаться. Варвара как раз закончила потчевать Корфа бульоном.

— Аннушка! Я так рад, что ты быстро управилась. Поезжай с Богом да возвращайся победительницей.

— Спасибо вам, Иван Иванович! — Анна подошла к постели барона и, склонившись, поцеловала Корфа в лоб. — Вы только дождитесь меня, а я уж для вас постараюсь.

— Готово все, барин, можно и ехать, — сообщил Никита, показавшись из-за двери. — Ваши вещи, Анна Платоновна, забирать можно?

Анна кивнула.

— Молодец, Никита, быстро управился, — поблагодарил его барон и снова обратился к Анне. — Ну, до встречи, мой дружок!

— До встречи, Иван Иванович! Надеюсь, все будет хорошо.

Варвара вышла ее проводить и дорогой решила попытать.

— Что это Никита на тебя так посмотрел? Что между вами случилось?

— Виновата я перед ним, Варвара. Привиделась мне одна встреча, а он не вовремя вошел да, похоже, решил, что это я к нему с такой сердечностью… Бежать предлагал.

— А ты о каком молодом барине думала?

— Откуда знаешь?

— Я все про тебя знаю! Ты едва в дом впорхнула, как я сразу увидела — влюбилась певунья наша.

— Не думала, что это так заметно, — смутилась Анна.

— А хорош ли он?

— Мы и виделись-то всего несколько раз. И пустое все это — он дворянин, и мы никогда не будем вместе.

— Почему — никогда? Он-то любит тебя?

— Откуда мне знать?

— Не отчаивайся, Аннушка, вот вернешься, даст тебе Иван Иванович вольную — и чем ты хуже дворянки? Ничем! И даже лучше в сто раз! Вот увидишь — ты самая счастливая будешь.

Проводив Анну, Варвара вернулась к барону.

— Скажи мне, Варвара, почему Полина задумала письмо Оболенского перехватить, как решилась? — спросил Корф, когда та принялась поправлять его постель.

— Вы бы отдохнули, барин, и так забот у вас — не по здоровью.

— Ты мне зубы не заговаривай, — нахмурился Корф. — Если я чего-то не вижу — просвети. Может, успею исправить, пока силы для этого чувствую.

— Не хотела бы я вас, барин, расстраивать. Но… — Варвара задумалась, словно собиралась с мыслями. — Аннушка никогда об этом сама не расскажет, она слишком добрая.

— Так в чем же дело?

— Полина нашу Аннушку ненавидит! Она сама актеркой хочет стать, вот и завидует Аннушке. И этот черт нерусский с нею заодно…

— Карл Модестович?

— Хозяином себя возомнил, Анне прохода не дает. А она у нас добрая, сердце чистое — сама к людям с добром, и от людей того ждет.

— Хозяином, говоришь? Да брось ты постель прибирать, — прикрикнул барон на Варвару. — Рассказывай по порядку, что тут у вас происходит, а то, чувствую, меня слишком долго не было.

— И то, правда, барин — долго, очень долго! Модестович чуть что — плеткой стегает. Днями вот Никиту едва не угробил! У него через всю спину — полосы. Модестович мог и насмерть забить — он не человек, а зверь лютый.

— Вот что, Варвара, вели ему тотчас явиться ко мне. И без разговоров!

Отправив Варвару, барон взял со столика у кровати пузырек с лекарством, что прописал ему доктор Штерн, и сделал большой глоток. Решил — пусть не по предписанию, но ему важнее, чтобы сердце не подвело. Разговор с управляющим мог получиться тяжелым. Корф уже давно подозревал Карла Модестовича в растратах и самоуправстве, но пока руки до него, любезного, не доходили, а, видимо, зря — назрело.

Шуллера ему рекомендовал как-то Забалуев — хвалил его за смышленость и порядочность, да и письма рекомендательные у того имелись весьма похвальные. Поначалу Карл Модестович ему приглянулся — за дело взялся серьезно и прытко. Корф тогда особенно был озабочен своим финансовым состоянием. Друг его, Петр Долгорукий, занял сумму на ремонт и обустройство петербургского дома. Да еще театр, его любимое детище, съедал немалые средства. Но то ли новый управляющий пришел в урожайный год, то и в самом деле он сумел хозяйство подогнать, только все постепенно наладилось, и через несколько лет барон вернул Долгорукому деньги по расписке, а через какое-то время и вовсе перестал интересоваться имением.