Повеса в моих объятиях

После смерти Блейкли, за которой вскоре последовала неизлечимая болезнь дядюшки Джека, престарелого маркиза, единственными близкими ему людьми стали Колин и Эйдан. Большинство людей, получивших в наследство титул и несколько крупных имений, пили бы на радостях. Но нет, наш Джек не таков. На самом деле, выжив на войне, он не смог пережить гибели Блейкли и последующей болезни маркиза, который на глазах угасал от горя. И сейчас Джек превратился в склочного, вонючего пьяницу с суицидальными наклонностями.

Люди поговаривали, будто Блейкли отдал жизнь, спасая Джека. По мнению Колина, это стало единственным стоящим поступком, который бедный дурачок совершил за свою короткую жизнь.

И вот теперь Джек находился в каких-то десяти футах от Колина и Эйдана, одновременно оставаясь бесконечно далеким от них. Затем Джек встал, его ноги были столь близко к краю, что мыски нависли над карнизом. Фигурная чугунная оградка высотой ниже колена едва ли могла остановить его от безумного шага, который, впрочем, навсегда избавил бы от чувства вины. Джек смотрел на туманный Лондон, будто в темных улицах таился ответ на его незаданный вопрос.

– По-моему, на этот раз он и впрямь решится, – с ужасом в голосе выдавил Эйдан.

Колин потер щеку и, развернувшись, внимательно посмотрел на Эйдана.

– Значит, так: ты бьешь в грудь, я – по ногам.

Лишь поздним утром Колин смог вернуться в долгожданные объятия Шанталь. Прошло всего-то несколько часов с того момента, как Колин покинул благоухающие простыни, но для него это время показалось несоизмеримо долгим.

Джека благополучно сняли с крыши, и как раз в эту самую минуту Эйдан, сидя на его груди, накачивал его крепким кофе и здравым смыслом, желал того несостоявшийся самоубийца или нет.

Колину и Эйдану удалось донести до воспаленного сознания Джека, что суицид в его конкретном случае попахивает эгоизмом. Ибо слишком многим людям он был нужен, ведь теперь в его ведении несколько поместий. Он отвечал за людей в Стрикленде, покуда дядюшке нездоровится. Этот довод, похоже, на какое-то время рассеял тьму в его сознании. Но все же бедняга оставался несчастным и жалким.

Колин еще долго сидел с другом, чувствуя некоторую вину за то, что предпочел провести ночь не рядом с Джеком, нуждающимся в поддержке, а в страстных объятиях Шанталь. Только когда Джек погрузился в крепкий и спокойный сон, Колин, разрываясь на части, вернулся к возлюбленной.

Но в доме Шанталь его даже не пустили на порог. Не веря ни ушам, ни глазам, Колин смотрел на дворецкого, преградившего ему путь.

– Что значит – ее нет дома? Она всегда спит допоздна в день выступления.

Дворецкий бросил на Колина кислый взгляд.

– Это значит, сэр, что моей госпожи нет дома… для вас.

Что за дьявол! Шанталь, похоже, решила отомстить ему за то, что он бросил ее посреди ночи. Колин потер загривок.

– Ладно, будь по-вашему. Когда ваша госпожа будет дома для меня?

Мужчина ухмыльнулся ему в лицо.

– Молодой человек, не думаю, что в вашем случае это произойдет в обозримом будущем. Вы в немилости, и, боюсь, надолго.

Колин старался не обращать внимания на холодок, пробежавший по спине. Все, что потребуется, – это рассмешить ее. Сделать подарок, возможно, купить еще жемчуга… или сапфировую подвеску, под цвет ее чудесных глаз. Или, учитывая его некоторую неплатежеспособность, сойдет и коробка конфет, обернутая в золоченую бумагу. Немного сластей, чтобы его сладкая Шанталь вернула ему свою благосклонность.

Позже, когда он с подарком подошел к входу в театр, администратор неохотно пропустил его.

Шанталь нашлась в своей благоухающей парфюмом гримерке. Она полулежала на диване, покрытом шелковым пледом цвета слоновой кости и стоявшем в самом центре комнаты. Манящие изгибы ее великолепного тела были кокетливо прикрыты огромной шелковой шалью, оставляя доступными взору ее роскошные полные груди. А когда Шанталь вздрогнула от его неожиданного появления и приподнялась на локте, у Колина аж дух перехватило. У нее были удивительно тонкие и изящные черты лица, а бледная кожа контрастировала с черными волосами.

Шанталь бросила на него взгляд своих бесподобных огромных темно-синих глаз. Это был взгляд женщины, знающей себе цену.

Сердце у Колина ушло в пятки.

– Шанталь…

Единственная, но безупречная слезинка скатилась по ее безупречной щеке.

– Ты бросил меня!

О нет! Колин сглотнул.

– Но ведь меня не было всего пару часов… – В отчаянии Колин протянул руку, ту самую, которая сжимала подарок. Его конфетки выглядели несколько блекло в окружении бесчисленных подарков от более богатых поклонников.

Еще одна безупречная слезинка последовала за первой.

– Мой дорогой, мой единственный, прошу тебя, пойми. Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться. А быть оставленной, как прошлой ночью… быть брошенной…

На лбу Колина выступил холодный пот.

– Нет-нет! Шанталь, обещаю тебе, это больше не повторится. Никогда! Клянусь, я больше не покину тебя…

Она подняла изящную ручку, пресекая все его заверения.

– Но, дорогой мой, это не единственная пропасть между нами.

Колин был ошарашен.

– О чем ты говоришь? – Ревность закипела в нем. – У тебя есть еще кто-то?

Ее нижняя губа задрожала, а совершенные брови сошлись на переносице.

– Ты обвиняешь меня… Боже мой, почему? Я бы никогда… Любовь моя, ты убиваешь меня.

Колин бросился к ней, а Шанталь уже рыдала, изогнув лебединую шею.

– Нет, конечно, нет! Прости меня, Шанталь. Я такой дурак!

Вздрагивая всем телом, она подняла на него взгляд своих колдовских глаз, в которых не шелохнулось ни тени надежды.

– Ты должен оставить меня, мой герой, мой защитник, моя любовь… ты должен держаться подальше от меня.

От такого удара ниже пояса Колин пошатнулся.

– Что?

Она села абсолютно прямо и выглядела бы даже чопорно, если бы шаль не съехала с плеча, оголив ее прелести.

– Я должна отпустить тебя ради твоего же блага! Ты не должен более тратиться на меня. Я знаю, твои финансы поют романсы. И не могу позволить тебе вгонять себя в нищету. Ты должен уйти. Ты и я… мы лишь мечта, сотканная ангелами, которой не суждено сбыться на этой грешной земле! – Шанталь поежилась и завернулась в богатую шаль, укрыв свои точеные плечи. – Мне больно расставаться с тобой, любовь моя, но отныне каждый из нас пойдет своей дорогой.

Она сделала едва уловимое движение рукой, буквально повела пальцем, и тут же из темноты возникла фигура, нависшая над Колином всем своим недюжинным ростом. Он моргнул, глядя на внушительные размеры консьержа, который уже взял его под локоток.

– Вам здесь больше делать нечего, сэр.

Колин в изумлении посмотрел на Шанталь.

– Ты что, вот так запросто меня вышвырнешь?

Она промокнула в уголке глаза дорогим батистовым платком, который он подарил ей. На платке была ее монограмма, вышитая так искусно, что невозможно было заметить стежков.

– Это для твоего блага, мой хороший. Я терпеть не могу долгих расставаний, ты же прекрасно знаешь. И не могу допустить, чтобы ты видел, как я убиваюсь от горя, как захожусь слезами. А это вот-вот случится! – Она храбро вздернула подбородок. – Я могу продержаться еще пару мгновений ради тебя, любовь моя, но не дольше. Ты должен уйти; прежде чем твое последнее воспоминание обо мне омрачится видом моих глубоких страданий.

Консьерж стал выталкивать Колина из гримерки. И все его попытки сопротивляться или протестовать были приняты с холодным безразличием. Не более чем через минуту он оказался на аллее за театром с ноющим плечом и разбитым сердцем. О, Шанталь!

Перед его взором стояли ее прелестные, исполненные грусти глаза, когда она упоминала ему о его финансовом неблагополучии. Черт возьми, но как она узнала? Он позаботился о том, чтобы его подарки по-прежнему были роскошными, пусть и не такими частыми.

Как ему жить дальше без нее? Без запаха ее волос? Без ощущения ее гладкой кожи под пальцами? Без ее шаловливого шепота, который сводил его с ума, когда он был в ней?