Под маской

Что касается Кита Фэнкота, в свои двадцать четыре года он был хорошо сложенным молодым человеком, немного выше среднего роста, с развитыми плечами и красивыми ногами в модных панталонах в обтяжку. Он был темнее матери, его блестящие локоны можно было назвать скорее каштановыми, чем золотистыми, в очертаниях губ чувствовалась твердость характера, которая отсутствовала у нее. Но глаза у них были одинаковые: живые, цвет между голубым и серым; в них так и прыгали смешинки. У него была такая же очаровательная улыбка, которая вместе с его приятными искренними манерами делала его всеобщим любимцем. Они были похожи со своим братом, как две капли воды, и лишь очень близкие знакомые были в состоянии различать их. В их фигурах не было заметного различия, если только они не стояли рядом, когда можно было заметить, что Кит чуть выше Ивлина, а волосы последнего сильнее отливают золотом. Только очень проницательный человек мог обнаружить существенное различие между ними, так как оно было достаточно тонким и заключалось в выражении их глаз: глаза Кита были добрее, глаза Ивлина ярче; оба они чаще смеялись, чем хмурились, но Кит мог печалиться из-за таких пустяков, которых Ивлин даже не замечал. Ивлин мог внезапно перейти от веселья к отчаянию, тогда как Киту с его более ровным характером такие смены настроения были чужды. В детстве они могли ссориться из-за ерунды, но тут же объединялись против любого вмешательства в их выдумки. В отрочестве именно Ивлин затевал наиболее возмутительные подвиги, а Кит придумывал, как из них выпутаться. Когда они стали мужчинами, обстоятельства разлучили их на долгое время, но ни расстояние, ни различный склад характеров не ослабили связи между ними. Они ничуть не страдали от разлуки, у каждого были свои собственные интересы, но когда братья встречались после многих месяцев, казалось, что они не виделись всего лишь неделю.

По возвращении из Оксфорда они не много времени проводили друг с другом. В их семье было обычаем, чтобы младший сын избирал политическую карьеру, и Кит поступил на дипломатическую службу под покровительство своего дяди Генри Фэнкота, который за успехи на дипломатическом поприще только что получил титул барона. Кита послали сначала в Константинополь; однако, поскольку его назначение на должность младшего секретаря совпало с мирным периодом в истории Турции, он вскоре вознамерился убедить своего отца купить ему пару цветных лент; и даже постарался – с оптимизмом человека, не достигшего совершеннолетия, – убедить его светлость в том, что ошибся в выборе своей профессии.

В Европе в это время происходили бурные события; и горячей молодежи, посвятившей себя служению стране, казалось невыносимым прозябать в тихой заводи. К счастью, покойный граф был не самым упорным из родителей, и Кита перевели в Санкт-Петербург до того, как скука первого назначения побудила его к мятежу. Если началу дипломатической карьеры он был обязан своему дяде, то отец был ответственным за второй шаг: лорд Денвилл был твердым, однако его искренняя привязанность к Киту не позволила твердости перерасти в черствость. Здоровье его было подорвано, и в течение нескольких лет его участие в политике было невелико. Однако он сохранил связи и нескольких хороших друзей в администрации.

В конце 1813 года Кита послали в штаб генерала Кэткарта, и после этого у него не было ни времени, ни повода жаловаться на скуку. Кэткарт был не только посланником при царе, но также британским военным комиссаром, прикомандированным к армии, и в его свите Киту довелось повидать большую часть успешной кампании 1814 года. Что касается Кэткарта, он принял молодого человека без энтузиазма и уделял бы ему не больше внимания, чем любому из своих секретарей, если бы Кит не подружился с его сыном. Джордж Кэткарт, молодой лейтенант 6-го гвардейского драгунского полка, служил в качестве военного адъютанта своего Отца. Он много времени проводил, развозя почту английским офицерам, прикомандированным к русской армии, однако всякий раз возвращаясь в штаб-квартиру, он сразу же разыскивал своего единственного сверстника в посольстве. Кит, таким образом, неизбежно попадал на глаза его светлости и вскоре снискал его расположение. Кэткарт считал его симпатичным малым, отзывчивым, с приятными манерами: как раз тот тип благовоспитанного юноши, чьи качества бесценны для переутомленного почтенного дипломата, обязанного устраивать пышные приемы. Кит был тактичен и ловок, и при всей своей обаятельной беззаботности обладал подсознательным тактом. Когда его светлость поехал в Вену на конгресс, он взял с собой Кита. И Кит там остался. Отнесясь к нему с безразличным равнодушием ради дяди-барона, лорд Кастлерей представил его вновь назначенному послу. Кит пришелся по душе лорду Стюарту, которого на конгрессе непочтительно называли лордом Пумперниккеллем [1]. И хотя его огорчила разлука с Кэткартом, он был доволен, что не вернется в Санкт-Петербург после окончания войны. К тому времени он уже не завидовал судьбе Джорджа Кэткарта, который был назначен в штаб Веллингтона, когда тот находился при Ватерлоо. Кит настолько увлекся запутанной мировой политикой, что Санкт-Петербург казался ему столь же отдаленным от центров, где вершились судьбы мира, как и Константинополь.

В последние два года он дважды встречался с Ивлином за границей, а в Англию заехал лишь один раз, на похороны отца: ранней осенью 1816 гола лорд Денвилл внезапно умер. С этого времени, примерно пятнадцать месяцев, леди Денвилл не видела своего младшего сына. Сначала она подумала, что он совсем не изменился и сказала ему об этом. Затем она исправилась и сказала:

– Нет; это глупо! Ты выглядишь старше, конечно! Видишь ли, дело в том, что Ивлин тоже повзрослел, и я к этому привыкла. Ты по-прежнему похож на него, как две капли воды. Дорогой, мне хотелось бы, чтобы ты рассказал, как случилось, что ты так внезапно появился? Ты приехал с депешей? Ты курьер?

– Нет, – ответил он серьезно. – Я приехал, чтобы заняться своими неотложными личными делами.

– Боже мой, Кит, я никогда не знала, что у тебя есть такие дела! – воскликнула она. – Ты шутишь!

– Да, у меня действительно есть неотложные личные дела! – запротестовал он. – На самом деле я стал состоятельным человеком: ты можешь назвать меня толстозадой важной персоной.

– Я не могу называть тебя так вульгарно! Кроме того, это не правда!

– Почему ты так говоришь, если мой крестный отец был настолько любезен, что оставил мне свое состояние! – ответил он укоризненно.

– А, ты это имеешь в виду? Но это не состояние, Кит! Мне бы хотелось, чтобы это было состоянием. Должна признаться: я тоже так думала, поскольку о мистере Бембридже всегда говорили, что он оставит неплохое наследство, но это оказалось не так, и он обладал лишь тем, что Адлстроп, отвратительное создание, называл достатком. Бедный! Я полагаю – это не его вина, так что ты не должен упрекать его за это!

– Я и не упрекаю! Очень неплохой достаток, мама!

– Достаток, – заявила ее светлость уверенно, – нельзя называть неплохим! Ты говоришь, как Адлстроп, а я не хочу, чтобы ты это делал!

Кит знал, что человек, ведающий делами семьи, никогда не пользовался благосклонностью его матери, но эти раздраженные слова в его адрес, по-видимому, требовали объяснения.

– Что сделал Адлстроп, чтобы вызвать твое раздражение, мама? – спросил он.

– Адлстроп… О, не будем говорить о нем! Такой скряга и такой злобный! Зачем я вспоминаю о нем! Разве потому, что, когда мистер Бембридж умер, он сказал мне, что тебе не нужно приезжать домой, так как нет никакого наследства, о котором нужно хлопотать. Только эти отвратительные ценные бумаги! И умоляю, не спорь, Кит, потому что ты иногда говорить бессмыслицу! Я вполне понимаю, что они священны, но я, со своей стороны, никогда не вложила бы деньги во что-нибудь столь глупое!

– Конечно, ты бы не стала этого делать! – согласился Кит. – Деньги никогда не задерживаются в твоем кошельке настолько долго, чтобы успеть вложить их во что-нибудь.