Девушка с зелеными глазами

– Не делай ничего такого, что не стал бы делать я, – напутствовал меня Вилли, который, открыв мне дверь, стоял посвистывая, пока я, точно умалишенная, мчалась к автобусной остановке. Расстояние до нее было крошечным, но дождь свирепствовал вовсю.

Автобус оказался полупустым, так как в этот час мало кого привлекала возможность прокатиться в центр города, а идти в кино было еще слишком. По всему полу валялись обрывки газет и пустые пачки из-под сигарет. Маршрутик был не из престижных.

Я стала читать газету, которую нашла на сиденье рядом со мной. В статье излагалась история священника, которого подвергли пыткам в Китае, Все его откровения были мне отнюдь не в диковинку, я вдоволь наслушалась таких историй в монастырской школе, где мне довелось учиться. Наша воспитательница читала нам их каждый раз в субботу вечером. Обычно она предпочитала черпать нравоучительные примеры из газеты «Штандарт». Там любили писать о том, как выдергивают ногти священникам и как запирают несчастных монахинь в сараях с крысами на ночь.

Я так погрузилась в эту бесконечную статью, что чуть было не проехала свою остановку.

Бэйба, разодетая, как рождественская елка, уже дожидалась меня возле гостиницы. Ее волосы были налачены, а на руках у моей подруги я увидела новую меховую муфточку.

– Спаси меня, Матерь Божья, куда ты собралась в своих мокроступах? – удивилась она.

Я посмотрела на свои ноги, и меня словно током ударило. Я поняла, что забыла туфли в автобусе.

Хотя ничего страшного здесь не было, надо только перейти па другую сторону улицы и подождать, когда автобус остановится на обратном пути. Павильончика на этой стороне не было, и прическа Бэйбы немного поползла от дождя. Но это было еще полбеды, хуже, что в автобусе не оказалось моих туфель, и даже кондуктор сменился. Он предположил, что скорее всего тот, другой кондуктор отнес их на склад потерянных вещей.

– После десяти утра можете позвонить им, – сказал он, и когда Бэйба услышала это, она промурчала что-то вроде «тру-ля-ля», направляясь обратно к гостинице. Мне ничего другого не оставалось, как понуро последовать за ней.

В банкетный зал мы тоже попали не сразу, хотя Бэйба и сказала привратнице, что мы журналистки. Для убедительности она долго копалась в своей сумочке и наконец объявила, что забыла пригласительные. Она описала их как розовые билетики с золоченой каймой. Такая проницательность Бэйбы объяснялась тем, что в руках у привратницы была целая пачка таких билетиков, золоченые края которых она нервно теребила пальцами. Видок у моей подруги был еще тот, Руки тряслись, пока она искала эти несуществующие приглашения, а пудра и румяна, размытые дождем, неравномерно размазались по щекам.

– Какую газету вы представляете? – спросила наконец привратница. Сзади тем временем уже начала образовываться небольшая очередь.

– «Вечерняя женщина», – сказала Бэйба, не моргнув глазом. Мы обе совершенно точно знали, что такого журнала не существует.

– Проходите, – сдалась наконец привратница, и мы вошли.

Мы шли по начищенному паркету, и мои резиновые боты скрипели так громко, что мне казалось, все только и делают, что глазеют на нас. Помещение было богатым. Канделябры по стенам, тяжелые голубоватые бархатные шторы. Звучала мягкая танцевальная музыка.

Бэйба увидела нашего приятеля Тода Мида и подошла к нему, Он занимался проблемами связи с потребителями в крупной компании, продающей шерсть, и мы познакомились с ним на демонстрации моделей за несколько недель до этого. Он пригласил нас на кофе и старался произвести впечатление на Бэйбу. Он пытался изобразить себя этаким скучающим, уставшим от мира индивидуумом, но, пожирая горы хлеба с вареньем, плохо вписывался в этот образ. Мы знали, что он женат, но с его супругой знакомы не были.

– Тод! – обратилась к нему Бэйба с высоты своих каблуков. Он поцеловал ей руку и представил нам двух своих спутников. Одним из них была женщина-журналистка в большой черной шляпе, а вторым – непохожий на других человек с тонким болезненным лицом. Его звали Юджин Гейлард. Он произнес «очень приятно», но по его лицу трудно было предположить, что ему на самом деле приятно. Он выглядел грустным, и Тод сказал, что этот господин снимает кино. Бэйба распустила хвост, стараясь продемонстрировать сразу и ямочки, и свои золотые зубы.

– Он сделал то-то и то-то, – перечислял Тод работы режиссера. Ни одно из названий мне ни о чем не говорило.

– Прекрасный документалист, просто прекрасный, – добавила женщина-журналист.

Мистер Гейлард очень серьезно посмотрел на нее, а потом произнес:

– Да, то, что я снимал, было великолепно… Ужасающе в своей неизбывной нищете, – на его лице, когда он говорил это, появилась странная презрительная усмешка.

– А над чем вы теперь работаете? – спросила журналистка.

– Возделываю землю, – ответил он, – крестьянствую.

– Скорее лордствуете, – поправил Тод.

Журналистка предложила приехать к нему на ферму и написать статью о его жизни там. Она была шикарно одета, и от нее пахло дорогими духами, но ей, наверное, было больше пятидесяти.

– По-моему, нам не худо было бы поразвлечься красненьким, – сказала Бэйба. Ей очень не понравилось, что никто из мужчин до сих пор не предложил нам этого. Мы направились к цепочке столов, протянувшейся вдоль всего зала. За каждым из покрытых белой скатертью столов стоял официант, наливавший стаканы наполовину красным или белым вином.

– Не слишком-то они галантны, – сказала Бэйба.

В тот же момент я явственно услышала, как Тод произнес:

– Это как раз та самая толстушка, о которой я вам говорил.

– Которая? – с любопытством спросил Юджин.

– Длинноволосая, в резиновых ботиках, – ответил Тод, и я услышала, как он рассмеялся.

Я пошла и взяла себе выпить. Блюда со сдобным печеньем, которого мне так захотелось, – ведь пополдничать я не успела, – были далеко от меня.

Толстушка! – это обескураживало меня.

– А у вас нестандартный вкус – резиновые ботики и шляпа с перышком, – услышала я голос Юджина у себя за спиной. Мне даже не надо было поворачиваться, чтобы убедиться в том, что это говорил он. – А вы храбрый трусишка, – сказал он. Он был, пожалуй, ростом с моего отца.

– Не вижу ничего смешного, – ответила я, – просто я потеряла туфли.

– Я вовсе не шучу. Ваши резиновые ботики могут дать толчок новому направлению в моде. Не приходилось ли вам слышать об одном человеке, который мог заниматься любовью с девушками, только если на них были непромокаемые плащи?

– Не приходилось, – ответила я огорченно. Мне было стыдно, что я так мало знаю.

– Расскажите мне о себе, – попросил он, и я почувствовала вдруг себя очень уютно с ним. Не знаю почему, может быть, потому, что он совершенно не был похож на кого-нибудь из моих знакомых. У него было длинное и сероватое лицо. Оно чем-то напоминало мне лицо святого, вырезанное из серого камня, которое я видела в церкви каждое воскресенье.

– Кто вы и чем занимаетесь? – спросил он, но, увидев, что я стесняюсь, стал рассказывать о себе. Он сказал, что попал сюда случайно, встретил Тода Мида на Графтон-стрит и тот затащил его сюда.

– Я пришел просто набрать впечатлений, а не ради того, чтобы выпить вина, – произнес он, скользя глазами по позолоченным бра на стенах, по плюшевым портьерам и по фигуре эффектной женщины в черных серьгах, стоящей неподалеку. Мне тоже хотелось сказать ему что-нибудь интересное, но я не знала что.

– В чем разница между красным и белым вином? – спросила я наконец. Он ничего не пил.

– В том, что одно белое, а другое красное, – рассмеялся он.

Тут явилась Бэйба со своей белой муфтой и пригоршней хрустящей картошки.

– Ну что, эта матерь всех скорбящих уже поведала вам трогательную историю о своем тяжелом детстве? – сказала она, намекая на меня.

– Всю, от первого до последнего слова, – ответил он.

Бэйба нахмурилась, потом издала один из своих фальшивых смешков и несколько раз повела руками перед глазами, а потом спросила: