Плачь обо мне, небо (СИ)

– Совсем не встает, – Марта Петровна покрепче запахнула шаль, испытав внезапный озноб, хотя сегодня погода была на редкость благодатной, особенно для начала сентября. – Первые дни она даже от пищи отказывалась, ни с кем не разговаривала. Такая трагедия прямо перед свадьбой… – голос её сорвался, и княгиня поспешила прижать ладонь к губам, чтобы сдержать подступающий к горлу ком слез.

– Я… Могу я увидеть её? – Катерина не была уверена, что сама сумеет не разрыдаться: одна лишь мысль о сестре, ставшей калекой, да еще и отчасти по её вине, вызывала дурноту. Но и делать вид, будто той вообще не существует, было бы бесчеловечно.

– Конечно, – почти прошелестела княгиня, кивнув, и шелковым платочком промокнула все же успевшую появиться слезинку. – Думаю, после обеда.

– Как это восприняла Ольга?

Младшая из княжон, которой едва исполнилось семнадцать, всегда воспитывалась в особой любви, её старались уберечь от всего дурного. В сущности, единственным потрясением за все семнадцать лет для нее стала ссылка из России, и Катерине было хотелось, чтобы на этом беды для нее окончились. Однако, теперь ей пришлось столкнуться еще с одной трагедией, пусть и затронувшей не её, а сестру. Сколь тяжелым ударом для нее это стало, Катерина могла лишь догадываться.

– Она сильнее, чем мы думали, – блекло улыбнулась Марта Петровна, снимая с тарелочки круглое безе и едва надкусывая с самого краю. – Даже при том, что Ирина первые дни только молчала, Ольга не покидала её комнаты. Ей удалось заставить Ирину на четвертый день немного поесть, а на седьмой даже заговорить со мной. Через неделю она вернулась спать в свою комнату, но с утра до вечера так же сидит у сестры, почти не отлучаясь.

– А что же барон? – хмурясь, осведомилась Катерина. Принесенный чай медленно остывал, но ей не было до этого дела.

Слова матери стали для нее шоком:

– Он порывался несколько раз увидеть Ирину.

Ошеломленно разомкнув губы, она несколько секунд молча взирала на мать, прежде чем попытаться выяснить чуть больше:

– Я полагала, он постарается забыть готовившееся венчание как страшный сон.

– Возможно, он действительно испытывает к ней искренние чувства, – тяжело вздохнула княгиня, вновь надкусывая безе. – Он наносил визит несколько раз, но Ирина отказалась с ним говорить и видеться. Быть может, он для нее сейчас – живое напоминание о несбыточном, и она просто не желает себя терзать. Она ничего не говорит мне, и все, что я знаю, рассказывает мне Ольга.

По всей видимости, старшая сестра предпочла замкнуться в себе, чтобы не сбрасывать груз собственных проблем на близких. Эта позиция, наверное, была какой-то наследственной чертой характера – так же себя вела их бабушка по отцу, и, если верить папеньке, в роду Голицыных это был не единственный пример. Отчасти в том был резон, но сейчас Марта Петровна куда сильнее страдала от замкнутости дочери, чем от её излитых переживаний и слез.

На миг Катерине даже подумалось, что Ирина откажется говорить и с ней: то, что она не отвернулась и от Ольги, было чудом, и вряд ли оно повторится. Но не отступать же теперь, когда она преодолела такое расстояние и теперь лишь в нескольких сотнях шагов от сестры.

А еще её поразил жених Ирины: она полагала, что эта свадьба со всех сторон продиктована лишь материальными и социальными соображениями, но, по всей видимости, она ошиблась. Если бы он желал выдвинуть претензии и потребовать компенсации за отмену свадьбы, он бы обсудил все с Мартой Петровной еще в первый приезд, и последующих визитов, непосредственно для встречи с (бывшей) невестой, не случилось бы. Какими мыслями он руководствовался? Для чего желал свидеться с Ириной? Оставил ли эти попытки? Может ли статься, что?..

Катерина качнула головой, отгоняя бессмысленные вопросы, и все же пригубила холодный чай, совсем не чувствуя вкуса.

– Ты надолго к нам? – новый вопрос прозвучал уже не тем сломленным голосом, словно бы княгиня нашла в себе силы забыть все тяжелые события прошлых дней.

– Если Вы не возражаете, я останусь на пару недель.

Мягко улыбнувшись, Марта Петровна коснулась теплой рукой напряженной кисти дочери.

– Я буду рада видеть тебя хоть всю жизнь рядом, но вы с Дмитрием Константиновичем же намеревались венчаться? Или же вы решили провести церемонию в Европе? – вдруг она нахмурилась. – Постой, или же вы и вовсе решили покинуть Россию? Но как же служба Дмитрия Константиновича? И твое место при Императрице?

– Мы приняли решение отложить свадьбу, – искренне надеясь, что до причин, поспособствовавших такому шагу, маменька дознаваться не будет, отозвалась Катерина.

Но, по всей видимости, несчастье, приключившееся с Ириной, ничуть не убавило желания Марты Петровны устроить судьбу всех своих детей. Недоуменно наморщив лоб, та чуть ближе придвинулась к дочери и уже тише продолжила беседу:

– Ты не испытываешь прежних чувств к Дмитрию Константиновичу?

Изумленная таким вопросом, Катерина замерла с протянутой к сахарнице рукой: отчего-то она ожидала совсем иного предположения. Полуобернувшись к матери, она не сдержалась от ответного:

– Почему всегда мне задают именно этот вопрос?

– Ты не походишь на счастливую невесту, – не помедлив ни секунды, произнесла княгиня, внимательно смотря на дочь; зеленые глаза расширились, будто слова попали точно в цель. – Я знаю, о вашем браке договаривались как о союзе между двумя влиятельными фамилиями. Но твой папенька никогда бы не пошел против твоей воли, тем более что с графом Шуваловым они были в приятельских отношениях. Катя, ты не сходила с ума от счастья в день обручения, но ты испытывала радость, и мы это видели. Сейчас же, – Марта Петровна поджала губы, подбирая верные слова, – ты будто выгорела изнутри.

Дыхание сбилось. Её будто прочли от первой до последней страницы, и разве что сокрытое за этими строками разгадать не успели. Неуверенной рукой поставив полупустую чашечку на блюдце, она постаралась сделать несколько размеренных вдохов и выдохов, чтобы голос её не дрожал так явно – молчать значило подтвердить все предположения маменьки.

Но даже пусть она бы думала, что в их союзе не осталось ничего, кроме договоренности – лишь бы не знала ничего о вмешательстве Бориса Петровича. Не поверит. А если и поверит, это станет для нее слишком болезненным ударом.

– Всего лишь усталость, – успокаивающе улыбнулась Катерина. – Как оказалось, должность фрейлины Её Величества не так легка. Да и о том, что меня ждет после венчания, я раньше не задумывалась. И теперь не знаю, готова ли я к этому.

По всей видимости, ей удалось достоверно объяснить причины собственного состояния: длинная складка на лбу Марты Петровны разгладилась, карие глаза перестали смотреть так испытующе-тревожно. Сердце укололо – не хотелось лгать маменьке, но все же это было наилучшим выходом. Ни к чему ей лишние волнения.

Они еще более часа беседовали о предстоящем венчании, хотя больше говорила княгиня, вспоминающая собственную свадьбу: ей едва минуло восемнадцать, когда она дала согласие очаровавшему её князю Голицыну, и о семейной жизни на тот момент она даже не грезила – все произошло так стремительно, что даже времени на испуг не оказалось. В полной мере осознание начало приходить, когда на руках у нее оказались первенцы: Ирина с Петром, и к едва начавшей осваиваться роли хозяйки поместья добавилась роль матери. Сейчас же ей хотелось, чтобы Катерина не так бездумно кинулась в тот омут, и потому она старалась как можно полнее описать все те трудности, что откроются перед новоиспеченной графиней. Особенно если принять во внимание высокое положение её будущего супруга.

Вероятно, этот разговор бы кончился затемно, но явившаяся служанка напомнила об обеде, к которому должны выйти и отдохнувшие гости, и потому продолжение беседы пришлось отсрочить. В какой-то мере Катерина была тому рада – она уже порядком утомилась и ощущала потребность хотя бы на полчаса закрыть глаза: количество эмоций, мыслей, известий, чувств оказалось слишком велико и теперь всем её существом завладело истощение. Она даже не помнила, как пережила получасовой обед, что отвечала жениху, подле которого сидела, и съела ли что-то из своей тарелки.