Ничто не разлучит нас

Казалось, он передал даже румянец на ее щеках. Этот набросок говорил об особой чувственности женщины, ожидающей возлюбленного. Она была совершенно обворожительна.

– Нравится?

– Это… чудесно.

– Это лишь набросок.

– Неужели ты и правда видишь меня такой?

Он поглядел ей в лицо и вдруг расплылся в самодовольной, радостной улыбке:

– Нет, совсем нет. Я бы никогда не сумел нарисовать все, что вижу в тебе. Могу попытаться. Но это гораздо сложнее, чем увидеть глазами.

Брент продолжал улыбаться. Гейли не ответила, но почти благоговейно коснулась рукой его щеки.

Во второй раз с тех пор, как она переступила порог этого дома, Брент вынес ее из студии на руках. Когда они оказались в спальне, он плавно опустил ее на кровать.

Они вновь соединились и были страстны, безумны, самозабвенны в любви…

В точности как те двое на картине, с первого взгляда овладевшей умом и сердцем Гейли.

Глава 6

КАТРИНА

Вильямсберг, Виргиния

Июнь 1774 года

Она тихонько проскользнула в дом и повесила шляпку на рогатую вешалку. Из маленькой гостиной доносились женские голоса и приглушенный смех – жена брата сидела с приятельницами за чаем. Но Катрине никого не хотелось видеть, она все еще дрожала как осиновый лист, к тому же у нее кружилась голова. Казалось, что кровь быстрее, чем обычно, бежала по ее сосудам.

И это от единственного взгляда на него!

Сегодня она встретилась с ним на Дюк-Глочестер-стрит. Перси запросто преградил ей путь, не давая обойти себя, удержал за локоть. Уставившись на нее смеющимися глазами, он поздоровался, как давнишний приятель.

Катрина и сейчас видела эту улыбку, слышала его смех! Она запомнила каждую черточку, каждую отметинку на красивом, молодом, загорелом лице. Она, как наяву, ощущала его мощь и запах здорового тела…

В изнеможении прислонясь к зеленым французским обоям, девушка прижала руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение. Грудь бурно вздымалась и опускалась, отказываясь успокоиться!.. Конечно, приличная леди не должна вести себя подобным образом.

«Однако, – отгоняя скучные рассуждения, подумала она, – как может быть неприличным то, что естественно?»

Она не сумела справиться ни с сердцебиением, ни с бушующими в груди, будто знойный летний ураган, страстями.

Катрина отступила от стены и принялась думать о другом: «И все же он нахал. Ах, какой же он нахал!» Она подошла к зеркалу, висевшему в прихожей, и внимательно всмотрелась в свое отражение. Щеки пылали огнем непритворного смущения, глаза сверкали. Положив ладонь пониже груди и нащупав твердое ребро корсета, она вспомнила, как Перси обнимал ее, и гневно вспыхнула. Грубый, неотесанный янки! Типичный деревенщина, вот кто он! На званом ужине у губернатора она узнала, что где-то на Маунт-Вернон, возле резиденции самого Вашингтона, у Эйнсворта был обширный надел земли. Помимо этого, ему принадлежали владения в районе Тайдуотер, а также неподалеку от земель лорда Фейрфакса. Ходили слухи, будто Перси Эйнсворт находится под покровительством какого-то весьма уважаемого господина. Называли имя самого Джорджа Вашингтона.

Правда, брат Катрины, Генри Сеймур, презирал будущего-основателя нации как «деревенщину, возомнившего себя генералом», в то же время обожая Фейрфакса, горячо преданного Британской короне. Что до Катрины, то ее всегда утомляли разговоры о правах, о независимости и о войне. Мужчины – ах, это вечные дети, всю жизнь играющие в солдатиков. Должно быть, Патрик Генри, кумир Перси Эйнсворта, тоже один из них. Разве колонисты из Бостона не напяливали костюмы индейцев, только чтобы бросить тюк чая в воду? Все это, по мнению Катрины, выглядело очень глупо. Она считала себя настоящей англичанкой и верноподданной Его Королевского Величества, и хотя понимала справедливость некоторых требований переселенцев, но представить не могла, чтобы кто-то всерьез мечтал отделиться от Короны. Она пыталась понять смысл Закона о гербовом сборе, с которого, как ей казалось, все началось много лет назад, и искренне верила, что рост налогов можно остановить петициями и протестами. Но янки вели себя возмутительно! Если бы они соглашались на переговоры и компромиссы, тогда, несомненно, ее величество со временем даровала бы им кое-какие привилегии.

«А горячие головы вроде Перси Эйнсворта только чинят лишние препятствия, – думала она. – И все-таки… – дыхание у нее внезапно перехватило, – … эти слухи о нем как-то странно тревожат меня. Впрочем, не слухи. Меня тревожит Перси».

– Перси. – Она произнесла вслух его имя и, взглянув в зеркало, улыбнулась. Потом поправила выбившийся локон и не без любопытства подумала, какой он ее нашел, когда смотрел на нее. Прошлой осенью ей исполнилось шестнадцать лет, и Катрина считала себя вполне взрослой. Интересно, за кого Перси ее принимал, за ребенка или за женщину? Генри уже почти пообещал ее в жены толстому старому генералу Омсби, значит, она уже достигла нужного возраста…

«Но Перси!» Катрина закусила нижнюю губу, мечтательно улыбнулась и пальчиками приподняла подол голубой муслиновой, усыпанной мелкими цветочками юбки. Мечты кружились в голове, тогда как ноги скользили по полу, и она воображала, что кружится с ним.

Она желанна, он, похоже, сгорает от страсти! Увы, она будет холодной и неприступной. Мисс Сеймур разобьет его сердце, потому что в ее мечтах он обречен томиться и сохнуть по ней, как в рыцарском романе.

Катрина переживала это как наяву! Она вроде бы слышала музыку бала, вроде бы видела Перси в облегающих лосинах, в высоких сапогах с каблуками. На нем должен быть элегантный белый жилет и изумительный фрак, а манишка батистовой рубашки – это просто верх совершенства! Он наливает пунш из большой чаши, и вдруг… его взгляд останавливается на ней.

Он напрочь забывает о пунше, рассеянно ставит бокал на столик, чуть не разбив его, и твердым шагом пересекает зал, не обращая ни на кого внимания. А она…

О, она тем временем томно поигрывает веером, мелодично смеется и, заигрывая, отвечает на нескромный вопрос какого-то юноши. Тогда Перси дотрагивается до ее руки, а потом властно разворачивает к себе лицом и требует подарить танец.

Когда они кружатся на паркете, он, разумеется, страстно влюбляется в нее. Он очарован, он покорен, он уверяет и клянется, что не мыслит жизни без нее, что она овладела его думами и снами с тех самых пор, как он впервые ее увидел.

«– О, мистер Эйнсворт, – произносит она с холодной учтивостью, – опомнитесь? Ваше поведение безрассудно. Будьте благоразумны, сударь, давайте наслаждаться танцем. Танцем, и ничем иным.

– Но я пылаю желанием иного! – Он сверкает черными очами, в которых горит страсть, а голос становится еще глубже и грубее. – Умоляю вас, хоть маленький сувенир, хоть что-нибудь на память!»

Завороженная мечтами, Катрина протанцевала к дверям гостиной и едва не врезалась в свою невестку Элизабет.

– О! Прости меня!

Элизабет была бледненькой девушкой с каштановыми волосами и довольно большим ртом, но когда она улыбалась, комната как будто озарялась солнцем. Катрина любила ее за ум и доброту, но Генри не ценил ни того ни другого. Он женился ради приданого. Сеймуры никогда не отличались особым богатством. Его им заменяла знатность. А женитьба на леди Баррингтон принесла Генри кучу денег, и он зажил на широкую ногу. Такая жизнь очень скоро помогла ему забыть, чем он обязан молодой жене.

Катрина отнюдь не испытывала к братцу родственных или нежных чувств. Он был на пятнадцать лет старше и относился к сестре гораздо суровее, чем самый строгий отец, это Катрина знала наверняка. Но отец и мать умерли почти одновременно, и последние десять лет Генри исполнял обязанности ее опекуна. Она отчетливо понимала, что в ней он видел не более чем пешку в жизненной игре, и лишь благодаря заступничеству Элизабет не выдал сестру замуж за первого попавшегося толстосума.