Один маленький грех

Какое-то время они молча пили кофе. Эсме мучительно искала нейтральную тему для разговора, но так и не нашла.

— Как она? — наконец произнес Маклахлан. — Сорча? Она хорошо себя чувствует?

— О да, — сказала Эсме. — Она жизнерадостный ребенок.

— Что вы этим хотите сказать?

— Это трудно объяснить. — Эсме выразительно раскинула руки. — Но у Сорчи сильная воля, и у нее есть… скажем, уверенность в способности очаровать каждого, кто окажется рядом, и получить то, что она хочет.

Сэр Аласдэр неожиданно улыбнулся, и ямочки на его слишком красивом лице стали еще заметнее.

— Хм-м, — сказал он. — Интересно, от кого она получила такое наследство?

Эсме взглянула на него из-за чашки с кофе.

— Теперь, по размышлении, я начинаю думать, сэр, что бедный ребенок получил двойную дозу.

— О да. — Он вяло допил свой кофе и отодвинул чашку. — Вы, несомненно, правы.

Эсме вдруг ощутила себя неблагодарной и несправедливой. Не его вина, что он родился красивым и обаятельным и знает, как пускать в ход эти качества.

Он с отсутствующим видом взял из стопки одну карту и начал ловко вертеть ее между пальцами одной руки, не спуская с нее глаз. Эсме лихорадочно думала, что бы сказать дельное.

— Благодарю вас за мебель, — пролепетала она. — Так много стульев. Вы очень добры.

— Добр? — повторил он, все еще лениво играя с картой. — Я редко делаю что-нибудь из доброты, мисс Гамильтон. Если я это делаю, то или из чувства самосохранения, или чтобы сделать себе приятное.

— Понимаю. — Его обезоруживающая откровенность завела ее в тупик. — И что же двигало вами в данном случае?

— Желание сделать себе приятное, — отвечал он. — Мне хотелось увидеть теплоту в ваших глазах, когда вы будете благодарить меня — как сейчас. Вы попались в ловушку, мисс Гамильтон.

— «Погубите их добротой?» — пробормотала она. — Ну, чтобы я оказалась в ловушке, потребуется больше, чем это; вы должны знать, что шотландцы сделаны из плохо поддающегося обработке материала.

— Я больше боюсь того, мисс Гамильтон, что прежде тяжелая работа изнурит вас, — невозмутимо сказал он. — Я узнал из самого компетентного источника, что детям нужны и гувернантка, и няня. Это так?

Эсме была поражена.

— В идеале — да.

Сэр Аласдэр покрутил между пальцами карту и хлопнул ею об стол перед Эсме фигурой вверх. Туз червей.

— Тогда пусть будет идеал, мисс Гамильтон. Какое-то время Эсме, не отрываясь, смотрела на его изящную кисть с длинными пальцами, такими теплыми по контрасту с неживой белизной карты. Ею начинало овладевать беспокойство. Ей не хотелось оставаться наедине с этим мужчиной с его идеальными кистями рук и тихим, глубоким голосом.

— Что вы имеете в виду? — наконец произнесла она.

— Я собираюсь нанять няню, — сказал он. — Через день-два Уэллингз пришлет вам кандидаток. Выберите ту, которая покажется вам лучшей.

Эсме не знала, что сказать.

— Это щедрый жест, сэр, — произнесла она. — Я просто не знаю, что сказать.

— Как насчет «Я буду вечно признательна вам»? — предложил он. — Или «Я ваша преданная раба»?

Эсме не понравилось, как были произнесены эти слова, с излишней теплотой в голосе и как-то двусмысленно.

— Не думаю.

Маклахлан медленно и лениво пожал плечами.

— Тогда, может быть, вы просто нальете мне еще кофе, — предложил он. — Моя чашка пуста вот уже десять минут.

Эсме посмотрела на стол, несколько смущенная своей оплошностью. Его чашка стояла пустая на краю стола. Он взялся за чашку и подтолкнул ее к Эсме. Она инстинктивно схватилась за кофейник. Но как-то так получилось, что жидкость пролилась мимо, и следующее, что запечатлелось в ее сознании, — Маклахлан отдергивает руку и проливает кофе на свой замечательный костюм. «Боже мой!» — вскрикивает он.

Что было дальше, она потом толком не могла вспомнить. В ее руке оказался носовой платок, а она стояла на коленях у его кресла и прикладывала платок к его жилету прекрасного соломенного цвета, совсем не думая, как это может выглядеть со стороны.

— Простите меня! — Эсме яростно терла шелк. Маклахлан откинулся в кресле, чтобы оценить ущерб.

— Черт, горячо!

— Ой, я ошпарила вас? — жалобно спросила она. — Вам больно? — Ей вдруг захотелось заплакать. Это было последней каплей.

— До свадьбы заживет. — Его сильная теплая рука легла на ее плечо. — В самом деле, мисс Маклахлан, все в порядке. Пожалуйста, перестаньте тереть и посмотрите на меня.

Эсме подняла глаза.

— О нет! — Его шейный платок тоже пострадал. — Ой, он испорчен! — Она перебирала складки платка, будто это могло помочь.

Маклахлан отвел ее руку в сторону, но продолжал удерживать ее в своей руке.

— Бывало и хуже, — сказал он, наклоняясь над ней так низко, что от его дыхания слегка шевелились ее волосы. — Мисс Гамильтон, встаньте с колен — прежде чем кто-нибудь заглянет сюда и сделает неправильный вывод, что, если учесть мою репутацию, весьма вероятно.

Смысл его слов не доходил до нее.

— Простите?

Маклахлан вздохнул, затем толчком отодвинул кресло назад и поднялся, одновременно подняв ее. Теперь они стояли совсем близко друг к другу. Ее голова едва доставала до его груди, ее рука все еще оставалась в его руке. Некоторое время он не двигался, глядя на их переплетенные пальцы.

— Моя дорогая мисс Гамильтон, — наконец начал он. — Д-да?

Его рот искривился в улыбке.

— Надеюсь, я не пострадаю, если скажу, что из всех людей, обкусывающих ногти, коих мне приходилось знать, вы самая безжалостная к собственным ногтям.

Ее лицо запылало. Она выдернула руку и спрятала ее за спиной.

Он успел схватить другую руку и твердо удерживал ее.

— Да-а, — произнес он, внимательно разглядывая ее пальцы, — я вообще не уверен, что это ногти.

Она попыталась высвободить руку, но негодяй только насмешливо улыбался.

— Вы, мисс Гамильтон, стараетесь вовсе избавиться от них, — продолжал он, не спуская глаз с ее руки. — Они отступают, как французы из Москвы.

Эсме все еще была в смятении оттого, что облила его горячим кофе.

— Это ужасная привычка, — призналась она, пытаясь высвободить руку. — Хотела бы я знать, как избавиться от нее.

Он перевел взгляд на ее лицо и долго не отрываясь смотрел на него.

— Что мне хотелось бы знать, так это отчего вы в такой тревоге, что обкусываете свои ногти до мяса?

Он, казалось, не собирался выпускать ее руку, хотя и удерживал ее очень деликатно.

— Эсме. — В его голосе она услышала упрекающую заботливость. — Моя дорогая, вы действительно сильно обеспокоены. Почему? Как я могу вам помочь?

Она вдруг почувствовала, что подбородок у нее дрожит.

— Не смейте, — прошептала она, отводя глаза в сторону. — Не смейте жалеть меня.

Его глаза оживились.

— Я только хочу, чтобы вы сказали мне, в чем дело, — настаивал он. Внезапно его тон изменился. — Эсме, может быть, это я? Это я… заставляю вас страдать?

С этими словами он уронил ее руку и отступил назад.

Боже! Этого просто не может быть. Почему его это вообще заботит? Как он может быть то невоспитанным грубияном, то — в следующий момент — полным сочувствия и сострадания? У Эсме перехватило дыхание.

— Это не вы, — удалось произнести ей, ее рука нервно теребила нитку жемчуга на шее. — Это не вы, и это не имеет к вам ни малейшего отношения. Пожалуйста, Маклахлан, просто не обращайте на меня внимания.

— Я не уверен, что мне это удастся. — Его голос звучал мягко, но настойчиво. — Моя дорогая, вы делаете вид, что все в порядке, но я начинаю подозревать, что под маской храбрости скрывается надлом. Вам слишком многое пришлось перенести?

— Я справлюсь! — взмолилась она, роняя руку. — Я справлюсь, клянусь вам! Так вы поэтому нанимаете няню? Вы считаете, что я ничего не знаю о том, как обращаться с детьми? А что касается кофе — я виновата, простите, я была недостаточно внимательна. — Она говорила все возбужденнее, но не могла остановиться. — Больше этого не случится. И я смогу смотреть за Сорчей. Я смогу!